Война на уничтожение. Что готовил Третий Рейх для России - Дмитрий Пучков

В стороне от политики уничтожения не оставалось и верховное командование вооружённых сил Германии. Под влиянием фюрера ОКВ издало приказ «О воинской подсудности в районе операций “Барбаросса”», который освободил немецких солдат от ответственности за преступления против гражданских лиц. Симптоматично, что директива появилась 23 мая 1941 года – в один день с документом штаба «Ольденбург» о плане голода (это свидетельствует о синхронности их подготовки). Приказ о воинской подсудности дал толчок к вспышке повседневного геноцида на оккупированной территории СССР. Вместе с тем, очевидно, не в полной мере. Главной причиной стал провал гитлеровского блицкрига, который повысил в глазах руководства Третьего рейха ценность местного населения и подтолкнул его к мысли использовать жителей оккупированных территорий и военнопленных как рабочую силу. Ещё более поменял ситуацию Сталинград: после него Берлин предпринял отчётливые шаги к сотрудничеству с жителями покорённых, как казалось из немецкой столицы, земель. Но вынужденность и ситуативность этих мер были очевидны даже для тех, кто первоначально питал иллюзии по поводу нацистской власти. К тому же остановить маховик колониального насилия в короткие сроки было невозможно. А по мере наступления Красной армии, которое усиливало сопротивление в оккупации, он, наоборот, раскручивался с новой силой.

Каким же оказалось число нацистских жертв из числа советских гражданских лиц? Следует признать, что большая работа по уточнению этих цифр ещё предстоит ученым. Имеющиеся на сегодня данные позволяют прояснить ситуацию только примерно.

Чрезвычайная государственная комиссия по расследованию нацистских злодеяний пришла к выводу, что на оккупированных территориях немцы и их пособники преднамеренно истребили около 6 800 000 мирных жителей[565]. Сюда входят почти три миллиона советских евреев, жертвы сожжения деревень и карательных операций в городах, несколько десятков тысяч цыган, несколько десятков тысяч поляков, истреблённых в ходе Волынской резни, несколько десятков тысяч душевно и неизлечимо больных, люди, уничтоженные в ходе повседневного насилия, нарушители комендантского часа, подпольщики, часть ушедших в партизаны из числа гражданских лиц и просто нелояльно настроенные к нацистскому режиму граждане. Сюда же, как правило, зачислялись гражданские жертвы непосредственно боевых действий, то есть погибшие от обстрелов и бомбёжек. По мнению профессора А.А. Шевякова, сотрудники ЧГК на местах были лишены «политического чутья» и необходимой квалификации, что не позволило им достоверно отразить масштаб гитлеровских преступлений; они якобы представили заниженную цифру[566]. На наш взгляд, эта точка зрения грешит голословием. Думается, что люди с отсутствием политического чутья вряд ли могли стать следователями в сталинском СССР. Вместе с тем очевидно: ЧГК, фиксировавшая явные преступления, не могла полноценно учесть сверхсмертность в результате гуманитарной катастрофы (гибель людей от неоказания медицинской помощи, переживаний, отчаяния, потери воли к жизни). Это возможно только в ходе последующих демографических исследований. Однако есть правота и в словах В.Н. Земскова, который, в противоположность Шевякову, настаивал на том, что цифра в 6,8 миллионов прямых жертв оккупации не занижена, а завышена! По его мнению, следователи часто заносили в число убитых тех, кто успел эвакуироваться или был угнан в неволю, а после вернулся или, наоборот, эмигрировал из СССР». Таким образом недоучет жертв сверхсмертности от ухудшения условий жизни, судя по всему, компенсируется переучетом жертв прямого террора.

Коллектив современных исследователей во главе с генералом Г.Ф. Кривошеевым оценил число преднамеренно истреблённых гражданских лиц на оккупированной территории близко к данным ЧГК (7,4 миллиона человек). Однако в исследовании фигурируют ещё 4,1 миллиона погибших от ухудшения условий жизни, то есть общее число, по версии авторов, составило 11,5 миллиона человек[567]. По обоснованному мнению В.Н. Земскова, происхождение второй цифры совсем сомнительно[568]. Она во многом дублирует первую, которая, по мнению ученого, и без того завышена. В этом смысле наиболее взвешенную оценку общих жертв оккупации дал военный историк В.Ф. Филимошин: 8,5 миллионов человек.

Цифры ЧГК и Кривошеева косвенно подтверждают результаты демографических исследований профессора Гарвардского университета Сергея Максудова, который рассчитал сумму демографических (не прямых!) потерь гражданского населения под германским господством в 7,2 миллиона человек, куда входят гражданские жертвы сверхсмертности, холокоста и потерь от боевых действий[569]. Последнее, правда, включает и прифронтовую неоккупированную территорию СССР, но очевидно, что на её долю приходится всё же меньшая часть потерь от обстрелов и общей картины это не меняет: число демографических жертв всё равно оценивается близко к 7 миллионам. Число реальных жертв при этом очевидно выше, так как от нацистского террора гибли и те, кто умер бы своей смертью, не начнись война.

В недавней работе о демографических потерях СССР в Великой Отечественной войне исследователь Н.Н. Савченко обосновал, что сверхсмертность (то есть смертность, превышающая норму) только женщин, стариков и детей до 1939 года рождения на оккупированных территориях составляет 4,05 миллиона человек[570]. Представляется, однако, что на самом деле эта цифра выше, так как автор ошибочно включил в призывные возраста 1889 год и 1928 год, что автоматически увеличивает смертность детей и стариков. Кроме того, в указанной цифре не учтены потери детей младше 1939 года рождения, которые, по демографическим расчётам, составили 1,3 миллиона. Основные демографические потери детей старшего возраста пришлись именно на оккупированные территории: в тылу показатель потерь этой категории вообще оказался отрицательным (–0,3 миллиона), что, конечно, объясняется не только массовой эвакуацией, но и самоотверженным трудом врачей. Думается, мы вправе предположить, что в целом та же картина наблюдается и по младшим возрастам, то есть подавляющая часть демографической убыли в 1,3 миллиона приходится на земли под нацистским господством. С учётом этих данных можно говорить, что не менее 5,2–5,5 миллиона только стариков, женщин и детей стали жертвами оккупантов.

Однако от рук немцев и их пособников, несомненно, массово гибли также гражданские мужчины призывного возраста, которые не успели мобилизоваться в связи с быстрыми темпами оккупации, были освобождены от призыва по причине занятости в промышленности, болезни, инвалидности или достигли призывного возраста уже после начала оккупации. Около 600–700 тысяч из них приходится на граждан еврейской национальности, десятки тысяч составляют подлежавшие плановому истреблению цыгане, душевно, тяжело и неизлечимо больные, а также поляки, уничтоженные в ходе Волынской резни. Не подлежит сомнению, что на оккупированной территории уничтожались мужчины призывных возрастов русской, украинской, белорусской и любой другой национальности, причём в некоторых ситуациях их убивали в первую очередь (по сравнению с женщинами и детьми).

Проиллюстрировать это утверждение может немецкий приказ штаба II армейского корпуса, изданный в конце 1941 года; согласно ему за сопротивление реквизициям в сельской местности следовало немедленно уничтожать все мужское население в возрасте от 16 до 50 лет[571]. О том же говорит отчёт генерального комиссара Риги Отто-Генриха Дрекслера, посвящённый действиям нацистских карателей в ходе операции «Зимнее волшебство»: «Кампания разворачивалась следующим образом: входя в село (вначале не было никакого сопротивления), тотчас расстреливали подозреваемых в партизанской деятельности. Таковыми считались почти все мужчины в возрасте от 16 до 50 лет»[572]. Доказательства несложно найти и в документах, освещающих нацистские карательные операции с советской стороны. Так, начальник НКВД Витебского района А.П. Максименко летом 1942 года докладывал, что немцы сортировали захваченное население, «всех трудоспособных мужчин и женщин и молодых девушек забирали с собой. Мужчин по дороге в г. Витебск и д. Лужина расстреливали, а женщин и девушек увозили»[573]. Ещё один доклад гласит: «Ворвавшись в дер[евню] Пристань Минской области, фашистские мерзавцы собрали 230 мужчин и здесь же за деревней всех их расстреляли, а затем окружили деревню и зверски расправились с детьми, женщинами и стариками»[574].

В ходе отступления, когда нацисты широко применяли тактику выжженной земли, всё мужское население от 16 до 60 вермахт пытался угнать за оборонительные линии, чтобы использовать как рабочую силу и одновременно не допустить их призыва в РККА. В случае, когда мужчины пытались бежать или угнать их по каким-то причинам оказывалось невозможно, их убивали. Но и те, кто уходил с немцами, гибли от непосильной работы на строительстве укреплений, от плохого питания, изнурительных пеших маршей, эпидемий. Кроме того, к призывным возрастам принадлежало подавляющее большинство мужчин-коммунистов, подпольщиков, организаторов сопротивления, которые также подлежали немедленному уничтожению.