Колодезь с черной водой - Галина Артемьева

– Это они нас своими не считают. Приезжают с ненавистью, устанавливают свои дикие правила. А если мы пытаемся сопротивляться, убивают. Или заявляют в полицию, что их обидели. Разве ты этого не знаешь, Ханна? – с горечью произнесла Люша.

– Знаю. Я читаю все новости. Я в курсе всего. И у меня иногда такое чувство… Как перед грозой. Страшное напряжение. Я еще вот о чем думаю. Все спрашивала себя: почему люди, когда нацисты пришли к власти, не убегали? Ну, допустим, протестовать не каждый мог. Это страшно, это огромный риск. И на риск осмеливаются лишь единицы, герои. Их история потому и помнит потом, что они выделились чем-то, преступили через свой страх. Но вот – убежать? Почему евреи видели, что началась травля, но не бежали? Вот сейчас я вижу своими глазами, как это бывает. Ведь на нашей земле, в Германии, до Гитлера такого не было, чтобы целый народ правительство решило уничтожить! И такое людям в голову не приходило! Кстати, в тридцатые годы, когда Гитлер только к власти пришел, многие евреи (они же были немецкими гражданами, любили свою страну, культуру, чувствовали некоторое унижение страны по итогам Первой мировой), так вот эти евреи очень даже надеялись на Гитлера, что он, наконец, наведет порядок, что стабильность установится в стране. Потом еще вот что. Каждый жил в своем мирке. Работа, семья, дом, дети. Многие жили бедно. А ведь чтобы бежать, нужно хоть какие-то деньги иметь. Ну, люди и думали: ничего, как-нибудь пересидим, потихоньку. Мы никому вреда не делаем, мы законопослушные, мы честные, с соседями у нас отличные отношения. Переждем трудные времена. Все-таки тут дом, родина, налаженный быт. Такие резоны. С точки зрения обычных человеческих норм, они были даже правы. С точки зрения гитлеровских правил, они оказались в ловушке, из которой выход был только один: газовая камера.

История должна чему-то учить? Как вы думаете?

Я была уверена, что должна. А теперь вижу, что ничему она не учит. Если такие, как этот наш с тобой, Виктория, блестящий ученик, придут к власти (а это вопрос нескольких лет, всего лишь!), то что делать? Вы об этом думаете? На кого начнутся гонения? Ведь не на евреев на этот раз! У вас есть предположения?

На несколько мгновений воцарилась тишина.

– Мы есть, мы не слабаки, мы знаем, кто в доме хозяин, – прервал общее молчание Иван. – И – да – у нас характер такой. Мы долго запрягаем. Порой слишком долго и незаметно для постороннего глаза и чужого чутья. Тоже ведь из истории известно, верно? Но едем потом очень быстро! Источник знаний – все та же тысячелетняя история. Не будем сейчас нагнетать обстановку. Будем жить. И знать, что мы – нужны, что нам есть что отстаивать, кого защищать. Вот примерно так.

– Молодец, Иван, – восхитилась Виктория Александровна, – времена непростые. Но если духом падать, Ханночка, совсем сил не останется. В конце концов – мы не из трусливых.

– Я знаю, – улыбнулась Ханна. – Но – вот послушайте. Если вдруг что… На моей вилле на Ванзее места хватит всем вам. Вы – моя семья!

– Да ну тебя, – фыркнула Виктория, – еще чего! Быть в роли беженки… Не приведи господь.

Разговор этот мог бы продолжаться до бесконечности. Иван пошел на кухню, достал из холодильника шампанское.

– Смотрите, что я принес! – гордо показал он темную бутылку «Вдовы Клико» прекрасным дамам, собравшимся в гостиной.

– Красиво жить не запретишь, – задорно произнесла довольная Виктория. – Что празднуем?

Вот ведь проницательная какая! Сразу догадалась: раз шампанское, значит – что-то хорошее произошло!

– Я, собственно, хотел вам объявить и с вами отметить нашу радость. Я скажу маме и Ханнелоре, да, Люша? – начал Иван.

Люша кивнула, засияв.

Иван снова метнулся на кухню, принес длинные узкие «шампанские» бокалы из тонкого стекла, бесшумно открыл бутылку…

– Дорогие наши все! Сегодня у нас с Люшей праздник! Счастливый день! Мы решили пожениться! – произнес он торжественно.

– Опаньки, – разочарованно протянула Виктория Александровна, – так вы ж уже сколько месяцев женатые!

– Это было ради Лешика, мам, ты же знаешь! – упрекнула Люша. – А сейчас – по-настоящему.

– То есть – вы до этого?.. Вот это да! – пораженно прошептала мама. И вдруг, словно воспрянув духом, радостно воскликнула: – Тогда ура! Горько! И я – я счастлива! Вот и все!

– Поздравляю вас, мои дорогие! – растроганно говорила Ханнелоре. – Желаю вам… Желаю, чтобы у вас были дети. И чтобы все вы были сильными, добрыми… Как сейчас!

После бутылки шампанского гостьи заметно осоловели. Иван предложил им переночевать у него: всего-то этажом выше подняться.

– И вообще, – сказал он, – вы, Виктория Александровна, перебирайтесь в этот дом жить, на восьмой этаж. Отсюда котлеты легче внукам носить. И борщ. А мы с женой тут будем, да, Люша?

– Решение мужа – закон, – подняла она на него сияющие глаза.

– А что? И перееду! Только ко мне ученики туда ходят.

– И пусть сюда теперь ходят. Кому они мешают?

– А мою – сдадим тогда! – сразу замечтала практичная теща. – И Люша не будет работать, станет с детьми сидеть. Это же огромный труд.

Распорядилась.

– Мамочка, спокойной ночи! Утро вечера мудренее! Спите хорошо, пусть вам снятся добрые сны.

Гостьи расцеловались и отправились на боковую.

Долгий день закончился. Особенный, счастливый день. Все равно, что бы там ни было – счастливый.

Покой

Наконец они остались одни. Заглянули к детям. Те спали, как и положено в раннем детстве, крепко и самозабвенно.

В спальне Иван обнял Люшу.

– Я о тебе мечтал, – шепнул он. – Долго мечтал.

– И я о тебе.

– А почему молчала?

– Мы же соблюдали договор, ведь так?

– А теперь…

– Теперь все по-настоящему.

И все было по-настоящему. Нежно, бесстрашно, открыто, безжалостно, трепетно, самозабвенно.

Они так и лежали обнявшись, не желая расставаться, разделяться, даже на самую чуточку.

– Ты спи, – шепнул Иван. – Спи, сколько хочешь. Я все равно рано утром проснусь. Я их соберу, развезу, куда надо.

– Какое счастье, – отозвалась Люша. – Мне кажется, после этой ночи у нас будет ребенок.

– Прямо так, с первого раза?

– А почему нет? Прямо так. Увидишь.

Она уже потихоньку задремывала, совершенно счастливая, зная, что утром она проснется, а Иван будет рядом. Или не будет? Он же детей повезет? Тогда надо будет проснуться до него. Из принципа. Чтоб он был рядом. Чтоб убедиться окончательно, что все это так и есть, а не показалось.

– Знаешь, я навсегда твой. Ваш, – сказал вдруг Иван.

Люша услышала его уже сквозь сон.

– А давай без навсегда, а? – жалобно попросила она. Она боялась этого ненадежного слова.

– Нет, не давай. Будет так, как я сейчас сказал. Навсегда.