Жюльетта. Том II - Маркиз де Сад

— Друг мой, — сказала я, — не забудьте о своем обещании, ведь эта лекция является второй частью нашей сделки, поэтому я с радостью послушаю вас, пока у нас есть время.

— Как хотите, — заметил увенчанный митрой[44] философ. — Тогда обратитесь в слух, ибо предмет очень серьезен и требует полнейшего внимания.

— Итак, из всех глупостей, к которым приводит человеческая гордыня, самая нелепая заключается в том, что человек придает слишком большое значение своей персоне. Окруженный созданиями, которые ничем не лучше и не хуже его, он тем не менее считает себя вправе расправляться с людьми, которые, по его мнению, ниже его, и в то же время полагает, что никакая кара, никакое наказание недостаточно для тех, кто покушается на его собственную жизнь. К этому безумию, вытекающему из себялюбия, к этой вопиющей наглости считать себя потомком божества, обладателем бессмертной души, к этой чудовищной слепоте прибавляется переоценка своей земной сущности; разве может любимое дитя щедрого и всесильного божества, любимчик небес, каким он себя воображает, прийти к иному выводу? Поэтому самые суровые кары должны обрушиться на любого, кто осмелится поднять руку на столь дивное творение. Это творение священно, ибо у него есть душа — светлый образ еще более светлого божества, которая возвышает его, поэтому уничтожить это творение — значит совершить самое ужасное преступление на свете. И при всем при этом, чтобы утолить свое ненасытное обжорство, он спокойно жарит на вертеле ягненка или кромсает на куски и бросает в котел этого нежного и беззащитного ягненка — создание, сотворенное той же самой рукой, которая сотворила его, но более слабое и по-другому организованное. Однако, если бы этот человек немного поразмыслил, он перестал бы считать себя пупом земли; если бы посмотрел на Природу философским взглядом, он бы понял, что будучи случайным плодом своей слепой матери, он ничем не отличается от всех прочих, что участь его будет такой же, как у остальных его собратьев.

Природа не создает ни одно земное существо с какими-то особыми намерениями, все они — плоды ее законов и замыслов, и в нашем мире должны жить именно такие существа, которые в нем живут; возможно, другие миры, коими кишит вселенная, населены совсем другими существами. Но существа эти опять-таки не являются ни хорошими, ни красивыми, ни созданными специально, поэтому они не обладают никакой самостоятельной ценностью; это — пена, продукт бездумного промысла Природы, нечто вроде пара, который поднимается из котла с кипящей водой, когда теплота вырывает частицы воздуха, содержащегося в воде. Этот пар никем не создан, он — естественный результат кипения, он разнороден и ведет свое происхождение от чужеродного ему элемента, поэтому не имеет собственного значения; его наличие или его отсутствие никак не влияет на элемент, из которого он возникает; к этому элементу ничего не прибавляется, он ничего не приобретает и ничем не обязан пару. Если, скажем, этот элемент изменится в результате какой-то иной вибрации, отличной от тепла, он будет существовать в новой ипостаси, и пар, вышедший из него, перестанет быть его плодом. А если Природа сделается объектом других законов, существа, вызванные к жизни нынешними законами, погибнут в новой обстановке, Природа тем не менее будет продолжать жить как ни в чем не бывало.

Таким образом, ни человек не имеет никакого отношения к Природе, ни Природа к нему; Природа не связывает человека никаким законом, человек ни в чем не зависит от нее и ни от кого не зависит, и они ничем не могут ни помочь, ни повредить друг другу. Одна творит бессознательно и, стало быть, чужда своему творению, другой создается совершенно случайно, поэтому ничем не связан со своим создателем. После своего появления на свет человек больше ничем не обязан Природе, и ее власть над ним кончается в момент его создания — с этого момента он подчиняется своим собственным законам, которые заложены в нем, и они определяют его дальнейшую жизнь; речь идет о законах самосохранения, размножения, законах, которые касаются только его, которые принадлежат и необходимы только ему, но не Природе, ибо отныне он больше не принадлежит ей и существует отдельно от нее. Он становится сущностью, совершенно от нее отличной, настолько бесполезной для ее замыслов и ее комбинаций, что если даже род его устроится или исчезнет совсем, до последнего человечка, вселенная нисколько этого не почувствует. Когда человек уничтожает самого себя, он делает плохо, но только со своей точки зрения. Точка же зрения Природы противоположная: Природа считает, что человек делает, плохо, когда размножается, так как тем самым он узурпирует у нее честь и право созидания, которое должно быть результатом ее усилий. Если бы люди создавались не для того, чтобы они размножались сами по себе, Природа сотворила бы новые существа и наслаждалась бы своим правом, которое она утратила. Дело не в том, что она не может вернуть себе это право, если бы захотела это сделать, но она никогда не делает ничего просто так, без всякой пользы, и до тех пор, пока все люди размножаются в силу заложенных в них способностей, она прекращает увеличение рода человеческого: наше размножение происходит по нашим собственным законам, следовательно, противоречит явлениям, на которые способна Природа.

Итак, поступки, воспринимаемые нами как добродетели, становятся с ее точки зрения преступлениями. И напротив того, если человеческие существа истребляют друг друга, они поступают согласно замыслу Природы, так как в них не было заложено обязанности размножаться — они просто получили способность к воспроизводству; возвращаясь к разрушению, они прекращают осуществлять ее и дают Природе возможность возобновить размножение, от которой она отказалась, когда это было не нужно. Вы можете возразить, что если бы эта возможность, которую Природа предоставила своим творениям, приносила ей вред, она не сделала бы ее первостепенной. Но учтите, что у нее нет выбора, ибо она связана своими законами и не может изменить их; один из ее законов состоит в создании существ, которые появляются все сразу, за один прием, в том виде, в каком должны оставаться до конца дней своих, а другой закон гласит, что они наделяются возможностью размножаться самостоятельно. Обратите также внимание на то, что если бы эти существа перестали размножаться или же начали уничтожать друг друга, Природа вновь вернула бы себе свои первоначальные права, между тем как, размножаясь или живя друг с другом в мире, мы оставляем ей второстепенные функции и лишаем ее первичных. Иными словами, все законы, придуманные нами — как способствующие увеличению народонаселения, так и запрещающие его уничтожение, — непременно приходят в конфликт с ее законами, и всякий раз, когда мы действуем в согласии со своими законами, мы поступаем наперекор ее замыслам; но, напротив, всякий раз, когда мы либо упрямо отказываемся от размножения, которое противно ей, либо участвуем в убийствах, которые ей приятны и служат ее целям, мы наверняка угождаем ей и, конечно же, действуем в гармонии с ее желаниями. Разве не показывает она нам со всей ясностью, до какой степени увеличение рода человеческого неугодно ей? Разве не видим мы, с какой охотой она прекращает наше размножение и освобождается от всех его дурных последствий? Неужели об этом не свидетельствуют бедствия, которые она на нас насылает, раздоры и ссоры в нашей среде, жажда убийства, на которое она постоянно нас вдохновляет? Все эти войны и эпидемии, которые она бесконечно посылает на землю, чтобы смести нас с ее лица, великие злодеи, которых она создает; в изобилии, все эти Александры, Тамерланы, Чингис-Ханы, — все эти герои, опустошающие мир — разве все это не показывает, что наши законы противоречат ее установлениям и что цель ее заключается в том, чтобы нас уничтожить? Таким образом, эти убийства, которые так жестоко карают наши законы, убийства, которые мы полагаем величайшим оскорблением, наносимым Природе, не только, как я уже говорил, приносят ей вред, или вообще могут хоть в чем-то повредить ей, но и в некотором отношении служат ей, поскольку она — великая убийца, и единственный смысл ее страсти заключается в том, чтобы после полного уничтожения человеческих существ получить возможность заново сотворить их. Стало быть, самая порочная на земле личность, самый жуткий, самый жестокий, неутомимый убийца — выразитель ее замыслов, двигатель ее воли и самый верный исполнитель ее прихоти.