Полночный детектив - Леонид Словин

- Нет, пожалуй. Подожду тебя.

- Но у меня сразу начнется другой сериал. По первому каналу.

- Ничего. Я не голоден. Ничего не делал, а устал, как собака...

- Это бывает, - успокоила жена.

Я пошел к себе. Еще по дороге я решил, что мне следует сделать. На рукописи, которую я привез из издательства "Тамплиеры" карандашом бы записан телефон с пометкой "автоответчик". Я набрал номер. Один за другим потекли долгие гудки. Я настроился на магнитную запись автоответчика, но вдруг услышал живой женский голос:

- Слушаю... - Я узнал голос девушки.

И вслед дыхание.

От неожиданности я затянул паузу.

- Алло... - ободрила она.

Но я был уже готов к разговору:

- Здравствуйте. Я хотел сказать: вы забыли в квартире свою книгу... Мэри Бебстер "Очередь на убийство"...

- Да... - Она растерялась больше моего.

- Книга находится у меня... Я перешлю ее вам. Вместе с газетой. Вы знаете...

Снова затянувшееся молчание. И ответ:

- Спасибо. Книгу оставьте. На память...

На том конце провода положили трубку.

Еще я позвонил свояку:

- Привет. Чего делаешь?

- Да ничего такого. Телевизор... С утра на лыжонках собрались.

- Просьба к тебе. Мне нужна видеокассета. Подвези завтра по дороге. Сможешь?..

Я не стал доставать очередной детектив. Подсел к письменному столу.

Нижний ящик стола был приоткрыт. Набитый бумагами, папками он давно уже открывался с трудом. Я вытащил папку, лежавшую в самом низу, освободил от тесемок...

Первой мне попала на глаза собственная трудовая книжка. Я полистал ее. Моя работа в уголовном розыске исчерпывалась двумя короткими записями, между которыми уместились все перемещения по службе, взлеты и падения, задержания, засады, стрельба, аресты, выговоры и поощрения...

" Принят на работу в качестве сотрудника в органы МВД СССР" тогда-то...

" Уволен из органов МВД России" тогда-то...

Семнадцать благодарностей, двадцать семь денежных и других

поощрений за раскртие особо-опасных преступлений...

Я отложил трудовую книжку и начал смотреть дальше бумаги.

Удостоверения к милицейским медалям, авторское свидетельство покойной матери - "Способ получения графитно-глиняных масс для карандашей"... Тут же

был мой литературный архив. Несколько рассказов и повесть.

Я открыл первую страницу повести, прочитал.

" Андрюха умер перед рассветом, не приходя в сознание. Ни операция, ни переливани крови результатов не дали. Права оказалась пожилая санитарка скорой помои, которая еще ночью , взглянув на заострившееся бледное лицо Андрея, когда его заносили в машину, сказала громко и безаппеляционно: "Этот до утра недотянет!"

И Андрей не дотянул. Но еще пока он тянул, пока его большие сильные руки судорожно мяли шершавое серое одеяло, пока вокруг него суетились врачи и еще до того, как его койку выкатили в коридор - у белого приземистого здания приемного покоя собрались оперативники..."

Осенней ночью, на улице Галичской в Костроме, на перекрестке убили старшего опера - Андрюху...

Неизвестный преступник бритвой взрезал ему сонную артерию.

Были ноябрьские праздники, нас вытащили из-за праздничных столов.

Холодный промозглый холод и дожди продолжались всю неделю, пока шел розыск..

Мы, друзья и коллеги погибшего, опера, работали без роздыха, с короткими перерывами на сон. Мы тогда были юнцами и нам казалось важным найти убийцу до похорон, словно в этом случае Андрей может еще каким-то образом узнать, что он отомщен...

Сделать это не удалось. Убитого сотрудника уголовного розыска хоронило много людей. Тогда еще нечасто убивали ментов. В день похорон после дождей неожиданно ударил мороз. Мы шли без шапок через весь город. Было стыдно встречаться глазами с людьми. " Преступника так и не нашли..." Казалось, все вокруг смотрят на нас с укором, а кто-то даже злорадствует.

После похорон мы пришли в дом погибшего, и его маленький сын, услышав шаги на крыльце, кинулся в переднюю: "Папа вернулся!"

Даже спустя много лет я не мог вспоминать об этом спокойно...

Я был тогда среди них. И среди тех, кто все-таки нашел преступника.

И был в пустом здании Костромского горотдела в поздний час, когда привезли убийцу, провели к себе гулким ночным коридором второго этажа...

Поздно ночью, в моем кабинете он рассказал, как все произошло. Пьяный, с ножом в руке он погнался за своим собутыльником, и полоснул совсем другого человека - возвращавшегося вместе с женой из гостей, несшего на руках ребенка...

Во время этого признания мы сидели молча, никто ничего не сказал...

Потом я позвонил домой прокурору города. Он уже спал, я поднял его с постели, попросил приехать. Мы хотели прочнее закрепить показания убийцы. Допрос в присутствии прокурора был таким средством.

Прокурор действительно приехал, раздраженный, заносчивый. Он не любил ни нас, ни наше начальство. Извечная война спецслужб...

Войдя в кабинет, он оглядел нас, расположившихся вдоль стен и с порога спросил задержанного, сидевшего на стуле в средине:

- Вы действительно совершили это убийство?

Стояла полная тишина.

"Неужели подтвердит?" - Убийце ничего не стоило отказаться от своих слов.

Но он кивнул:

- Да, я.

Прокурор вышел, чтобы взять в машине бланк протокола допроса...

Дальше произошло непредсказуемое. Андрюха был своим парнем, мы вместе стояли в оцеплениях, не спали ночами, ездили на задания. Мы отмечали свои дни рождения, благодарности и выговора в этом вот кабинете, запершись изнутри на ключ...

Непреодолимая сила взметнула нас с мест, швырнула в средину комнаты...

Когда прокурор возвратился с бланком допроса, лицо задержанного заплывало синевой свежих побоев.

Мы уже сидели на своих местах, ярость, владевшая нами еще минуту назад, исчезла. Приступ прошел внезапно, также, как и начался. Прокурор оглядел нас. Настал его час. Он вышел в средину:

- Это они? - Он недобро кивнул в нашу сторону.

В глазах его вспыхнул злой огонек. - одним махом он мог рассчитаться со своими конкурентами - руководством областного Управления внутренних дел...

С минуту наша судьба была в руках убийцы нашего товарища. Он посмотрел на каждого из нас. Мы отводили взгляды, чтобы не встретиться глазами.

Это был момент истины.

- Нет! - задержанный покачал головой.

Все переплелось в этой жизни. "Кислое с пресным..."

Прокурор с радостью арестовал бы каждого из нас. Своей свободой мы были обязаны убийце Андрея...

- Ну, как знаешь...

Прокурор замолчал и больше к этому не возвращался.

Он тоже что-то понял. Он был один в пустом по-ночному милицейском доме, а нас было пятеро, молодых, дерзких ментов, допускавших одну ошибку за другой и все-таки чистых в своих помыслах...

Моя повесть об убийстве Андрея и розыске преступника не была напечатана, хотя у меня и был лестный отзыв известного педагога, драматурга и философа, ныне уже покойного.

Этот мудрый человек написал:

" Как все истории, взятые из жизни, история рассказанная автором сначала может показаться беднее придуманных, но зато в ней сохраняется то, что всего дороже автору повествования - правда... Автор, в частности, старался как можно ближе подойти к правде о будничной милицейской жизни, сохранитиь те мелкие точности в действиях и терминологии, без которой даже правдивая мысль кажется оскорбительно ложной..."

К рукописи была подколота и вторая рецензия, сыгравшая решающую роль в том, что повесть была отвергнута издательством. Рецензия была закрытой с которой не принято знакомить автора, она принадлежала писателю со странной фамилией "Селейко" и попала ко мне случайно.

Тогда я впервые познакомился с внутренним документом редакции, его текст явился для меня откровением. В нем, возможно, не было ничего необычного для литературных сотрудников, но мне, менту, привыкшему в служебных бумагах не допускать ничего относящегося к себе лично и всегда оставаться как бы за строкой, он показался, мягко говоря, странным.

В рецензии Селейко признавался, как нелегко дались ему последние недели. По заданию редакции ему пришлось отрецензировать подряд несколько детективных повестей Агаты Кристи и Жоржа Сименона. "Признаться, я устал от их какого-то странного однообразия... Оно возникало как следствие весьма специфических литературных особенностей жанра детектива - невысокого художественного уровня (если вообще можно говорить о художественности), стереотипной разработки образов , неглубокого, заданного психологизма..."

Случившейся незадаче было посвящено четыре страницы из пятистраничной рецензии.

" Теперь вот еще рукопись..."

Если чтение прославленных мастеров жанра не доставило Селейко радости и у него не нашлось для них ни одного доброго слова, можно представить, как он разделался с моей повестью...

Закончил же он и вовсе на душераздирающей ноте:

" После прочтения этой, с позволения сказать, беллетристики мне вдруг остро захотелось взять книгу настоящей прозы, сосредоточиться на жизни реальной, настоящей, не закрученной как бы от лица наших бесподобных следственных органов, "лучших в мире", и - как гуманно! - работающих. Лишь в кино и детективной литературе. И я взял с полки повести В. Распутина, и "голова постепенно прояснялась, освобождаясь от несущественного, мелочного", - как прямодушно сказал сам автор последней повести о своем герое, когда операция по аресту преступника была блистательно (!), как всегда, завершена и повесть, стало быть, подошла к концу..."