Многорукий бог Далайна. Свет в окошке - Святослав Логинов

Конечно, не всё и не так рассказал Илья Ильич, но главного добился, Анюта перестала плакать, а слушала, завороженно кивая головой.

— Знаете, у кого-то из русских поэтов, у Бунина, кажется, есть стихотворение об одиночестве, так оно кончается строчкой: «Хорошо бы собаку купить». Но у меня даже собаки не было, куда я её дену со своими разъездами? А когда немощь нагрянула, то тем более — сам ног не таскаю, какая тут собака... да и была бы — сюда её не привезёшь, хоть сто прививок делай и двести справок бери.

Анюта кивнула в очередной раз и тихо сказала:

— У воспитанников в детдоме была своя сказка или вроде сказки, такая история. Её нельзя чужим рассказывать, поэтому никто и не знает. Будто бы где-то среди нихиля есть поляна. Ты не думай, нам мультики показывали, так что я знаю, что такое поляна. Там трава растёт, солнышко светит и летают бабочки. И нигде нет ни одного человека. Людям туда нельзя, потому что это вроде Цитадели, только не для людей, а для животных. Ведь есть же знаменитые животные, которых помнят уже тысячу лет.

Главный среди них — Буцефал, конь Александра Македонского. А помогает ему Инцитат, который был римским сенатором. И когда у какой-нибудь девочки или мальчика умирает любимая зверушка, она попадает туда. У них там мнемонов нету, у них сразу получается для котёнка миска молока и диван с подушками, для щенка — косточка, а для лошадей — трава и речка. Вот так прямо посреди поляны стоит диван, а на нём лежат кошки.

— Красиво... — сказал Илья Ильич.

— А ты не смейся! — почему-то обиделась Анюта. — У нас хоть и приют, а всё было: и собака, и кошки. Настоящие, только котят не рождалось. Собаку Бурбас звали. Говорят, ей уже больше ста лет. Хозяин у неё давно рассыпался, а перед смертью пришёл и подарил её приюту, сказал, что не может больше её содержать.

— Что ж не продал? — спросил Илья Ильич. Анюта удивлённо уставилась на него.

— Друзей не продают, — сказала она убеждённо. Они уже снова шли по русскому сектору, углубляясь всё дальше от центра, от ярких огней, музыки, от ресторанов и казино, от панорамных кинотеатров, муниципальных скверов, музеев и памятников. Вокруг скучнел спальный район, где обитают жители, берегущие каждую лямишку. Дома и здесь оставались элитными с виду, но почему-то казались не такими нарядными, как в центре. Благородная бедность сквозила в каждом окне. Наконец, возле одного, ничем не примечательного дома Анюта остановилась.

— Вот здесь я и живу, — произнесла она сдавленным голосом.

Илья Ильич, державший Анюту под руку, отпустил её и погладил по рукаву, словно успокаивая маленького ребёнка.

— Идите сейчас, отдыхайте, — произнёс он, почему-то переходя на «вы», — а завтра всё-таки попытаемся куда-нибудь сходить. Главное, не надо бояться, эта женщина сюда не придёт, блок я поставил надолго. Да она небось уже и забыла всё как есть, валяется где-нибудь пьяная... Но если хотите, я посижу с вами, покараулю немножко.

— Спасибо, — чуть слышно проговорила Анюта. — Сидеть со мной не нужно.

Она повернулась и побежала к парадной.

— Жду завтра! — крикнул Илья Ильич. Массивная деревянная дверь гулко хлопнула. Илья Ильич постоял несколько секунд, глядя на окна и стараясь представить, за каким из них живёт Анюта. Потом пожал плечами и пошёл к центру, к бывшему Илюшкиному, а теперь своему дому. Прошёл шагов двадцать, оглянулся, снова пожал плечами. Странно было на душе. Девчоночка, годная ему во внучки, если не в правнучки, пробудила чувства совершенно не отеческие, и только что стоило немалых усилий развернуться и уйти, не напросившись в гости. Тем более что там, в квартире, номера которой он не спросил, нет строгих родителей и вообще никого.

— Бес в ребро... — пробормотал Илья Ильич, признаваясь самому себе в абсолютно недопустимых чувствах. Потом он вздохнул, успокаиваясь и представляя, как завтра Анюта ни свет ни заря поднимет его и они отправятся в китайский сектор, но, конечно, опять не доберутся. Илья Ильич знал, что на этот раз он не проспит, а поднимется задолго до звонка и будет ждать его с мальчишеским замиранием сердца. И впрямь бес в ребро; в потустороннем мире бесам раздолье.

Анюта не позвонила и не пришла.

Обманутые ожидания оказались вдвойне неприятны, поскольку Илья Ильич, и впрямь вскочивший среди ночи, от нечего делать принялся пересчитывать наличность и обнаружил прибавку в двадцать девять мнемонов. Это не были живые воспоминания, мнемоны оказались немыми, сообщив лишь, что получены они в качестве платы за поставленный блок. Получается, что деньги, которые заплатила пьянчужка, пошли не Анюте, как полагалось бы по совести, а ему. Когда Илья Ильич сообразил это, его ожгло стыдом, и он ждал Анюту, думая в первую очередь о том, как будет извиняться и возвращать неправедные деньги.

А Анюта не пришла. Обиделась или просто не сочла нужным прийти. Давно известно, хочешь испортить отношения с человеком — задолжай ему побольше денег или дай крупную сумму взаймы. Отношения будут испорчены прочно и навсегда.

Илья Ильич просидел день взаперти, питаясь чаем и плохо придуманной яичницей, а на следующий день отправился сам разыскивать Анюту. Некоторое время он бродил по безликим спальным кварталам, пока не убедился, что даже дом точно определить не сможет. И только затем сообразил, что адрес можно узнать любого человека, а не только близкого родственника.

Адреса у Анюты не оказалось, перед глазами возник уже знакомый индекс, указывающий на квартал призраков. Стараясь унять холодную дрожь в груди, Илья Ильич поспешил за слабым сигналом временного маячка. Да не может этого быть, так просто не бывает. Какой же Анюта призрак? Теплые ладони, растерянная улыбка, наивные рассказы, особо страшные в своей наивности... Скорей всего она просто отправилась зачем-то в этот квартал, кого-то навестить или одиноко посидеть среди развалин, а адрес указал не квартиру, где её сейчас нет, а место, где она находится в данную минуту. Ну, конечно, так оно и есть, ведь адрес этот — тот же маяк, просто временный, на один день...

В квартале призраков ничто не изменилось, да и не могло измениться. Те же археологические обломки, сохраняющие подобие памяти о позабытых людях, те же засыпанные пылью свитки и папки документов, та же тишина и неподвижность. И так же, как три дня назад, не потревожив рыхлой пыли, из ниоткуда появилась человеческая фигура.

— Анюта, — прошептал Илья Ильич, — что же это с тобой?

Она улыбнулась виновато, словно извиняться собралась, и ничего не ответила.

«Мать умерла, — наконец сформулировал Илья Ильич истину, в которой не хотел признаваться самому себе, — а больше Анюту вспоминать некому. Дворник со своими лямишками не прокормит...»