Том (4). Купол надежды - Александр Казанцев

Но я просто крепко пожала ему руку. На правах соратника…

Спартак смеялся. А я радовалась. И дядя Миша радовался бы, будь он здесь. Его ученица выходила на «оперативный простор». Он любил приводить мне монгольскую пословицу: «Чтобы научиться плавать, надо войти в воду».

Я «поплыла»…»

Глава девятая. Дух Окинавы

В Японии лучше родиться без рук и без ног, чем без родственников.

Они и только они во главе с почтенным Матсубиси помогли Иесуке Танаге закончить медицинское образование.

Он рано остался без родителей. Они стали поствременными жертвами бомбардировки Нагасаки и умерли спустя двадцать лет после атомного взрыва, оставив юного Иесуке на попечение родственников.

Но когда почтенный Матсубиси-сан после возвращения Иесуке Танаги в Японию сообщил племяннику, что хочет видеть его, Танага заволновался. Ничего хорошего от этого свидания он не ждал.

Дядя пригласил его в свой офис на улице, примыкающей к Гинзе.

Обычный деловой небоскреб. Лифты, услужливые лифтеры с почтительными улыбками. Низкие поклоны входящим, пожелания удач выходящим.

Ослепительный паркет коридора. Отделанные пластиком стены, отраженные в них огни плафонов.

Секретарша, в больших очках, одетая, как и все в офисе, по-европейски – в белой кофточке и узкой макси-юбке, тотчас узнала Иесуке и закивала в знак того, что шеф ждет его.

У дяди все было толстым и тяжелым. Тучная фигура, заплывшее лицо с тремя подбородками, брови – две толстые запятые, поднятые к вискам, толстые усы, опущенные скобками по обе стороны толстогубого рта, очки с толстыми стеклами. Он снимал и клал их на тяжелый стол, щурясь близорукими глазами на неимоверной тяжести несгораемый сейф, который без подъемного крана не вытащить…

Матсубиси встретил племянника без особой радости, хотя вежливо справился о здоровье, подняв от деловых бумаг тяжелый взгляд и указав на тяжелый стул напротив, выразительно жесткий. «Посидел, сделал дело – уходи!»

– Иесуке, – начал дядя, – твои почтенные любящие родственники очень недовольны. Ты не оправдал возложенных на тебя надежд, извини. Ты должен перенять у европейцев их приемы, а ты вместо этого стал демонстрировать им свои, которые более уместно применить здесь, на родине. Это не бизнес, извини.

– Я не мог поступить иначе. Я старался спасти великого русского ученого.

– При помощи столь же великой русской женщины?

– Скорее молодой, самоотверженной.

– Я слышал, что ты занялся изучением русского языка?

– Да, дядя, извините. Это «метод погружения». Мы, изучающие, на долгий срок совершенно отключаемся от всего нам знакомого. Мы говорим только по-русски, пишем по-русски, читаем их книги, слушаем русскую музыку, поем русские песни, более того, мы думаем по-русски и даже видим русские сны. Я несколько раз видел Москву. Извините.

Дядя откинулся в кресле, взял в руки очки и, покусывая их дужку, задумался:

– А ты хотел бы увидеть ее не во сне?

– Разумеется, почтенный дядя.

Матсубиси опять погрузился в размышление. Потом вяло заговорил:

– Мои друзья по бизнесу, – Иесуке Танага знал, что дядя связан с военной базой американцев на Окинаве, – могли бы оценить твое знание русского языка. Я ведь угадываю твое тайное желание. Оно тоже может оказаться полезным. Поэтому ты примешь участие в конкурсе изучающих русский язык и получишь премию – поездку в Москву.

– Но если мне ее не присудят? – усомнился Танага.

Дядя выразительно хмыкнул и тяжело поднялся со своего места. Аудиенция закончилась, и оба низко кланялись друг другу. Дядя, тяжело ступая слоновьими ногами, проводил племянника до двери.

Иесуке понял, что на него делается ставка.

Лифтер, открывая перед ним дверцу, с почтительной улыбкой пожелал ему успеха.

«Языковое погружение» закончилось, и Танага принял участие в конкурсе, получил там словно заготовленную для него премию, хотя был не из самых лучших знатоков русского языка, и… приехал в Москву.

Он видел ее лишь во сне и совершенно не знал города. Тем более не представлял, как найти Анисимова и Аэлиту.

И как всегда принято считать, ему помог случай, который отнюдь не был случайностью. К столику японца в отеле «Метрополь» подсел американский журналист Генри Смит.

Они вместе любовались мраморным фонтаном в ресторанном зале, плавающими в нем «красными рыбами», которых услужливые официанты по заказу вылавливали сачками, наблюдали за пестрой разноязычной толпой туристов и разговаривали, по-английски.

Генри Смит восхитился знанием Танагой русского языка. Он побывал на Окинаве и общался там с японскими бизнесменами, но не выучил по-японски ни слова. А тут – свободное общение с русскими! Когда же Смит узнал об интересе Танаги к искусственной пище и ее создателям, восторгу его не было границ. Он готов был оказать Танаге любую помощь – он знал Москву и русских людей. Иесуке Танага, растерявшийся в чужой стране, рад был предложенной помощи расторопного американца.

Генри Смит поговорил по телефону со своим «русским другом», как он сказал, с которым познакомился в Риме, и узнал от него адрес института академика Анисимова. К сожалению, самого академика в СССР не оказалось, он уехал на Ассамблею ООН в Нью-Йорк, но его заменяет профессор Ревич, «русский друг» попросит его принять Иесуке Танагу. Но… американский приятель почему-то попросил Иесуке Танагу не выдавать в институте своего знания русского языка.

– Значительно удобнее слушать, что при вас будут говорить русские на своем родном языке, не подозревая, что вы их понимаете. Это может пригодиться и вам… и нам, – многозначительно добавил Генри Смит.

Японец, благодарный Генри Смиту за помощь, пообещал говорить в институте по-английски, мысленно решив, что русским языком он воспользуется, когда дойдет дело до осуществления сокровенной мечты.

Так Иесуке Танага попал в кабинет профессора Ревича, который временно замещал академика Анисимова.

Ревич вышел из-за стола, низко (совсем по-японски) кланяясь посетителю. Иесуке тоже кланялся, удивляясь, какими сходными оказываются обычаи в его стране и здесь.

Говорили по-английски. Японец интересовался миссией академика Анисимова в Нью-Йорке, и, поскольку она освещалась всей мировой печатью, профессор Ревич не делал из нее никакого секрета.

Геннадий Александрович Ревич любил внешние эффекты. Разговаривая с японцем по-английски, он вспомнил «пир знатоков» и Аэлиту, так поразившую всех своим знанием японского языка, и решил блеснуть перед японцем русским гостеприимством. Дама-референт по его просьбе тотчас пригласила младшую научную сотрудницу Толстовцеву. Танага не знал фамилии Аэлиты и, хотя и понял обращение профессора к референту, не догадался, кто появится в кабинете.