Три билета до Эдвенчер. Путь кенгуренка. - Джеральд Даррел

Очарованные пением туи, мы даже забыли, ради чего, собственно, приехали на Капити, пока нам не напомнил об этом Брайен. Речь шла о стае кака, крупных новозеландских попугаев, которые обитали в лесу, но были приучены прилетать на зов. Джордж зашел в свои домик и вынес горсть липких сушеных фиников. Мы приготовили камеры, он встал возле кормушки и начал звать попугаев.

— Сюда, сюда! — его могучий голос перекатывался между лесистыми холмами. — Сюда, Генри, Люси… Ну, скорей, мои славные… Генри… Люси… ну, сюда, сюда!

Минут пять он кричал впустую, потом вдруг высоко над темно-зеленым пологом леса показалось стремительно летящее пятнышко. Кака спикировал на домик и совершил мастерскую посадку на железную крышу. Здесь я смог как следует рассмотреть его в бинокль. Это была очень крупная птица с необычно длинным и тонким для попугая изогнутым клювом. Голова впереди серая, а цвет перьев вокруг глаз переходил от оранжево-красного вверху к малиновому внизу. Сзади голова коричневая, но с особенным шелковистым переливом и нежными оттенками. Спинка, поясница и надхвостье малиновые, грудь серая, живот малиновый.

Кака решил пройтись по коньку. Шел он, забавно переваливаясь, как ходят все попугаи, причем раз-другой срывался и, чтобы удержать равновесие, начинал хлопать крыльями. Я разглядел, что с внутренней стороны оперение крыльев ярко-красное в коричневую полоску. Осторожно ступая, кака дошел по коньку до водосточного желоба. За желоб было легче держаться, и попугай заскользил по нему вниз боком, пока не добрался до такого места, откуда ему было удобнее созерцать нашу компанию.

Несколько минут он пристально глядел на нас своими карими глазами, не обращая никакого внимания на мольбы Джорджа, который уговаривал его спуститься. Потом, решив, что под другим углом мы, пожалуй, будем смотреться лучше, он повис вниз головой. Повисел так минут десять, сделал вывод, что мы, несмотря на весьма странный вид, вполне безопасны, расправил крылья и малиновым вихрем опустился на кормушку. Важно расхаживая и приплясывая, кака ел кусочки финика, которыми его угощали мы с Джорджем. В это время из леса вылетели еще два попугая, и спектакль повторился. Они прошлись по крыше, рассмотрели нас под различными углами и наконец спустились к кормушке. Один из вновь прилетевших, совсем молодой птенец, схватив кусочек, тотчас вернулся на крышу домика; родители же остались и скрипучими голосами о чем-то болтали, воздавая должное липкому угощению. Папаша до того разошелся, что взлетел и уселся мне на голову, чем немало порадовал Криса. Однако я вскоре пришел к заключению, что наблюдать птиц, когда большой тяжелый попугай цепляется за вашу голову острейшими когтями и роняет вам на волосы крошки разжеванного финика, — далеко не лучший способ. Да и клюв у него был такой мощный, что я старался непрерывно потчевать попугая, опасаясь, как бы он не отхватил мне ухо. Тем временем Джордж рассказывал историю своих кака.

Стая, которая обычно слеталась на его зов к кормушке, насчитывала семнадцать попугаев. К сожалению, в день нашего визита большинство их, по-видимому, находилось в дальнем конце острова, куда не проникал даже зычный голос Джорджа. Первоначально на «званый чай» прилетали две-три птицы, обитавшие по соседству с домиком. Они быстро убедились, что поселившиеся в доме люди не только безопасны, но даже готовы угощать их всякими вкусными вещами, каких в лесу не найдешь, и стали прилетать регулярно. Слух о таком изобилии (если только пернатые пользуются слухами) распространился по всей окрестности, и вскоре стоило человеку повысить голос, как на крышу дома пикировали семнадцать попугаев.

Пока Джордж рассказывал, я с интересом наблюдал за птенцом. Он все еще не решался спуститься к родителям и, сидя в довольно опасной позе на крыше, хлопал крыльями и издавал жалобные хриплые крики. После того как самка основательно наелась, она зажала в клюве несколько кусочков финика и отнесла на крышу, где принялась совать их в жадно разинутый клюв своего отпрыска. Птенец астматически сипел от возбуждения и так энергично бил крыльями, что чуть не свалится с крыши. Четыре порции скормила мать юному попугаю; наконец он приобрел задумчивый и слегка надутый вид. Тут, кстати, и запас фиников кончился, и кака, удостоверившись, что мы ничего не утаили, улетели в лес. Птенец потянулся за ними, сипя и хныча, словно избалованный ребенок.

Дневной свет померк, снимать стало невозможно, поэтому мы с неохотой собрали аппаратуру и простились с Капити. Катер пошел через пролив к Большой земле, а я смотрел на остров, который вырисовывался черным силуэтом на фоне золотисто-зеленого заката. И мне подумалось, что, если разобраться, птицы Капити не такая уж диковина. Если животных и птиц повсюду оставят в покое, если они узнают, что людям можно доверять, в мире появится множество Капити; больше того, стоит чуточку постараться, и весь мир может стать сплошным огромным Капити. Вот было бы чудесно!.. Но увы, с горечью сказал я себе, эта мечта вряд ли когда-либо осуществится.

Глава вторая. ТРЕХГЛАЗАЯ ЯЩЕРИЦА

Увы, на первый взгляд картина опечалила отряд —

Кругом все ущелья да пропасти.

«Охота Ворчуна»

Из Веллингтона мы отправились на Южный остров на пароме. Пока мы наслаждались прелестями морского путешествия, Брайен рассказывал, что на Южном острове есть две вещи, которые ему особенно хотелось бы нам показать, поскольку речь идет о двух примерах успешной борьбы за охрану фауны. Это, во-первых, колония королевских альбатросов на мысе Таиароа, во-вторых, гнездовье желтоглазых пингвинов. После этого, продолжал он, — и глаза его горели организаторским пылом, — мы побываем на островке, где живет одна из самых поразительных рептилий на свете — туатара, она же гаттерия. Ничего не скажешь, от такой программы потекли бы слюнки у любого уважающего себя натуралиста, и мы сошли на берег Южного острова, исполненные энтузиазма.

На пути к полуострову Отаго и мысу Таиароа мы обнаружили, что Южный остров совсем не похож на Северный, хотя сразу было как-то трудно определить, в чем разница. Столько же ферм и ничуть не меньше полей, и все-таки он мне показался более диким и менее населенным. Наверно, это потому, что все время ощущалось присутствие могучих зазубренных вершин, которые тянутся цепочкой вдоль западного берега. Даже когда их не было видно, они как-то давали о себе знать.

Некоторое время дорога шла по берегу моря, и местами открывались изумительные дикие пейзажи. Могучие валы проталкивались к берегу, где причудливыми пластами громоздились плиты серого камня, будто окаменевшие книги из библиотеки какого-нибудь исполина. На некоторых камнях мы увидели новозеландских котиков; одни лежали кучками, греясь на солнце, другие ныряли со скал в ревущие водовороты, такие неистовые, что просто удивительно, как котики оставались живы.