Повторный брак - Олег Рой

— Неожиданный вопрос среди ночи. Но раз ты его задаешь, значит, это тебя очень беспокоит. Ничего, что мы евреи?

— Об этом я знаю. Но папина бабушка не в счет. Поскольку с остальных сторон мы кругом были русские.

— Почему это «были»? А кем мы стали за эти пару часов, что мы с тобой не общались?

— Ты точно ничего не знаешь? — осторожно стал допытываться Семен.

— Слушай, братец, не томи меня. Я уже начинаю пугаться. Неужто у нас в роду был араб? Тогда хорошо, прямо как у Пушкина. И не зря в тебе прорезался литературный талант. Генетики, например, считают, что чем больше кровей намешано в человеке, тем он талантливее.

— И мы тому пример, — скромно согласился Семен. — Дело в том, что мы с тобой китайцы, Саня.

Брат расхохотался так громогласно, что Семен отодвинул трубку от уха. Отсмеявшись, Саша потребовал объяснений.

— Как ученый я требую неопровержимых доказательств. Голословным утверждениям я доверять не привык.

— Саша, ты видел фотографии, где наша бабуля сфотографирована с неким молодым китайским богатеем?

— Когда-то видел. Так он что, наш дедуля?

— У меня возникло такое подозрение. Знаешь почему? Потому что наша мамочка очень на него похожа.

— Ну и фантазер ты, Сема! Да наша мамочка — типичная русская. Правда, хорошо воспитанная и с замашками европейской дамы.

— А припухлости под глазами? А узкий разрез глаз? Настоящий восточный разрез. Все, как у того китайского красавчика Чжоу.

— Да брось, Сеня, сразу видно — дурью маешься. Если бы сидел и работал над книгой, некогда было бы заниматься такой ерундой.

— А как же быть со внешним сходством?

— У мамы были больны почки, ты разве не знал? Потому под глазами у нее легкая отечность. Разрез глаз у нее, как у русского дедушки. А китайский кавалер уехал в Китай, когда бабушка с родителями вернулись в Москву. Ей тогда было шестнадцать лет. А маму она родила в двадцать четыре. О китайце она тогда и думать забыла.

— Правда, что ли? Вот жалость, а то такая романтическая история наклевывалась… — разочарованно протянул Семен и тут же встрепенулся: а вдруг этот китаец приезжал в Москву и у них с бабушкой происходили тайные встречи? Тогда сюжет еще круче заворачивается. Дедушка, тогдашний бабушкин ухажор, в полном неведении, что у бабушки тайный роман с китайцем… Или вот так: коварный китаец уезжает, оставив несчастную бабушку беременной, а благородный дедушка, чтобы спасти ее честь, женится на ней.

— Советую тебе все расспросить у нее самой. Только держись в этот момент подальше. Бабушка хоть и старенькая, но если будет бить, не промахнется.

Семен улегся в постель, придумал еще несколько эпизодов про любовь юной бабушки и иноверца, они ему показались очень интересными. Пришлось встать и записать в тетрадь. Когда-нибудь, может, использует.

Слава богу, в таких хлопотах, пускай и напрасных, ночь сократилась часа на два. Можно теперь и поспать, а там и утро, а потом — вечер. И он наконец-то увидит Машеньку!

Небольшой зал «Геликона» вмещал весьма ограниченное количество зрителей. Все знаменитые театры Москвы, появившиеся за последнее время, почему-то собирали зрителей в таких же небольших залах. Семен и Маша принялись увлеченно анализировать это явление. И театр на Покровке, и театр Фоменко, и некоторые другие, менее известные, все ютятся кое-как, хотя, как правило, в центре.

— Наверное, артистам приятнее общаться со зрителями, когда они сидят у них буквально под ногами. Возникает непринужденная камерная обстановка, — предположила Маша. — Когда театр Розовского только обрел собственный зал, я смотрела все их спектакли, у меня там приятель играл. Правда, роли ему доставались без слов, зато играл он отлично. У него, к сожалению, отвратительный голос, такой скрипучий, какой-то ржавый. Розовский очень горевал, что наш Максим не может развернуться во всю мощь своего таланта. Так вот, когда я сидела в первом ряду и видела его на расстоянии чуть ли не вытянутой руки, так хотелось ему помахать и подмигнуть, сказать — привет, Максим! Я прямо едва сдерживалась. Но настроение, которое создает такая камерность, очень способствует живому восприятию пьесы. Мне казалось, что я сама участница спектакля, играю в нем свою роль.

Оказывается, Маша бывала в тех же театрах, что и Семен, на тех же спектаклях. Они могли даже видеться там. Но ни разу не встретились, даже в антракте. Если бы Маша мельком увидела Семена, она бы его непременно запомнила. Его колоритная внешность, несомненно, привлекла бы ее внимание.

Она сидела рядом с ним, повернув к нему голову, и любовалась его веселыми карими глазами. На его продолговатом лице выдавался прямой нос, привлекал внимание крупный подвижный породистый рот. Она остановилась взглядом на его губах и слегка смутилась. Губы ей тоже очень понравились. Какая же она легкомысленная, Анечка совершенно права! Вместо того чтобы думать сейчас о высоком, она на секунду представила, как он ее целует.

Маша заставила себя отвести взгляд от губ Семена и тихонько вздохнула: «Буду вести себя прилично, как и полагается культурной девушке. Первая его за руку не возьму, красноречивые взгляды бросать не буду и кокетничать тоже не буду. Пусть все идет своим чередом…»

Маша удивлялась сама себе. До сих пор она никогда не атаковала понравившихся ей мужчин. А тут себя уговаривает, будто в ее привычках проявлять бурную активность или нескромную настойчивость. Но Семен ей очень нравился, и с каждым днем все больше. Это было совсем не то чувство, которое она испытывала к своему экс-жениху Сергею. Тогда ей хотелось доказать себе, да и окружающим, что она ничем не хуже Ани. И стоит ей проявить некоторую настойчивость, недоступный Сергей, который так ей нравился в подростковом возрасте, да и в юности тоже, обратит на нее внимание и оценит ее достоинства, предложив руку и сердце. Она просто окружила его вниманием и заботой, не делая никаких намеков, и Сережка, истосковавшись по семейной жизни, сам сделал ей предложение. А потом так же легко сбежал от нее с Аней, стоило только той поманить его пальчиком. Ну и ладно, бог с ним, не очень-то и хотелось. Зато благодаря такому замысловатому зигзагу в ее жизни появился замечательный парень, этот удивительный Семен. Так что спасибо Сережке и Анечке. Надо будет их поблагодарить при случае.

— О чем вы думаете? — полюбопытствовал Семен, наблюдая, как живое лицо Маши менялось по мере того, как в ее голове проносились какие-то небезынтересные для него мысли.

— А это моя тайна, — улыбнулась она. — Вы не обращайте внимания, когда я вдруг умолкаю и задумываюсь. Это одна из самых неудобных моих привычек. Если я задумываюсь, то могу так погрузиться в свои мысли, что в метро пропускаю нужную станцию, дома забываю, за чем пришла на кухню, теряю вещи, а потом ищу их по полгода. Кстати, в последнее время они находятся сами! — похвасталась она.

— Это как? — Семен улыбался, слушая Машу. Вот ведь фантазерка! Совсем еще девчонка!

— А так: раньше я их искала, искала, все перерывала. И никакого толку. Никогда не находила. А теперь даже и не ищу. Они сами под руку попадаются. Как заговоренные. Мне всегда так интересно бывает следить за этим. Иногда думаю — что это какое-то колдовство. Вот только чье? — Она искоса посмотрела на Семена. Он же экстрасенс и, наверное, знает и про колдовство, и про многое другое, что не поддается логическому объяснению. Вот бы расспросить его. Но она не решалась задавать вопросы, а сам Семен никогда не заговаривал об этом.

Наконец свет в зале погас, публика затихла. Семен не в первый раз слушал оперу «Макбет». Когда-то в классическом исполнении опера показалась ему скучной, излишне помпезной. Но в «Геликоне» несколько лет назад ее поставил французский режиссер, вставив в классический сюжет знакомые для отечественного зрителя забавные реалии, которые вызывали неизменный смех в зале. В напряженный пафосный момент стража, в ожидании нового правителя, чистила ковровые дорожки зубными щетками, и зал покатывался от смеха. Семен с удовольствием наблюдал за публикой и сам веселился вместе со всеми. Машу он пригласил на эту оперу, потому что хотел поделиться с ней своим открытием. В «Макбете» его завораживала шекспировская тема силы рока, борьба темных и светлых сил, предсказания судьбы. Первобытные страхи, сомнения, раскаяние были известны королям и в шекспировские времена, и раньше. Семену казалось, что тогда страдания были откровеннее и сильнее. И он, как мальчишка, замирал от страха и ужаса вместе с героями оперы, никому в этом не признаваясь.

После спектакля Семен и Маша решили подождать Марка. На это требовалось некоторое время — пока он переоденется, уложит свой инструмент и выйдет через служебный выход. Наконец Марк вышел, и Семен представил его Маше.

— Давайте отправимся в кафе, — предложил Семен и назвал уже привычное для них с Марком заведение, где они частенько сиживали после спектаклей.