Самурай - Ирина Оловянная

— Допустим, вся смена это знает. Что-то, что произошло в шахте. А что происходит в шахте?

— Они нашли большой селенит! — сказал дядя Маттео внезапно. — Больших селенитов практически не бывает. Цена растет пропорционально пятой степени веса ограненного камня. Представь себе камень в пятьдесят, допустим, карат.

— Полтора триллиона сестерциев, — ответил я, немного подумав, — годовой бюджет большого клана, все вместе, дебет и кредит, в ма-аленьком карманчике. Даже десять карат — уже очень хорошо. Больше, чем получится всякой мелочью за полгода. Все остальные камешки можно уже не брать. Жаба его душит. Интересно, король селенитов закопан в снег на заднем дворе гостиницы или он носит его с собой?

— Он носит его с собой, именно потому легко рискнул всеми остальными камнями. Ему надо было вынести их из штаба, пока я там не появился. Все понятно. Наш майор решил разбогатеть. Год все шло хорошо. Мешочек с лишними селенитами наполнялся и радовал сердце вора. И тут находят огромный камень. Конечно, вся смена сразу об этом узнает. Пока они не вышли на поверхность и не разболтали остальным, надо их всех прикончить, тогда камень остается у майора, иначе его придется отдать. Поэтому наш умник так глупо крал собственные селениты. Он просто не успел подготовиться. Дайте ему только одну ночь на размышление, и он уже не допустит ни одной ошибки.

— А география?

— Это не ошибка. Ты же со мной не разговариваешь. То есть ничего мне не расскажешь. И, уж конечно, не станешь вслух сетовать, что я тебя тут перед всеми опозорил. Так что узнать мне про его осведомленность неоткуда. Как и тебе — о том, что я про географию молчал. А для тебя эта история — дополнительный стимул пристроить меня в здешнюю охрану.

— Понятно. Ну что? Мне пристроить тебя в здешнюю охрану?

— М-мм, нет, не торопись, у нас еще несколько часов в запасе. Я должен допросить охранников. Кстати, очень может быть, что это спасет им жизнь. Против Рольяно никто из них не смотрится, даже если он предложит им честный бой. А это маловероятно.

— Против Рольяно и ты не смотришься, — насмешливо заметил я.

— Ну это мы еще увидим. А ты — нахал.

— Ты тоже. Кто объяснил своему начальнику, что он «ляпает»?

— Мне можно. Ладно, топай в гостиницу, береги ледяной сейф, а я пошел делать свою работу, допрашивать все, что шевелится.

Зная о видеокамере, я явился к своему форту с лицом злым и напряженным. Рольяно, наверно, все локти себе искусал, пока мы с дядюшкой так долго беседовали: не дай бог, помиримся. На двор он пришел минут через пять после меня.

— Опять тебе не повезло? — приветствовал он меня.

— Откуда вы знаете?

— Физиономия у тебя такая, перекошенная.

— Угу, лучше трепка, чем часовая нотация. И еще эта дурацкая экскурсия в тюрьму! Делать ему нечего.

— А что? Он тебя напугал?

— Не-а, — небрежно ответил я, — не так это страшно, как об этом говорят. А в шахту он меня, конечно, не поведет.

— Я бы тебя сводил, но, знаешь, сейчас момент уж больно неподходящий.

— Угу, я понимаю. А обвалы часто случаются?

— Нет, очень редко.

— Тогда почему? И прямо у всех над головами…

— Я не знаю.

— И хотите не знать дальше, — утвердительно заметил я. — Так, конечно, гораздо проще. Не беспокойтесь, я вас не выдам.

Я посмотрел ему в глаза и… провалился в Контакт. Нет, он меня не заставил, и я его тоже. Здесь — мы равны. Полная тьма, для того чтобы просто стоять и не падать, надо все время помнить — земля под ногами. На меня нахлынул такой шквал чувств… Ужас, твердая решимость сохранить добычу, стремительно утекающее уважение к себе, желание сдаться, нежелание сдаться, и очень громко звучащая мысль: «Один выход есть всегда».

«Клавдий, — подумал я, — напоролся на собственный отравленный клинок».

«Потому что был дурак», — услышал я в ответ.

Ну уж нет, не поэтому — «Гамлета» я знаю почти наизусть.

«Рука тверда, дух черен, крепок яд,Удобен миг, ничей не видит взгляд…» —

Я остановился — предыдущий шквал чувств был просто слабым ветерком по сравнению с этим… У меня колени подогнулись — нельзя же эдак, стоя в сугробе…

«Замолчи!» — загремел он.

Что?! И не подумаю даже!

«…Я пал, чтоб встать. Какими же словамиМолиться тут? „Прости убийство мне“?Нет, так нельзя. Я не вернул добычи.При мне все то, зачем я убивал…»

Я пропустил несколько строк — они были недостаточно страшными.

«…Не тоТам, наверху. Там в подлинности голойЛежат деянья наши, без прикрас…»

Тут он меня вытолкнул — мы равны. Я не могу заставить его слушать. Зрение постепенно вернулось ко мне — Рольяно стоял напротив и тяжело дышал, его шатало, а в руке уже был маленький бластер. Ну вот и все. Сейчас от меня останется горстка пепла. Молчание длилось долго, и он избегал моего взгляда. Боялся. Я тоже. Зубы не стучали только потому, что были крепко сжаты, и это было все, на что меня хватило. Кого это я встретил?

Ну хватит трястись! Сейчас у нас будет второй раунд. Я сейчас поймаю твой взгляд, и мы еще немного поговорим. Честно и откровенно. «Там в подлинности голой…». Если он не успеет выстрелить раньше.

У него изменилось выражение лица: стало такое спокойно-умиротворенное. Разве с таким видом стреляют? Он небрежно засунул бластер в карман теплой форменной куртки и ушел со двора, как будто меня тут не было.

И что теперь будет? Я тоже повернулся и пошел в дом.

Летучие коты! Я заигрался! Импровизатор из провинциального театра. Если капитан Стромболи захочет на самом деле снять с меня шкуру, я даже протестовать не буду: мы с ним так не договаривались.

Нет ничего ужаснее безделья. Хм, часа три назад я тут заливал сам себе, что мне с самим собой не скучно.

Капитан Стромболи появился уже довольно поздно. В руках у него была небольшая коробочка и два конверта. Одно из писем было адресовано мне.

«Энрико! Я все время тебя обманывал. Остальное тебе расскажет дядя, я его об этом просил. Прощай. Когда-то командир второго батальона восьмого десантного полка Паоло Рольяно».

Почему-то мне не захотелось подержать в руках короля селенитов. Не сейчас. Позже.

После долгого молчания Стромболи сказал:

— За нами больше не наблюдают. Что ты с ним сделал?

Я покачал головой:

— Я обещал его не выдавать.

— Он мертв.

— Я и ответил: я обещал его не выдавать. Как он это сделал?

— Из бластера.

— А что ты должен мне рассказать?

— Ты уже все знаешь. Мы верно догадались. Я получил свидетельские показания. А ты убил его наповал: напомнил боевому офицеру, что на свете существует честь.

— А себе? — уныло спросил я.