Аллигат (СИ) - Штиль Жанна

— Говори, Шэйла, — подбодрил он её, отгоняя тоскливые мысли, вслушиваясь в торопливую речь.

— Как удалось пфальцграфине вернуться назад в то же самое время, в тот же год, месяц, день? Как она… не промахнулась? Понимаете меня? Какая у неё была привязка? Что это могло быть? — она выжидающе смотрела в смягчившееся лицо его сиятельства. — Это должно быть что-то очень сильное. Сильнее смерти. Как думаете? Это дети? Любовь? Она ведь очень любила своего мужа.

— Но детей любила больше. Так написано в рукописи.

— Да, детей любят больше, — вздохнула Ольга. — Я читала, что дети после смерти родителей продолжают видеть сны, где умершая мать или отец оберегают их от ошибок, подсказывают, направляют, предупреждают о грядущих неприятностях. Только нужно не проигнорировать их подсказки, правильно понять и стать осторожными.

Она больше не боялась быть разоблачённой. Казалось, спроси её сейчас лорд Малгри, кто она и откуда — расскажет всё, как на духу. Раньше только при одной мысли о реинкарнации её бросало в дрожь, а ожидание расплаты пугало своей неотвратимостью. Теперь она знала, что может не опасаться мужчины. Более того, она знала, что нравится ему. Это невозможно не распознать. Каждая женщина безошибочно чувствует взаимное влечение. Только всё не так радужно, всё плохо — она не прежняя свободная и независимая Ольга. Она — Шэйла. Она не имеет права на чувства к другому мужчине.

— Простите, что задержала вас, — «виконтесса» решительно направилась к выходу.

Мартин не сдержался. Шагнул за ней, разворачивая её, с силой привлекая к себе. Был ли тому виной выпитый виски, огненной вспышкой пробивший брешь в его благоразумии. Или он захотел в первый и в последний раз почувствовать тепло её тела под своими ладонями. Это в один миг стало сильнее его тысячекратного «нельзя». Он ощутил под руками настывшую холодом плотную ткань платья и прокатившуюся по спине женщины зябкую дрожь.

— Ты совсем замёрзла, милая моя, — шепнул в её волосы.

Она не вырывалась, доверчиво прильнув к нему. Спрятала лицо на его груди, пугаясь своего лёгкого возбуждения. Ольга слышала стук его сердца, и её сердце отвечало ему не менее сильным стуком. Это не было связано с разговором. Было другое — единение душ и разума. Когда дышишь в унисон, когда знаешь, что это твой мужчина и не знаешь, как это объяснить. А нужно ли объяснять? Она подняла лицо и… пропала.

Его глаза мерцали изумрудной зеленью. Спутанные волосы упали на лоб. Он откровенным горящим взором блуждал по её лицу. Его руки сжимали её плечи и прожигали жаром ткань её платья.

Ольга коснулась кончиками пальцев его колючей щеки и едва заметно улыбнулась.

Они замерли, глядя друг на друга.

Мужчина не шевелился, словно её прикосновение обездвижило его.

Ольга поднялась на цыпочки и мягко прижалась к его губам своими. Утонула в тёплой влажности осторожного ответного поцелуя.

Обнимала его. Гладила широкие плечи, лицо. Пальцы путались в тёмном шёлке его волос. Слышала ласковые прикосновения, его дыхание на своих губах, ликующий стук собственного сердца.

Потом придёт запоздалый стыд и чувство вины.

Потом будут угрызения совести и самобичевание.

Всё будет потом. А сейчас…

Его нежный поцелуй дарил безмятежное счастье.

От его губ пахло зрелой пьяной вишней.

От стука двери Ольга вздрогнула и поняла, что осталась в библиотеке одна. Всё померкло и рассыпалось пеплом. Она шагнула к столу и рухнула на мягкое сиденье стула. Всё плыло перед глазами, качался пол. Надвигалось что-то непонятное и жуткое. Захлестнуло чувство потери.

Она смутно помнила, как долго длился поцелуй. Было так сладко и грешно ощущать прикосновения любимого мужчины, задыхаться от его близости, от одного дыхания на двоих.

Любимого? Да. Иначе чем объяснить её непреодолимую тягу к нему? Запомнилась шумная пульсация крови в голове и желание навсегда остаться в кольце его рук. А его взгляд? Только что он смотрел на неё с такой беспредельной любовью, в которую она боялась верить.

Потом… Он разжал объятия и отступил. Вспомнились его глаза, полные боли и отчаянной решимости. Его глухой шёпот и убийственная правда душераздирающих слов:

— Никогда… Это не повторится никогда. Нельзя.

Кому предназначались слова? Ей? Обоим?

Ольге хотелось крикнуть в его спину:

— Тогда зачем это было?

Почему он ответил на её чувство? Почему не оттолкнул? Зачем подарил надежду на счастье и тут же отнял её? Как ей теперь с этим жить? Как смотреть в глаза мужчине, по иронии судьбы ставшим её мужем? Как ей жить с нелюбимым и нежеланным? Как?!

Хотелось крикнуть вдогонку:

— Я не Шэйла! Я Ольга! Я не смогу вынести насилия над своей душой!

Она вернулась в свою тёмную комнату. Долго искала спичечницу и чуть не разбила керосиновую лампу. Окоченевшие руки не слушались, пальцы дрожали. Она села на край кровати и расплакалась. Ей не нужны были объяснения графа. Самое страшное заключалось в том, что он был прав, а она не настолько глупа, чтобы этого не понимать.

Ольга не спала всю ночь. Её не мучили угрызения совести, не жёг стыд. Было одно желание — заснуть и проснуться в другом мире. Но сон не шёл. Да и надежда однажды пробудиться в тишине своей квартиры, в тепле своей постели, так и оставалась несбыточной мечтой.

Она слышала, когда вернулся Стэнли. Он плескался в туалетной комнате, затем ненадолго стало тихо. Очень скоро дом наполнился иными звуками — шумом раннего утра. В пять часов поднималась прислуга.

За завтраком за столом царило сонное безмолвие.

Лорд Малгри сосредоточенно смотрел в свою тарелку. Что он ел, Ольга не знала. Она ощущала с его стороны волны безразличного спокойствия и отвечала тем же. Оказалось не так уж сложно игнорировать мужчину, которого накануне целовала с таким упоением.

Стэнли был задумчив и украдкой поглядывал то на неё, то на отца, будто догадывался, что между ними произошло что-то нехорошее. Её уже не волновало, где виконт провёл ночь — в клубе или у любовницы. Вероятно, успел побывать всюду. Она закрыла свои эмоции на замок. Здесь каждый жил для себя и в своё удовольствие. Жил правильно.

Когда она впервые за всё время отодвинула чашку с чаем и попросила Траффорда приготовить для неё кофе со сливками, последовавшая за этим тишина показалась уж очень напряжённой.

Да, Ольга Егоровна очень любит кофе, — захотелось бесстрастно прокомментировать своё желание. Уж если она не может открыто любить того, без чьего внимания и тепла обессилено стонала её душа, то в такой малости, как чашка кофе по утрам — а то и чаще, — она не собиралась себе отказывать.

— Скажите, пожалуйста, мисс Топси, чтобы она зашла ко мне с праздничным меню.

— Слушаюсь, хозяйка, — последовал однозначный ответ дворецкого.

Ольга собиралась внести в него изменения и дать задание экономке найти парочку разных размеров форм для выкладки салатов и гарниров с прессом. Или найти того, кто их изготовит по её рисункам.

— Да, мистер Траффорд, с сегодняшнего дня я буду заниматься с Тауни три раза в неделю. Вечером жду её в своём покое с… котёнком.

Она знала, что Феликс принёс крошечного дымчатого малыша для девочки. Почему его прятали от хозяйки, догадаться было не трудно.

— Как прикажете, миледи, — услышала она невозмутимое.

Ольга, как и Тауни, испытывала дефицит общения. Других детей в поместье она не заметила, а внучку Траффорд контролировал строго.

«Виконтесса», проходя в кухню, часто видела девочку в приоткрытую дверь дворецкой. Пока старик перетирал хрусталь или пересматривал фарфор, она помогала ему чистить серебро или пересчитывала столовые приборы, читала ему вслух книгу или вышивала. В такие минуты сердце Ольги наполнялось к ней нежностью. Хотелось научить Тауни многому до её отъезда в пансион. Дать ей столько, сколько она успеет.

— Сельдь под… шубой? Я правильно прочитала? — кухарка посмотрела на мисс Топси с недоумением. Увидев утвердительный кивок, уточнила: — Шубой?