Реши это - Мэри Калмз

мы ложились в постель. Меня никогда в жизни не целовал впервые тот, с кем я был рядом изо дня в день, с кем я жил, боролся, работал и не подпускал к себе так долго, как Ника Мэдисона. Поэтому, когда его губы встретились с моими, и он поцеловал меня, открывая мой рот, его язык проник глубоко, утверждая почти жестокое собственничество, все, что я мог сделать, - это впустить его в себя.

Он прижал меня к стене дома и поцеловал неистово, пылко, с жаром, который нарастал по мере того, как он брал и опустошал, и когда я прижался к нему, обняв его, положив одну руку ему на спину, сжимая его, а другую запустив в его волосы, я услышал стон в глубине его горла. Почувствовав его покорность, я взял себя в руки и стал сосать его язык, заставляя его извиваться в моих объятиях, а затем повернул его, прижал к стене и крепко поцеловал.

Укус был неожиданным, и я, задыхаясь, разорвал поцелуй, чтобы посмотреть на него.

– О, блядь, да, – прорычал он, его голос был чувственным, кипящим жаром, когда он смотрел мне в глаза. – Поцелуй меня еще.

Я отстранился, положил руку ему на грудь, удерживая его на месте.

Его полные губы теперь были припухшими и красными, они кривились в развратной ухмылке.

– Иди сюда. Я буду целовать тебя по полной программе.

Я не чувствовал себя хозяином положения, когда он смотрел на меня, как на добычу.

– Ник, – выдохнул я его имя, пытаясь сообразить, что хочу сказать. Он не мог тратить на меня свое здоровье и трезвость, я бы этого не допустил. Я был не тем, кто ему нужен, и в любом случае я не был постоянной опорой в его жизни. – Послушай меня, – потребовал я, отмахнувшись от его руки, когда он попытался прикоснуться ко мне. – У тебя нет...

– Я только и делал, что слушал тебя, – сказал он и улыбнулся, схватив меня за запястье, и дернул вперед, в последнюю секунду повернувшись и прижав меня к стене.

Сила, проявленная с такой легкостью, мандраж, то, как он двигался, вызвали пульсацию возбуждения на моем члене, которую было трудно скрыть.

– Лок, – сказал он, обнаружив за несколько секунд больше, чем я хотел, чтобы он знал. – Я думал, может быть, потому что вижу, как ты смотришь на меня, но ты никогда ничего с этим не делал.

– Я твой наладчик и...

– Говори, говори, говори, – прошептал он, протискивая свое бедро между моими, заставляя меня приподняться, когда он наклонился и поцеловал основание моей шеи. – Это все, что ты делаешь, – прохрипел он, целуя меня за ухом и прижимая к себе, когда обе руки обхватили мои бедра и крепко сжали. – И я следовал всем правилам, делал все, что ты просил, и это было хорошо, и я рад, что делал, и я так благодарен и очень признателен, но теперь, Лок, я хочу получить свою гребаную награду.

Я встретил его взгляд и уставился на него.

– Вот почему я уезжаю, как только мы вернемся домой. Теперь, когда ты все исправил, ты вдруг решил, что я - это какой-то кусок задницы, который ты получил за то, что закончил эту чертову программу? – я закричал на него.

– Боже, да ты идиот, – снисходительно сказал он, лениво ухмыляясь, и положил руки мне на шею. – Я не имею в виду, что ты - приз за то, что я устроил свою жизнь. Я имею в виду, что хочу получить в награду тебя, всего тебя, в моей постели, да, но это только часть. Наградой будет то, что ты будешь со мной, в моей жизни, и точка.

Я покачал головой.

– Твои суждения затуманены, и я знаю, потому что такое случалось со мной и раньше. Клиенты путаются, потому что, когда наладчик делает свою работу, клиенты обычно привязываются к нему.

– Я не привязался, – заверил он меня, быстро расстегивая влажный ремень, затем верхнюю пуговицу моих мокрых джинсов и проникая под эластичный пояс трусов, чтобы взять в руки мой член. – Или я должен сказать, что я не просто привязался.

Я выгнулся вперед, вцепившись в его руку, и его хватка была настолько идеальной, настолько властной и доминирующей, что из моего горла вырвался звук, который я не хотел, чтобы он слышал, никогда. Это было мычание и отчаяние, доносившиеся из самой глубины.

– Привязанность - это просто и легко, – сказал он мне, грубо шепча мне на ухо, поглаживая меня от яиц до головки один раз, а затем снова, оттягивая во второй раз, размазывая капли смазки по кончику. – Это дружелюбно, и в этом есть благодарность и признательность

Я толкнулся в его грубую хватку, мое дыхание перехватило, когда я боролся за контроль.

– То, что я чувствую, - это гораздо больше, чем это, – прорычал он.

– Отпусти меня, – прошептал я, ничуть не желая этого. – Все это - благодарность и...

– Я не отпущу тебя, – категорично заявил он, целуя меня под челюстью. – Я оставлю тебя, наш дом, всех, кто в нем живет, и, разумеется, я оставлю твою маму. Ты сделала мою жизнь идеальной, и ты думаешь, что я позволю тебе бросить меня? – его смех был низким и грязным. – О, детка, ты не обращал внимания.

Я тонул в его словах, в его прикосновениях, в его давлении на меня, в его контроле и в его мягких, влажных, теплых губах на моей коже, целующих и сосущих, покусывающих бока моей шеи.

– Ты - моя недостающая часть, Лок. Ты тот, кто стоит между мной и миром. Ты мой дом, и я собираюсь убедиться, что с этого момента ты очень четко понимаешь, что я чувствую, потому что, черт возьми, я чуть не облажался в ту ночь с Джейми.

– Что... – прохрипел я, когда он прижался лицом к моей шее. – Что?

– Ты подумал, что я собираюсь трахнуться с Джейми, и это безумие, – сказал он, его голос звучал хрипло. – Как будто я вообще могу видеть кого-то, кроме тебя.

Я собрался с силами и оттолкнул его от себя. Конечно, я понимал, насколько это безумно, что я стою там, в саду моей матери, с торчащим членом, пытаясь перевести