Я тебя люблю, и я тебя тоже нет - Соня Адлер

Между ног сладкой болью билось второе сердце и, вдруг взорвавшись, накрыло лавой страстно ожидаемого «прихода». Я снова застонала, не удержавшись.

— Тшшш, — в ее шепоте я уловила смех и тут же разочарованно почувствовала, как она чуть отстранилась — отпустила меня.

Лестничная площадка неожиданно заполнилась тишиной. Я не поворачивалась. С раскрытой молнией и обожженной ласками вульвой я тупо продолжала смотреть в окно и ждала, когда она вернется.

И она вернулась.

Ее руки вновь сильно оплели мою талию, недолго подумали и уверенно стали пробираться под одежду, нашли мою грудь, резко сдернули вверх лифчик и почти грубо стали ласкать.

Набирая темп, она резко развернула меня лицом к себе, на мгновение ослепив взглядом желто-зеленых глаз, и принялась терзать мои соски губами. Языком. Зубами. Нескончаемая сладость ласк была пыткой, но прерывать ее не хотелось, и, только она отпускала мою грудь, я хватала эту дерзкую голову и жадно притягивала к себе вновь и вновь.

На нижней площадке щелкнул дверной замок.

Мгновенно картинка вернулась в фокус.

Я застыла, потеряв на время жизнеспособность. Она тоже остановилась, но, в отличие от меня, не отреагировав на неожиданное вторжение опасности никаким видом мимикрии. Она ровно перевела свое внимание с моей измученной груди на вмешавшийся шум, слегка развернувшись в сторону уходящего вниз лестничного марша.

Внизу протопали чьи-то шаги, вызывая во мне резонансный стук сердца, и милостиво затихли за входной дверью подъезда.

«Bay!»

Она снова повернулась ко мне. Чуть помедлив, сделала шаг назад и остановилась, продолжая внимательно смотреть мне прямо в глаза. И в тьме ее зрачков мне вдруг почудилось что-то такое, что тут же вернуло уходящий испуг. Тело медленно, до боли, стало заливать свинцом. Не в силах отвести взгляда от нарастающей кошачьей желтизны ее глаз, я не увидела — почувствовала — руку, с силой просунутую в зев моих брюк. Рука напряглась, крепко сжимая в кулак джинсовую ткань.

И рванула. Властно. Грубо.

Я почти упала на нее, но соприкосновение наших тел не вызвало прежней сладкой истомы. Дыхание сковало холодом.

Я сделала слабую попытку освободиться от боли, но она не отпустила.

Я теряла волю.

Ее руки принялись сдирать с меня джинсы.

— Нет!

Она толкнула меня к подоконнику и приказала взорваться.

— Нет…

Теряя равновесие, я видела, как приближается ко мне размытое в тумане страха пятно ее лица.

— Не на…

Я потеряла волю.

… Джинсы с трусами повисли на одной ноге; подняв голые колени, я упиралась пятками в подоконник. Она раздвинула мои ноги и вошла пальцами в меня.

Я слышала только свое испуганное дыхание, и ее пальцы, жестоко обшаривающие мое влагалище, добирающиеся до самой матки. Это казалось бесконечным… бесконечным… бесконечным… бесконечным!

— О-от-пу-усти ме-еня…

Но мне уже не залепляли ладонью рот. Меня просто не слышали. Меня не брали в расчет. Меня уничтожали.

Тупая работа насильника достигла своей цели, взломав сопротивление моего загнанного либидо, и к однообразным движениям добавился чавкающий звук.

— Н-н-не-ет!..

В крике смешались приторная боль от ожога плоти и ужас от сознания безжалостного разрушения.

… Я сидела на подоконнике, чувствуя, что замерзаю. Она стояла рядом, но мне казалось, что я со всем одна в пространстве огромной, пустой лестницы.

Она молчала.

Я сползла с подоконника и принялась бестолково возвращать детали своего костюма на подобающие места. Кое-как восстановив призрачно защитную оболочку одежды, я не выдержала и, несмело взглянув на нее, натолкнулась на холод серых глаз.

Она продолжала молчать.

Судорожно нащупав за спиной рюкзак, я стянула его с подоконника и отступила к лестничному маршу. Она не двигалась, не сводя с меня этого взгляда.

— Ты не сможешь от меня избавиться!

Развернувшись, пропуская ступени, я ринулась вниз, к выходу.

Вытряхнувшись на улицу, я почувствовала, как внезапная слабость ломает мои ноги в коленях. Я бессильно опустилась на лавку.

Во дворе никого не было. Трясущимися в лип кой лихорадке руками я вытащила из пачки сигарету и, несколько раз вхолостую щелкнув зажигалкой, наконец прикурила. В виски бились слова: «Ты не сможешь от меня избавиться… Ты не сможешь от себя избавиться… Ты не сможешь… «

«Бред! «

Сквозь нервные бессознательные затяжки я услышала легкую саднящую боль на губе и вновь ярко ощутила укус поцелуя. Все еще неверными руками я полезла искать зеркальце. Отразив на мгновение в себе серые пустые глаза, зеркальце выскользнуло из дрожащих пальцев и звякнуло об асфальт.

«Черт!»

Из открытого окна первого этажа высунулась какая-то тетка и уложила свой бюст на подоконник. Как-то гнусно ухмыляясь, глядя на меня, она тоже закурила.

Стараясь не глядеть на это пугало, оставляя зеркальце на милость победителям, я пошла в отступление. Поднялась, вытащила заряженный кассетой плейер, установила маленькими наушниками оборону на ушах, соорудила заграждение солнечными очками на глазах и нажала на «плей».

Кинув недокуренную сигарету, я вывернула до предела громкость, и в мозг ударили «Снайперы». «И это мой рубеж, и я к нему готов!» — напористо убеждала певица, а я шагала в ритм ее речевки, уходя и уходя все дальше. Отбиваясь от мельтешни случайных прохожих, глупых рекламных щитов, чужих запахов кричащих магазинов, наглого шума машин. Отбиваясь, отбиваясь, отбиваясь… Да не подходите же ко мне!

«Я отрекаюсь от своих прошлых снов! — набирая скорость и почти взлетая, орала я вместе со „Снайперами“: — Я забываю обо все-е-ем! Я гашу свет!»

И я переступила границу мостовой…