Екатерина Великая - Кэролли Эриксон

Петр пока хранил молчание. Ни он, ни Александр Шувалов не вмешивались в разговор двух женщин. В просторном помещении больше никого не было, но Екатерина подумала, что за ширмами кто-то мог прятаться.

Императрица приказала Екатерине встать и посмотреть ей в лицо.

— Одному богу известно, — сказала Елизавета, — как я плакала, когда вы впервые прибыли сюда и тяжело заболели. Если бы я не любила вас, то никогда не стала бы удерживать вас здесь.

Екатерина поблагодарила ее за все, что она для нее сделала. Она никогда не забудет ее доброту, сказала она, и всегда будет считать для себя величайшим несчастьем оказаться в немилости у императрицы.

Но теперь Елизавету было не так-то просто улестить. Ее глаза стали сухими, когда она обвинила Екатерину в чрезмерной гордости, в том, что та воображала себя умнее всех.

— Если бы я считала себя умной, — возразила Екатерина, — то ничего не могло бы лучше всего убедить меня в обратном, чем то состояние, в котором я сейчас нахожусь.

Петр зашептался о чем-то с Шуваловым. Вскоре к ним присоединилась императрица. Эта троица находилась довольно далеко от Екатерины, и она не слышала почти ничего из того, что они говорили. Однако ей удалось отчетливо разобрать слова Петра: «Она страшно недоброжелательна и ужасно упряма».

— Если вы относите это ко мне, — подала голос Екатерина, обращаясь к Петру, — то я в присутствии ее императорского величества могу совершенно спокойно заявить, что я, действительно, недоброжелательна к тем, кто содействует вам поступать несправедливо, и что я стала упрямой после того, как заметила, что стараясь во всем угодить вам, вызвала с вашей стороны враждебное отношение к себе.

— Ну вот, — воскликнул Петр, — вы сами видите, насколько она недоброжелательна. Она сама признает это.

Словесная перепалка продолжалась, но постепенно Екатерина почувствовала, что отношение Елизаветы смягчилось. Однако враждебность Петра возросла, особенно из-за того, что в разговоре с императрицей Екатерина очернила его любимца Брокдорфа.

— Вы вмешивались во многие дела, которые не имеют к вам никакого отношения, — сказала императрица, подойдя к Екатерине поближе. — Во времена императрицы Анны я бы поостереглась делать такие вещи.

Она показала на несколько писем в большой золотой чаше и обвинила Екатерину в переписке с фельдмаршалом Апраксиным, который, возглавляя в прошлом году армию, перешел в лагерь сторонников Екатерины. Великая княгиня отрицала, что совершила предосудительный поступок. Она писала Апраксину только потому, что испытывала к нему уважение и была озабочена его здоровьем. Кроме того, добавила она, в одном из писем содержались поздравления по случаю Нового года, а в другом — в связи с рождением у него сына.

— Бестужев говорит, что было еще и много других писем, — грозно произнесла Елизавета.

— Если Бестужев говорит это, значит, он лжет.

— Ну что ж, раз он возводит на вас напраслину, я прикажу пытать его.

Екатерина поняла, что государыня берет ее на испуг, и постаралась придать своему лицу бесстрастное выражение. Полтора часа на нее обрушивался град обвинений, и Екатерина парировала их. У Елизаветы не было никаких видимых признаков усталости, несмотря на позднее время. Она упорно твердила одно и то же. Несколько раз она выходила из комнаты, возвращалась, обращаясь то к Екатерине, то к Петру, но еще чаще совещалась с Александром Шуваловым. Петр и Шувалов постоянно вели разговоры между собой, но до Екатерины долетали лишь обрывки.

Петр, которым овладела злоба, терял над собой власть. Своими гневными тирадами он пытался настроить императрицу против Екатерины. И все же она видела, что на государыню куда большее впечатление произвели ее ответы, доводы, нежели всплески ненависти Петра. «Она слушала, — позднее писала Екатерина в своих мемуарах, подробно вспоминая эту сцену, — с особым вниманием и невольным одобрением по отношению к моим четким, ровным ответам». Елизавета прекрасно понимала, что Петр желал избавиться от своей жены и заменить ее на троне любовницей, но она не собиралась потакать этой его прихоти. Однако многое оставалось невыясненным.

Наконец приблизительно в три часа утра императрица тихо сказала Екатерине:

— Мне нужно многое сказать вам, но теперь не могу, потому что не хочу, чтобы вы еще больше расходились.

Екатерина приняла это близко к сердцу и прошептала в ответ, что больше всего хотела бы «открыть свое сердце и душу» Елизавете.

Этот поединок Екатерина выиграла. Она увидела, что в глазах императрицы заблестели слезы сочувствия. Не удостоив Екатерину даже взглядом, Петр вышел и отправился в свои покои. Екатерина вернулась к себе. Ее ум был взбудоражен случившимся, и мысли кипели. Она уже была в спальне, и фрейлины готовили ее ко сну, когда в дверь вдруг постучали. Это был Александр Шувалов, который после беседы еще совещался с Елизаветой.

— Императрица выражает вам свое почтение, — сказал он хмуро, — и просит вас не огорчаться. Она побеседует с вами наедине.

Почувствовав огромное облегчение, Екатерина низко поклонилась графу Шувалову и попросила его засвидетельствовать ее почтение государыне. Через несколько дней от своих шпионов Екатерина узнала, что Елизавета часто всем при дворе говорила: «Она очень умна, моя племянница. Она любит правду и справедливость. Но мой племянник идиот».

Глава 15

Война против Пруссии шла уже третий год, и русские воины, о которых говорили, что они плохо снаряжены и обучены, показали себя достойными противниками опытных солдат императора Фридриха II.

Столицу снедал военный зуд. Дороги были забиты войсками, солдаты вываливались из трактиров и разгуливали с пьяными песнями, часто устраивая драки, а в это время при дворе все разговоры были посвящены армии и превратностям военной кампании.

Несмотря на то, что частые приступы болезни мешали императрице серьезно заняться военными делами, она следила за ходом боевых действий с неослабевающим интересом. Никакие расходы, никакие жертвы не должны приниматься в расчет, когда речь идет о нуждах российских воинов, заявила Елизавета. Чтобы добыть денег на войну, она, если потребуется, продаст все свои платья и драгоценности. (У нее были несметные запасы и того и другого. Со времени пожара, уничтожившего дворец, ее гардероб не только восстановился, но и превзошел прежний.) Когда русские войска выигрывали сражение, Елизавета приказывала в честь победы чеканить медали и награждала доблестных офицеров, которые горделиво расхаживали, выпятив колесом грудь, поблескивая золотом и серебром орденов, рассказывая о своих подвигах. При этом они старались по возможности не встречать великого князя с его голштинскими гвардейцами и перстнем с портретом прусского правителя.