Полет над грозой - Анна Бильченко

— Это вы рекомендовали меня на должность начальника штаба ВВС?

— Конечно, — ответил Эксман, вложив в свои слова немало душевной теплоты. — Я знал, что вы будете рады. Согласитесь: нельзя быть вечно чьим-то заместителем.

— Подождите… — проговорил Майкл, вдруг вспомнив, что из всех вопросов он забыл задать самый важный. — Вы ведь раскрыли планы Стила еще до того, как попали на авианосец?

Эксман кивнул.

— И…

Голос Майкла дрогнул.

— …и вы отлично знали, что Стил сделал со "Штормом"? Знали, что истребитель и пилот обречены?

Губ Эксмана коснулась улыбка.

— Не здесь, Майкл, — ответил он, бросив хитрый взгляд на полотно с двойником министра. — Если вы согласитесь подбросить меня за город, я отвечу на все ваши вопросы.

Отголоски бури, настигшей "Химмельсбоген", прошлись над столицей слабым дождем. Серые капли уныло били об асфальт, терялись в мелких лужицах и съеживались полупрозрачными точками на лобовом стекле.

— Боитесь, что вас выследят? — усмехнулся Эксман, кивнув на номерные знаки. Слой грязи, покрывавший таблички, делал их почти неразличимыми.

— У нас опасная работа, — отшутился Майкл.

— Мне ли не знать…

— Про выстрел вы тоже промолчали?

— Ни мне, ни Ричардсу, не было выгодно вспоминать этот эпизод.

— Неужели министр не поинтересовался, что с вами случилось?

Эксман скромно улыбнулся.

— Сказал, что повредил плечо, когда играл в настольный теннис.

Время нанизывало петли дорог на размеренное мерцание светофоров, служивших маяками в свинцово-сером море сырости. Майкл не стремился продолжать разговор: запоздалое осознание того, что невысокий брюнет, чьи пальцы медленно перелистывали записную книжку, с таким же мягким спокойствием послал Хокинса на верную гибель, засело в нем терпкой злостью.

— Вы и меня хотели спровадить в кабину пилота? — наконец, спросил он. — Идея найти другую жертву слишком поздно к вам пришла?

— Нет, — ответил Эксман. — Когда я спрашивал ваше согласие на полет, то не знал, что именно планирует Эшли. Сначала я хотел использовать вас как гаранта нашего с ним договора, но правда о планах генерала заставила меня переиграть всю партию. Почему я привез Хокинса? У вас было бы больше шансов выжить, если бы дело касалось только Стила и меня, но меньше, если бы в игру вступил идиот Ричардс. Хокинс был нейтральной фигурой: Стил не пошевелил бы и пальцем, чтобы спасти его, но к вам адмирал отнесся бы с двойной жестокостью.

— Мне слабо верится в ваши благие намерения.

— Что вы хотите доказать? — улыбнулся Эксман. — Я должен был сам лезть в кабину "Шторма"?

— Почему бы и нет? По крайней мере, это было бы справедливо.

Майкл пожалел, что произнес светлое слово "справедливость", как только генерал задал свой вопрос:

— Думаете, я бы ни за что не согласился рискнуть своей жизнью ради другого человека?

— Давайте не будем переходить в разряд фантастики. Вы же летчик, что вам мешало решиться?

— Благодаря адмиралу Ричардсу, — спокойно улыбнулся Эксман, — моя карьера пилота закончилась двенадцать лет назад.

— Но… почему?

— Вам жизненно важно это знать?

— Нет, но…

— Вот скажите: в чем главное отличие обратной стороны медали?

— Мне сложно уследить за вашей гениальной мыслью, — съязвил Майкл.

— Все очень просто: она ближе к сердцу.

Майкл понимающе кивнул, хотя понял он очень и очень мало.

— Вы всегда стараетесь докопаться до первопричины. Иногда это оправдано, иногда нет. Я видел смерть на расстоянии руки; через секунду это расстояние сократилось до нуля, и всякий раз, когда я открывал глаза, мне хотелось ослепнуть от боли. Если в вашей жизни случалось нечто подобное, попробуйте рассказать об этом с улыбкой, а уж потом требовать этого от других.

Майкл бросил на Эксмана короткий взгляд. Тот действительно улыбался, балансируя между внешним спокойствием и ледяным блеском глаз.

— Поверните налево, — усмехнулся генерал, мгновенно вернувшись к себе прежнему. — Не будем вспоминать о тех вещах, которые и так не дают о себе забыть.

На матово-черный капот машины изредка падали листья, сбитые ударами дождя. За невысокими деревьями медленно проплывали аккуратные домики. Мягкий свет, струившийся из окон, до последнего боролся с давящей серостью.

— Приехали, — сказал Эксман, указав на один из домов.

— Вы здесь живете?

— Стараюсь. В напряженные времена здесь становится небезопасно. Прошлой осенью, когда я на несколько дней оказался в больнице, кто-то сообразил послать наемника, чтобы обыскать мой дом. К счастью, моя жена нокаутировала его табуреткой.

— Лесли был на седьмом небе от счастья, когда подменял вас, — заметил Майкл. Автомобиль плавно замер у бордюра. Эксман слабо улыбнулся и толкнул дверь левой рукой.

— Что вы сделали с папой? — прозвучал строгий голос. Знакомая девушка в черном смотрела на Майкла с полунасмешливым обаянием, и он вдруг почувствовал, что не может произнести ни слова.

— Уже знакомы? — спросил Эксман. — Ах, вот и Эмили… Я ненадолго вас оставлю.

— Снова мама за свое, — легко вздохнула девушка, глядя на то, как Эксман пытается успокоить жену. Он лгал ей — неумело, искренне, так, как может только любящий человек, но слова терялись в немом блеске ее глаз, где радость сливалась с тревогой.

— О чем вы? — наконец, заговорил Майкл.

— Папу сто раз пытались убить. С тех пор мама провожает его на работу, как на войну.

— Мне до сих пор не верится, что он ваш отец.

Ее улыбка вдруг стала катастрофически знакомой.

— Вас удивляет, — бесцеремонно парировала она, — что дочь такого уважаемого человека общается с неформалами, прогуливает школу и играет рок в гараже?

— Да, — сознался Майкл.

— Типичный случай, — заключила она. — Вы, генерал, слишком правильный человек. У вас в роду учителей не было?

— Увы, нет. Мой отец был военным.

— И чем живет такой образцовый гражданин, как вы?

— В основном, я спасаю Землю.

— Неужели? — с улыбкой спросила она.

— Почему это вас так удивляет?

— Сказать вам правду?

— Хотелось бы.

В ее глазах, прозрачнее свинцового неба, заплясали коварные огоньки.

— Вы напоминаете мне героя фантастических романов, которому нечем удивить своего противника, кроме фанатичной веры в добро. Если бы такой герой столкнулся со злом в реальной жизни, он бы сразу осознал, что — увы! — злу можно противопоставить только зло.

— Значит, вы не верите в добро?

Ее улыбка стала хитрой и безумно привлекательной.