Тень ворона (Хроники брата Кадфаэля - 12) - Эллис Питерс

Вскоре Ниниан понял, что застал на дороге опоздавших горожан, которые плелись в хвосте основного потока, слишком поздно прослышав про то, о чем судачил весь город. Весь Форгейт, начиная от ворот аббатства, был забит народом. В то время, когда Ниниан поравнялся с воротами, клир во главе с аббатом показался из северной двери церкви, за ними шли носильщики с гробом, а следом потянулась чинная процессия монахов. Это был самый опасный момент для Ниниана, если он хотел незамеченным наблюдать, как будут развиваться события, чтобы лишь в крайнем случае самому сдаться по доброй воле. Все обитатели монастыря знали его в лицо и, если увидят, могли узнать даже по осанке или по походке. Ниниан поспешно сместился из переднего ряда и, протиснувшись назад, перешел через дорогу. Зайдя в узкий переулок, он остановился там, пережидая, пока все монахи не прошли мимо. За монахами двигались отцы предместья - те, кто, не желая уронить своего достоинства, не бросился сразу вон из церкви, чтобы заранее занять на кладбище удобное местечко. Следом хлынула толпа зевак, стараясь подойти поближе, чтобы все рассмотреть; они бежали за процессией, точно дети или свора дворовых собак за странствующим акробатом, отличаясь от них только тем, что не так громко и откровенно выражали свои восторги.

Оказаться одному в хвосте было так же опасно, как высовываться вперед, и Ниниан вовремя вышел из переулка и присоединился к процессии. Он двинулся дальше в толпе, в то время как голова процессии уже заворачивала с форгейтской дороги направо и, миновав ярмарочную площадь, вливалась в открытые настежь кладбищенские ворота.

Ниниан заметил, что кроме него было еще несколько человек, которые хотели посмотреть на зрелище, не попадаясь никому на глаза. Они тоже остались стоять на дороге и заглядывали в ворота снаружи. Вероятно, они поступали так из-за того, что двое солдат из гарнизона встали по обе стороны от ворот,- они сделали это ненавязчиво, не мешая никому входить на кладбище, но все же люди посматривали на них с опаской.

Ниниан остановился в воротах и стал оттуда смотреть, вытягивая шею, чтобы из-за моря голов впереди себя увидеть, что творится на другом конце кладбища, где находилась могила. Аббат и приор были люди высокого роста, и Ниниан их хорошо видел, до него ясно доносились последние слова, произнесенные над гробом приором Робертом, который старался придать своему голосу самое сладостное звучание. Приор действительно от природы обладал великолепным голосом и очень любил им блеснуть в драматические моменты литургии.

Подвинувшись немного в сторону, Ниниан мельком увидел лицо Диоты, белевшее бледным овалом из-под черного капюшона. Как единственному более или менее близкому человеку, ей по праву досталось это место у гроба Эйлиота. Рядом с Диотой маячило чье-то плечо, чья-то рука, державшая ее под локоть,это, конечно, могла быть только Санан, однако как ни старался Ниниан вытягивать шею и наклонять голову то вправо, то влево, он так и не смог ее разглядеть: ему все время мешала чья-нибудь голова, заслоняя от него любимое лицо.

По толпе вдруг пробежало волнение - это святые отцы подошли к могиле, и люди повернули голову, провожая взглядом их движение. Гроб опустили. Прозвучали последние слова прощания. Под высокой монастырской стеной послышалось падение первых комьев земли на гроб отца Эйлиота. Все было почти закончено, и ничто не нарушало течения траурной церемонии. Толпа зашевелилась, загудела, похороны завершились. У Ниниана отлегло от сердца, он ощущал уже робкую надежду, как вдруг раздался голос, при звуке которого оно гулко забилось в его груди. Говоривший находился возле могилы и произносил слова громко, чтобы они были слышны всем собравшимся.

Кровь так шумела у юноши в ушах, что он не разобрал остального, но понял, что эти слова были сказаны шерифом, ибо кто же еще мог так властно вести себя в стенах монастыря? Самый конец он расслышал вполне отчетливо: "Я должен арестовать здесь преступника, подозреваемого в убийстве отца Эйлиота".

Итак, совершилось самое худшее, о чем возвещала молва! В первый миг воцарилось молчание - все онемели от неожиданности, затем поднялся смятенный ропот, который, словно порыв ветра, пронесся над толпой. Ниниан слушал затаив дыхание, но, как ни напрягал слух, он не смог расслышать дальнейшего. Народ, стоявший у него за спиной за воротами, стал напирать сзади - всем хотелось получше увидеть, чтобы не пропустить самого важного,- поэтому никто не услышал цокота копыт, не заметил всадника, рысью подъехавшего из-за угла со стороны площади. За стеной кладбища в это время раздался дикий вопль, послышалась разноголосица удивленных и возмущенных выкриков, стоявшие впереди засыпали говорившего градом вопросов, затем громко передавали назад услышанное, которое доходило туда уже в искаженном и перевранном виде. Ниниан скрепя сердце приготовился уже проталкиваться вперед сквозь толпу, чтобы не оставить своих женщин беззащитными перед обрушившейся на них угрозой. Для него все теперь было кончено, он мысленно уже прощался со свободой, а может быть, и с жизнью! Набрав в грудь воздуха, он положил руку на плечо ближайшего перед собой человека, загораживавшего ему дорогу, так как ворота перед ним были забиты плотной стеной людей, которые сперва боязливо держались в стороне, а сейчас ринулись вперед, чтобы не упустить ничего из происходящего.

Зычный рев, в котором звучали ужас и возмущение, раздался из-за стены кладбища и заставил юношу остановиться так резко, что он чуть было не отшатнулся назад за ворота. Чей-то мужской голос, призывая в свидетели небо, кричал, что ни в чем не виновен. Значит, это не Диота! Не она, а какой-то мужчина!

- Милорд! Клянусь вам, я тут ни при чем! Не встречал я его и не видел ни в тот день, ни ночью! Я сидел у себя дома. Спросите мою жену! Я никого не трогал, тем более священника! Кто-то оболгал меня! Милорд аббат, видит бог, я...

От передних рядов, передаваемое из уст в уста, до Ниниана долетело имя: "Джордан Эчард... Джордан Эчард... это был Джордан Эчард... Джордана Эчарда схватили... "

Ниниан как-то сразу весь обмяк. После пережитого напряжения его била дрожь, он забыл о подстерегающей его опасности и даже не заметил, что капюшон сполз у него с головы и теперь складками лежал на плечах. Цоканье копыт у него за спиной смолкло, всадник остановился, и лошадь чмокала копытами, перебирая ногами на раскисшей после оттепели дороге.

- Эй ты, малый!

Рукоятка хлыста ткнула Ниниана в спину, и он испуганно обернулся. Он увидел перед собой наклонившееся к нему лицо всадника. Это был крупный, мускулистый и краснолицый пятидесятилетний мужчина в богатом платье, лошадь под ним блистала дорогой сбруей. Властный тон и выражение лица незнакомца говорили о его родовитости. Красивое лицо с бородой, выразительные, немного оплывшие черты, уже начавшие терять былую резкость и четкость линий, производили запоминающееся впечатление. Взаимное пристальное разглядывание, длившееся недолгий миг, было вновь прервано нетерпеливым, но добродушным тычком в плечо Ниниана, одновременно с которым последовал и приказ: