Слово в пути - Петр Вайль

На временной дистанции святой Франциск действительно обаятелен и светел. Но попасть с ним в компанию было, надо думать, непростым испытанием. Жестоко требовательный к себе, он и других донимал попреком: по-другому не бывает в человеческой натуре. И все же этот аскет умел и любил улыбаться.

Улыбка, приветливость, жизнерадостность Франциска Ассизского запечатлелись в образах Симоне Мартини, в его «новом сладостном стиле» (итальянская поэтическая школа, возникшая в конце XIII века). Не только во фресках базилики в Ассизи, но и в полиптихе для пизанского монастыря Санта-Катерина — это его самая крупная работа: 43 фигуры святых в четыре ряда (сейчас в Национальном музее Пизы Сан-Маттео), и в другом полиптихе, в Орвието (в Музее собора). И — нагляднее, великолепнее всего — в «Благовещении».

После странствий по городам Италии Симоне вернулся в Сиену. Здесь он женился на дочери художника Меммо ди Филиппуччо — Джованне. В лице ее брата, Липпо Мемми, приобрел друга и соавтора. Тесть и шурин Симоне были сильными живописцами — о них мы еще вспомним в Сан-Джиминьяно, где хранятся очень интересные их работы.

Муниципальные документы подтверждают, что Симоне неплохо заработал на выезде: еще до женитьбы купил дом у своего будущего тестя, а невесте преподнес свадебный подарок, так называемый propter nupitas — 220 золотых флоринов. Это крупная сумма, раза в три превышающая, например, его гонорар за большую фреску для Палаццо Пубблико. Вообще, женившийся уже сорокалетним, Симоне человеком оказался семейственным. По завещанию, составленному 30 июня 1344 года, перед смертью, он оставил все имущество — два дома, земли под виноградниками, немалые денежные сбережения — жене и племянникам. Своих детей у Симоне и Джованны не было. Можно не сомневаться, что жена его любила. Шестидесятилетний Симоне Мартини умер в Авиньоне, и когда Джованна через три года возвратилась в Сиену, она все еще носила траур.

Вместе с шурином Липпо Мемми в 1333 году было написано для капеллы Сант-Ансано сиенского собора «Благовещение», украшающее сейчас флорентийскую галерею Уффици. «Украшающее» — в самом прямом смысле, потому что нет на свете наряднее, ярче и праздничнее «Благовещения». Сплошь золотой фон доски размером 3,05 на 2,65 метра с пятью острыми резными навершиями, и на нем — четко прорисованные фигуры. Предположительно святую Джулитту (справа) написал Липпо, остальное — Симоне Мартини. Красочность, самым непосредственным образом поднимающая настроение. Всякий раз, оказываясь в Уффици, я наблюдаю в этом зале № 3, как улыбаются подошедшие к картине люди — исключений не бывает.

Симоне выбрал один миг из эпизода Благовещения — потрясение Марии после слов архангела «Радуйся, Благодатная! Господь с Тобою; благословенна Ты между женами». Далее в Евангелии от Луки говорится: «Она же, увидев его, смутилась от слов его и размышляла, что бы это было за приветствие» (Лк. 1: 29). Это и изображено. Архангел еще не сообщил главного: «…зачнешь во чреве, и родишь Сына, и наречешь Ему имя: Иисус; Он будет велик и наречется Сыном Всевышнего…» (Лк. 1:31–32), — но Мария уже понимает, что сейчас услышит нечто необыкновенное, и полуотворачивается от небесного посланца, застенчиво прикрываясь накидкой. На лице — еще не радость, но напряженное ожидание.

Во второй сиенский период Симоне проявил и свой повествовательный дар, так ярко проявленный в капелле Святого Мартина в Ассизи. В Национальной пинакотеке Сиены — алтарь блаженного Агостино Новелло, прежде находившийся в церкви Сант-Агостино, за южными воротами города, у нынешнего ботанического сада. Вокруг центрального образа — четыре чуда, явленные Агостино. Подробная живость городской жизни в боковых сценах алтаря, особенно там, где на тесной улице блаженный, словно Супермен из мультфильма, подхватывает в воздухе падающего с балкона ребенка. Три сцены из четырех — спасение детей: безошибочный расчет на восхищение и почитание. Приор августинского ордена Агостино Новелло умер в 1309-м, и город выделил большую сумму на прославление его жизни. Симоне скорее всего был знаком с ним или, по крайней мере, его видел: центральный образ индивидуален и, возможно, портретен.

Самая, вероятно, известная вещь Симоне Мартини — фреска в сиенском Палаццо Пубблико: «Гвидориччо да Фольяно». Растиражированная миллионами репродукций, она не теряет своего проникающего воздействия. И можно догадаться почему, особенно в наши времена. Это портрет одиночества.

Сиенский полководец едет между крепостями Монтемасси и Сассофорте на фоне темно-синего неба, по холмистому полю, и в волнистую линию горизонта вписываются очертания холки и крупа его коня. Пейзаж пустынен, что усиливает горизонтальность фрески — девять с лишним метров в длину, три в высоту. Герой — один в широком долгом пространстве.

В эпическое произведение наблюдателю обычно вписаться трудно: можно лишь постоять в сторонке, поглядеть заинтересованно. А тут безошибочное чувство причастности к происходящему на твоих глазах. Стирание прошедших столетий.

Красоты в облике самого военачальника нет: крючковатый нос, толстые щеки, заметный животик, какой-то клоунский наряд с черными ромбами по желтому фону, да еще совпадающий с конским облачением. Но это все и приближает образ.

Гвидориччо в 1328 году одержал победу над Каструччо Кастракани (об этом славном кондотьере много пишет в «Истории Флоренции» Никколо Макиавелли). По Симоне выходит, что он победил один, один и освободил изображенные на фреске города. Это самурайско-ковбойская поэтика. Она же — тема странствующего рыцаря. Человеческое самостояние в своем предельном проявлении.

Жизнь Симоне Мартини завершилась в Авиньоне, где он провел последние восемь лет. Римские папы находились как бы под арестом у французских королей, в истории оставшемся как «авиньонское пленение пап», с 1309 до 1378 года. Вазари сообщает: «Он с настойчивостью величайшей был приглашен в Авиньон ко двору папы, где он выполнил столько живописных работ фреской и на досках, что творения его оправдывают его славу, распространившуюся столь далеко». Там Симоне, вероятно, получил при папе Бенедикте XII какую-то доходную синекуру, вроде петрарковской. Во всяком случае, был активен и влиятелен. Блеклые следы его фресок слегка видны в папском дворце — в частности, в украшении рыбного пруда Оленьего зала.

Именно по двум сонетам Петрарки, написанным в ноябре 1336 года, можно заключить, что прибыл Симоне в главный город Прованса, родины трубадуров, в начале того года. Приглашение мог организовать кардинал Якопо Стефанески — по его заказу художник расписывал церковь Нотр-Дам-де-Дом в Авиньоне. Это тот самый Стефанески, для которого Джотто написал полиптих в Ватиканском музее.

Покровители у Симоне всегда были высокие. Сам-то он родился в скромной семье мастера ариччио (arriccio) — нижнего слоя штукатурки для фрески: может, оттого и тянулся к высокопоставленным и сильным — королю Неаполитанскому, папе, кардиналам, высшим сиенским властям. Испытывал ностальгию по тому, чего в его родословной не было, — по рыцарству. Не зря у него так часты изображения святых королевской крови, вроде Людовика Французского, Елизаветы Венгерской, Людовика Тулузского.

На полях принадлежавшего Петрарке тома Плиния — в том месте, где говорится, как независимо и на равных древнегреческий художник Апеллес разговаривал с Александром Македонским, — сохранилась запись Петрарки о том, что так же свободно и весело беседовал с правителями Симоне. С Петраркой он подружился по-настоящему, несмотря на то что был на двадцать лет старше. Помимо общих склонностей к лиризму и музыкальности, оба были итальянцами в Провансе — экспатами, говоря по-сегодняшнему. Впрочем, Авиньон в XIV веке обильно населяли итальянцы, хотя все папы авиньонского периода были французы.

Для Петрарки Симоне проиллюстрировал рукопись Вергилия. Миниатюра (30 на 20 см) — в Амброзианской библиотеке Милана. Светский сюжет — и излюбленный художником светский характер: развалившийся под деревом Вергилий с пером в руке, Эней с копьем, на переднем плане — крестьяне из «Эклог» и «Георгик».

Непреходящая досада и обида, что утрачен портрет Лауры, написанный Симоне. А то, что он запечатлел возлюбленную Петрарки, достоверно известно из двух петрарковских сонетов — 77~го и 78-го. Вазари: «…величайшей удачей было для Симоне то, что он жил во времена мессера Франческо Петрарки и встретил при Авиньонском дворе сего нежнейшего поэта, который пожелал иметь изображение мадонны Лауры, исполненное рукой мастера Симоне, и, так как она на портрете оказалась такой же прекрасной, как он желал, он оставил память о Симоне в двух сонетах». Мы их знаем в превосходном переводе В. Левика:

Меж созданных великим ПоликлетомИ гениями всех минувших лет —Меж лиц прекрасных не было и нетСравнимых с ним, стократно мной воспетым,

Но мой Симоне был в раю — он светомИных небес подвигнут и согрет,Иной страны, где та пришла на свет,Чей образ обессмертил он портретом.

Нам этот лик прекрасный говорит,Что на Земле — небес она жилица,Тех лучших мест, где плотью дух не скрыт,

И что такой портрет не мог родиться,Когда художник с неземных орбитСошел сюда — на смертных жен дивиться.

И другой: