Гений пустого места - Татьяна Устинова

– Господи, – пробормотала Вальмира Александровна, еще утром бывшая орлицей, бесценным сокровищем, с которым шеф носился как с писаной торбой. – Господи, да как же это так вышло-то?..

– Судьба, ма тант,[1] – проговорил Хохлов. – Судьба – индейка!

И, взяв за сумку племянницу и толкая ее перед собой, он вышел из своего кабинета прямиком к сотрудникам, которые так и стояли, выпучив глаза, посреди комнаты, и он голову мог дать на отсечение, что припадали к замочной скважине и к стенам, и в это время с улицы зашел огромный молодой мужик в куртке нараспашку, и кивком поздоровался со всеми, и…

…и ничего у них не вышло.

Ничего. Свидание не состоялось.

То есть оно состоялось, конечно, но все с самого начала пошло не так, как хотелось.

Их обоих мучила неотвратимость и обязательность того, что они собираются друг с другом «переспать», и вот-вот сейчас «переспят», как только Хохлов остановит машину перед засыпанным снегом домиком.

Домик он купил несколько лет назад, опрятный, чистенький, с черепичной крышей и белыми оштукатуренными стенами, и объявил всем, что у него теперь своя «дача», и к нему можно приезжать. Вся компания с удовольствием стала приезжать, всем хватало места в маленьком домике, и сколько здесь было выпито и съедено, рассказано смешных, страшных и правдивых историй!.. Сколько раз дети ссорились из-за баскетбольного кольца, сколько раз Арина рыдала над своей загубленной жизнью за домом, у гамака, сколько раз Ольга ее утешала!..

И именно потому, что здесь было так много всего… общего, дружеского, простого и ясного, для интимного свидания это оказалось не слишком подходящее место!

Арина все время ерзала, потому что на ней был совершенно новый и очень неудобный лифчик, а еще она знала, что не умеет целоваться! Когда-то в юности такой приговор ей вынес тогдашний кавалер. «Научись сначала целоваться! – сказал он с непередаваемой иронией в голосе. – А потом на свидания приходи!»

Словно торопясь отделаться от того обязательного, что нависло над ними, как дамоклов меч, и делая вид, что им обоим очень этого хочется, они занялись бестолковой и неловкой любовью на диване, и сразу же после «случившегося» Хохлов пошел топить камин и курить, а Арина перебралась в темную спальню, натянула на голову одеяло и лежала долго и бездумно, как в пустоте.

Потом пришел Хохлов, лег на свою половину, не спал, опять курил и не сказал ей ни слова, и под утро она все-таки заснула.

Утром пошел снег, и Арина, открыв глаза, долго соображала, какой нынче день и какое, вообще говоря, время суток. Сообразить было трудно, и пришлось лезть за часами, которые тоже показывали нечто невообразимое.

Она долго смотрела на них, пока наконец не сообразила, что они перевернуты вверх ногами. Она вздохнула, перевернула их, опять ничего не поняла, опять перевернула, но время не прояснилось. Тогда вместо часов она решила повернуть собственную голову так, чтобы циферблат оказался наконец у нее перед глазами, и тут Хохлов сказал хриплым спросонья голосом:

– Что ты крутишься? Шею свернешь! Полдесятого.

Откуда он взял, что полдесятого? На улице была темень, и как будто что-то шуршало – снег терся о беленые стены, сек их, налегал изо всех сил.

– Нужно ехать. – Голос стал еще более хриплым, и с правой стороны что-то завозилось, словно впавший в спячку медведь поворачивался на бок. – Дороги завалит, мы отсюда не выберемся.

– У тебя же джип, – робко сказала Арина в ту сторону, где ворочался Хохлов, – а джип – это машина, которая не застрянет там, куда другая не доедет!

Медведь фыркнул, кровать содрогнулась, и он встал – темный силуэт на фоне темной стены.

– Пойду в ванную. Или хочешь первая?

Боже сохрани!.. Арина не хотела первой.

Чтобы уйти в ванную, нужно встать – прямо у него на глазах! – пролезть мимо, повернуться задом, еще некоторое время идти до самой ванной, и только после этого можно будет закрыть за собой дверь!

Когда дверь за ним закрылась, Арина нашарила выключатель, зажгла тусклую лампочку и огляделась. Наготу прикрыть решительно нечем. Она не захватила с собой халат, ей это даже в голову не пришло! Джинсы, то ли ее, то ли хохловские, валялись на полу, сверху была навалена еще куча одежды, а на куче наивно и стыдливо белел ее лифчик, словно сдернутый в экстазе, хотя никакого экстаза не было и в помине!

Господи, почему ей так не везет?!.

Ей столько лет «это» представлялось именно в их общем с Хохловым исполнении, и вот оно так позорно провалилось.

Фигуристам не удалось получить высший балл за исполнение обязательной программы. Впрочем, выступление в произвольной тоже не произвело особого впечатления на судей!

Арина вылезла из кровати и стала торопливо натягивать на себя одежду, морщась от незнакомого мужского запаха, который пропитал за ночь все вокруг, кажется, даже ее кожу. Она понюхала свою руку в сгибе локтя и продолжала одеваться в каком-то неистовстве. Джинсы показались ей странными, когда она их натянула, и выяснилось, что это хохловские. Разобранная и разрушенная постель, которая непристойно светилась в сумерках зимнего утра, не давала ей покоя, и, отшвырнув джинсы, она в два приема кое-как набросила на нее громадное неудобное покрывало.

Ну и пусть, думала она все время, ну и пусть так!

Ничего не вышло, и не надо нам ничего такого! Ну и пусть! Только бы выбраться отсюда и доехать до дома, а там уж она решит, что делать: то ли немедленно утопиться, то ли все-таки дождаться зарплаты и купить себе какие-нибудь сногсшибательные джинсы на все имеющиеся деньги, а потом просто тихо умереть с голоду.

Когда Хохлов вышел из ванной, она была «полностью готова», как английская аристократка перед приемом, и они уехали, даже не выпив кофе, и всю дорогу молчали, и он высадил ее у арки, даже во двор не завез, развернулся и пропал в снежной пурге, которую взметнули задние колеса его автомобиля.

Арина побрела домой.

Ужасно хотелось есть, и было понятно, что еды никакой нет – из-за «душевной смуты», как говаривала учительница литературы Ольга Валерьевна, описывая состояние то ли Достоевского, то ли Чернышевского. Арина два последних дня до исторического «уик-энда» не заходила в магазин, валялась на диване и страдала.

Что делать?.. Ну вот что теперь делать?..

Все обошлось. В буфете на самом видном месте обнаружилась непочатая пачечка «Макфы» – пестренькая, веселая, утешительная!.. Торопясь от голода, Арина вскипятила чайник и сварила себе небольшой тазик макарон и натерла приличную горку сыра.

Утешая себя тем, что от таких макарон не полнеют – «твердые сорта пшеницы» как-никак, – она съела целую тарелку и положила себе еще и сверху посыпала сыром. Макароны аппетитно дымились, сыр аппетитно тянулся, и жизнь потихоньку налаживалась.

Ладно, как-нибудь! Может, еще все и обойдется! Может, они останутся друзьями – фу, какая гадость и пошлость, в духе женских романов или сериалов! Они расстаются, но их уважение друг к другу так велико, что они находят в себе силы остаться друзьями!

Какими еще друзьями, черт побери!..

Макарон осталось совсем мало, и она выложила все, и в том, как они дымились на тарелке, было утешение, и спокойствие, и удовольствие от того, что сейчас будет вкусно.

Ну и пусть, подумала Арина, как давеча утром. Ну и пусть!..

Звонок в дверь застал ее врасплох над драгоценными макаронами, которые уже кончались. Она никого не ждала – мама знает, что она на «уик-энде», и Ольга знает, а больше прийти к ней некому!

Оказалось, что есть кому.

Пришла соседка.

Арина Родина понятия не имела, как ее зовут, знала только, что у нее есть довольно пожилая дочь, Арининого возраста, и собака пекинес, лающая тонким голоском и выкатывающая при этом глаза.

Соседка была склочная и неприятная, с Ариной никогда не здоровалась, и дочь тоже не здоровалась. Кажется, им не нравилось, что Арина иногда по вечерам играет на пианино пьесу Чайковского из цикла «Времена года». Это была единственная пьеса, которую она знала наизусть со времен музыкальной школы, а доставать ноты ей всегда было лень.

– Почему деньги не сдаете? – Голос был такой, как будто Арина украла у нее драгоценного пекинеса и держит его в заложниках.

– Какие деньги?

– Если бы вы чаще ночевали дома, – сказала соседка «с подковыркой», – вы бы знали, что жильцы собирают деньги на металлическую дверь.

Боже мой, подумала Арина Родина. И еще она подумала о стынущих на тарелке макаронах.

– Я давно сдала Анне Сергеевне, – ответила она со всем возможным достоинством, на которое была в данный момент способна. – Извините меня, я занята.

И сделала попытку закрыть дверь, но соседка кинулась грудью и не дала.

– Деньги уполномочена собирать я, а не Анна Сергеевна! Будьте добры, сдайте мне!

– Я уже сдала Анне Сергеевне, и если вам нужно, пойдите и возьмите у нее!

– Нет, это вы, девушка, пойдите и возьмите!