Минни (СИ) - Соловьева Екатерина

Люциус вздохнул и опустошил залпом бокал.

«Не сегодня. Сейчас не смогу признаться ей в том, что мой собственный дом не даёт мне права жениться на ней из-за кретинского статуса её крови! Да что я за хозяин такой?!»

Он с помощью хитрой комбинации открыл чёрный металлический сейф в углу и вынул на свет маленькую склянку.

«Остаётся разве что отравить Нарциссу…»

Люциус долго вертел в пальцах флакон с ядом и разглядывал его, решая, что же теперь делать. А затем размахнулся и со злостью швырнул о стену. По матовым обоям потекла зелёная жидкость. После того, как он «воскресил» Вивиан, человеческая жизнь стала бесценной в его глазах. А убийство виделось чем-то жутким и омерзительным одновременно.

Глава 21

Мартовский ветер приносил с моря холод и тоску. Драко стоял, оперевшись на гладкие перила каменной террасы, и смотрел, как в бухту заходит спортивная яхта Блейза.

«Наконец-то. Хоть с кем-то можно будет поговорить. И не о тряпках».

— Как дела?

Астория подошла сзади и обняла его со спины. Драко машинально протянул руку, чтобы сжать её пальцы, привычно изображая интерес. Жена ни о чём не должна догадаться.

— Чудесно. Любуюсь видом из нашего будущего ресторана.

Она молчала, и Драко был благодарен ей за это. За все эти её «Драко, смотри, какие очаровательные портьеры!», «Драко, Драко, смотри, это же оригинал Ле Фолле!» хотелось влепить «Силенцио».

Даже её голос казался не высоким, а писклявым. Астория стала какой-то блеклой, неживой. Как будто её кто-то недорисовал. Бледная, тень настоящей женщины.

Драко никак не мог понять, откуда вдруг взялась эта антипатия к собственной жене. Ведь он любил её, раз женился? Или нет? Был ведь отличный секс на пляже, долгие морские прогулки…

Он поначалу думал, что вся эта внезапная неприязнь оттого, что Астория так сильно похожа на его мать. Такая же бледная, светловолосая, надменная и холодная. Поэтому он жену больше и не хочет, ведь испытывать желание к матери — противоестественно.

Но когда понял истинную причину, внутри зашевелилось отчаяние. Всё началось именно в то утро, в августе прошлого года, когда ему приснилась Гермиона Грейнджер. Тогда Драко с трудом удержался, чтобы не разбудить Асторию и не реализовать грёзы. Он стоял под тёплыми струями душа, закрыв глаза, и прокручивал в голове жуткий и возбуждающий сон. Вода стала губами Гермионы: они ласкали обнажённый живот, внутреннюю сторону бёдер. Пальцы сами сомкнулись на члене, водя вверх-вниз, вверх-вниз. Драко настолько реально почувствовал её язык на головке, что застонал, запрокинув голову. От ощущения безграничного удовольствия его просто взорвало на мельчайшие частицы так, что он ещё долго не мог понять, где находится.

Когда он отдышался и смыл сперму, в голове вдруг что-то щёлкнуло: ты уже делал это. Как дежавю. И откуда-то всплыла фраза, его голос: «Поласкай меня!».

Драко бросило в жар.

«Невеста отца! Мерлинову мать…»

Были и другие сны. Один за другим. В первом Гермиона облизывала его подбородок так, что во рту скапливалась слюна. Во втором соблазнительно ела клубнику в шоколаде. В третьем выгибалась под ним и стонала: «Ещё, ещё…».

Всё это привело к тому, что сексуальная жизнь Астории стала яркой и разнообразной. А вот Драко мучился: он представлял на её месте другую. С пышными медовыми волосами и сладкими ягодными устами. Такую нежную и горячую.

«Ягодка…»

Жена вырвала из воспоминаний.

— Ты почему такой хмурый?

— Я был у мамы, — солгал он.

И Астория замолчала. Она прекрасно знала, каким угрюмым и дёрганым возвращался муж из Мунго.

В этом вопросе Драко сложно было уличить во лжи. Вид постаревшей опухшей матери медленно убивал. Но печальнее всего — то, что она больше не узнавала его. И самое ужасное — что ничего нельзя сделать, только смотреть, как Нарцисса медленно угасает. Драко упорно искал способ вернуть матери разум, но ни в одной книге ничего не говорилось об этом: одни легенды, сказки вроде Святого Грааля. Он принялся штудировать свитки с зельями, но и там пока не находилось никакого ответа. Теперь Драко частенько поминал покойную тётку недобрым словом. Беллатрису он всегда побаивался и не любил, но теперь ещё и ненавидел за то, что это она «заразила» сестру безумием.

Злило ещё и то, что отец совершенно ничего не предпринимал по этому поводу, полностью смирившись с ситуацией. Драко даже не стал сообщать ему о том, что Нарцисса пыталась дважды покончить с собой, и только благодаря своевременному вмешательству целителей осталась жива.

Конечно, во всём виновата грязнокровка Грейнджер. После очередного визита в Мунго хотелось сжать её горло так, чтобы услышать, как хрустнут позвонки. Но слишком велико было искушение, что он не выдержит и сотворит с ней всё то, что душными ночами мучает во сне.

Эта Гермиона, чтоб её, сводила с ума, и порой Драко всерьёз опасался, что может присоединиться к собственной матери в Мунго. Он видел Гермиону в каждой женщине на улице, в каждом портрете и каждой колдографии под заголовками газет.

Грейнджер манила, как мираж оазиса в пустыне, как фата-моргана, которая, как известно, влечёт за собой только к гибели.

Драко вдруг вспомнил об одном неотложном деле в Британии, о серебряных запонках, забытых в верхнем ящике шкафа. В конце концов, пора бороться со своими страхами, пора посмотреть в глаза таинственной la femme fatale. *

* * *

Кожаный блокнот Гермионы всё распухал и распухал от новых записей. Оказалось, что вся хитрость вкуснейших блюд и напитков, приготовленных эльфами, крылась в правильно подобранных и добавленных травах. Вместе с Юной они составили календарь, когда нужные растения входят в полную силу, и их нужно собирать.

Гермиона полюбила Уилтшир. Весной он хорошел, как диковинный первоцвет. В конце апреля по краям оврагов уже синели цикорий и медуница, кивали золотыми головками нарциссы. Гуляя по опушкам и излучинам речки Кеннет, женщина собирала в корзинку травы. Голову кружили запахи дикой мяты и примулы.

На узких улочках Солсбери, сжатых старинными домами с остроконечными сказочными крышами, отпадала нужда в хроновороте. В древнем соборе замерло само время, оставив навсегда призраков рыцарей охранять святое место и чопорный Королевский дом.

А как здорово было похулиганить и нарисовать ещё один ведьмин круг на фермерском поле! На следующий день в местных газетах поднималось столько шума, а вокруг заколдованного места бродили сосредоточенные хмурые люди со странной аппаратурой.

Изредка в Малфой-мэноре гостила Джинни с маленьким Джеймсом: трансгрессия для таких крох была ещё опасна, да и после путешествия каминной сетью малыши, бывало, пугались и плакали. Они вместе гуляли в парке и болтали обо всём на свете: о Хогвартсе, о том, когда дети начнут ходить и когда к ним прилетит сова с приглашением в школу Чародейства и Волшебства. Гермиона была втайне благодарна Джинни за то, что та тактично молчала о её статусе незамужней женщины. Но всё-таки осознавать, что Гарри смог сделать подруге предложение, а Люциус ей — нет, было очень обидно. Он, видимо, не доверял ей и не желал связывать с ней дальнейшую жизнь.

Гермиона отгоняла горькие мысли и шла гулять в парк. Она полюбила фонтан и тисовую аллею. И Ви с Ричардом тоже. Когда Гермиона катила коляску с близнецами вдоль рядов стволов с изумрудным мхом, малыши пищали от восторга и смотрели вверх — туда, где смыкались кроны и ветви причудливо переплетались между собой, образуя ажурную арку.

Она с тоской и болью думала о том, что если у Люциуса появилась другая, и он приведёт когда-нибудь эту женщину в поместье, ей с детьми придётся убраться. Мэнор стал настоящим домом. Но Гермиона с готовностью променяла бы его на Люциуса, если бы только тот чаще вспоминал о ней.