Нагна - Евгений Александрович Жиляев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С болью рвалась крепкая цепь, связывающая его с ушедшими в иной мир женой и маленьким сыном. Словно часть живой плоти было удалено вместе с утратой семьи, но он выстоял, поднялся и начал новый круг своей жизни с твердым осознанием непременного воссоединения с теми, кто составлял и продолжает составлять смысл его бытия.
Новые воспоминания еще приходили к нему, будоража чувства, заставляя переживать заново знаковые события, но он заметил, что и незначительные на первый взгляд эпизоды в его судьбе, так же воспринимаются им, полно, ярко и удивительно четко, с мельчайшими деталями. Перенег полностью погрузился в просмотр картин своего прошлого, перенеся все внимание на это занятие, как вдруг по старой привычке резко вернулся «в себя» и превратился весь в слух. До него донеслись голоса, явно направляющиеся в сторону избы, он различил двух людей, идущих свободно, без утайки, что успокоило старика, всегда чувствующего опасность. Однако, не почуяв от приближающихся незнакомцев угрозы, свои любимые ножи, которые лихо и точно метал, дотянувшись рукой до места их хранения, положил все же под одеяло.
Наконец, дверь отворилась, и на пороге появились два молодых человека, причем один из них широко улыбался, сразу увидев хозяина, а другой с любопытством осматривался по сторонам, бегло бросив взгляд на лежащего старика.
– Ну, здравствуй, дед! Наверно, не ожидал со мной вот так свидится, а? – проговорил первый вошедший и направился прямо к Перенегу.
Тот напрягал зрение и память, стараясь быстро вспомнить, откуда ему знаком этот голос, и вообще этот гость. Вдруг лицо Перенега просияло неподдельной искренней радостью, он узнал вопрошавшего.
– Андрей! Вот так диво! Подойди к старику, обниму сердечно!
Когда Андрей подошел, хозяин приподнялся и крепко его обнял, долго не отпуская, у старика из глаз потекли слезы.
– Прости, Андрей, за влагу, но дорог ты мне как сын, горевал, когда молва людская донесла весть о твоей гибели в болотах.
– Что ты, дед, это мне прощение просить у тебя надо, что не подал весточку о себе.
– Главное – жив! – и старик еще раз прижал к своей груди Андрея.
– А сила в руках твоих еще есть, Перенег! Только почему не встаешь? – встревожился Андрей.
– Да, приболел малость, да и годы берут свое, не та уже силушка, что была ранее, но не жалуюсь. А кто с тобой, что за хлопец?
– Познакомься, дед, это Антон, мой спутник. Долгая у нас с ним история, сразу все не расскажешь.
– Хороший парень! – одобрил Перенег Антона, внимательно посмотрев на того.
– Что же, гости дорогие, присаживайтесь к столу, скоро внучка моя придет, потрапезничаем.
– Уж не Ирина ли? – спросил удивленно Андрей.
– Она, родимая. Вот, ухаживает за стариком.
– Ох, дед, как был ты хитрым, так и остался, все прибедняешься насчет хвори – весело проговорил Андрей, хотя по нему было видно, что переживал за старика, прекрасно понимая в каком тот положении, видя его нездоровье.
– Эх, сынок, кабы притворялся, на ногах бы тебя встречал, а так, даже такая радость поднять меня не смогла! – сокрушенно, качая головой, ответил Перенег.
Мимо окон промелькнула женская фигура и вскоре дверь открылась, в комнату вошла Ирина…
XIII
Я с Андреем сидел за столом, когда вошла девушка. У меня при ее виде сразу появилась картина крестьянской избы из крепостной жизни, виденной в исторических фильмах, повествующих о тех временах. Крепкая, уверенная, вся ее сущность излучала такую силу, волю, напор, что все помещение сразу заполнилось ею. Выражение «в горящую избу войдет и коня на скаку остановит» точно характеризует Ирину, да еще крупная черная как смоль коса дополняли образ несгибаемой натуры. Я смотрел на нее во все глаза, забыв про приличие.
– У нас гости! – обрадовавшись, увидев нас, проговорила девушка, ставя кувшин на стол. Потом быстро перелила из него в деревянную кружку воду и подала лежащему старику со словами – вот, дедушка, вода из святого источника, как ты просил, испей, только небольшими глотками и разогревай воду.
Перенег осторожно взял кружку, предложенную с такой заботой и нежностью, что благодарность сразу отразилась на его лице.
– Спасибо, внучка!
– Андрей, леший, как рада тебя видеть! Дай-ка, обниму своего спасителя – и с этими словами она и Андрей, вышедший из-за стола ей навстречу с улыбкой, обнялись и поцеловались.
Я наблюдал за ними в большом, надо сказать, удивлении. Их поступки и манера поведения явно не гармонировали с настоящей эпохой. Везде я видел забитость, подавленность людей, их страх, несмелость, а здесь присутствовала свобода, раскрепощенность. За короткое время успел подметить одну особенность у девушки, ее трепетное отношение к старику, где-то даже с робостью и полная неудержимость в отношении с другими, как, например, с моим другом. В Ирине легко без конфликта уживались разные черты, составляя ее неповторимую колоритную натуру. Она жила, именно жила, а не просто существовала, пропуская впустую драгоценные секунды бытия. Неукротимый огонь сквозил во всех ее движениях, но резко переставал пылать, чтобы, словно, не опалить своим жаром, не причинить вреда, когда девушка обращалась к больному.
– Ты совсем не изменился! – подытожила Ирина, отстранив от себя Андрея, держа вытянутые руки у него на плечах, в ее глазах мерцал яркий свет.
– Зато ты, Ирина, стала такой красавицей, что и взгляд теперь от тебя не оторвать, да и характер у тебя стал еще круче! – засмеялся мой друг.
– Держись! Испепелю! – засмеялась девушка и отпустила его, перенеся свое внимание на меня.
– Ну, знакомь нас! – с усмешкой приказала Ирина.
Я почему-то весь покраснел, зажался, хотя краем глаза заметил улыбающееся лицо деда, очень довольного, особенно как-то радуясь за «внучку», видимо, каким-то своим потаенным мыслям, которые тревожили его.
– Антон, мой друг и соратник! – представил меня Андрей.
– А что это Антон такой красный, всегда такой? Я при встрече вроде не заметила – и засмеялась, прекрасно осознавая свое влияние.
Я совсем потерялся, но на помощь пришел Андрей.
– Ирина, не смущай, он смелый! Только от твоего напора, от натуги его сдержать, покраснел!
– А, тогда ладно, усмирю себя! – и снова засмеялась.
После ее слов, мне стало легче, а потом и совсем комфортно, а когда я осмелился и, наконец, поднял глаза, то
