Семнадцатая - Родион Примеров

— Первое оказалось жидковато, — серьезно подтвердила девушка. — Бульон да капуста. Но, надеюсь, хотя бы со вторым повезет. Если все еще помнишь, я осталась без колготок. И, между прочим, по твоей милости. Очкастая селедка их получила, я нет…

— Да, только все это исключительно в твоем воображении…

— В моем? Дима, ты видишь на мне колготки? — Вика звонко шлепнула себя по ляжке. — Не похоже, что они тут есть. В своем воображении можешь рисовать меня в чем пожелаешь, я же не против. Хоть в чулках в сеточку. Но в колледж я в таком виде не пойду…

— Занятная логика… — только и смог выговорить я.

— Кстати, в том магазинчике еще и хипстеры неплохие продавались. Как раз моего размера. Их у меня тоже теперь нет… Поэтому у нас только два пути: или мы с тобой продолжаем, или я сейчас же возвращаюсь в очередь.

— Вика, ты нечто… А может, вместо этого мне просто взять и купить тебе колготки? И эти самые… хипстеры… Не моя в том вина, но к размеру я уже присмотрелся. Единственный вопрос: какой у них цвет в твоих фантазиях и встречается ли подобный в реальном мире?

— Дима, ты такой серьезный, — девушка обезоруживающе улыбнулась. — Я же снова пошутила. Ничего, люди ко мне не сразу привыкают… Я умею отличать фантазию от реальности, это легко: в первой у меня туфельки, как у Золушки, а во второй только мозоли от них.

— То есть, заодно с колготками мы с тобой еще и туфельки покупаем?

— Смешно. Но, заметь, ты снова спрашиваешь, а не предлагаешь.

— На этот раз предлагаю. Дюжину колготок! Килограмм хипстеров! И столько туфелек, что Золушка лопнет от зависти. А взамен мы оставим эту тему и поговорим о погоде… Ветерок от кондиционера сегодня довольно свеж, не находишь?

— Спасибо! Но, пожалуй, я откажусь. Сейчас мне интересно послушать, как делаются богатыми. Очень надеюсь, что это стоит нагоняя от Лидии Марковны…

— Хорошо, вот тебе второе средство. С ним ты можешь преуспеть, если обладаешь чем-то значимым для другого человека. Чем-то, что не имеет твердого тарифа. Чем-то, чья стоимость измеряется лишь силой желания этого человека заполучить некую вещь, представляющую для него особую ценность…

— Вещь вроде этого браслета? Мне кажется, для Алены он очень много значит…

— Этой вещью не обязательно должно быть что-то материальное. Чем только не дорожат люди, в том числе и весьма состоятельные. Информация, власть, авторитет, безопасность, родственные связи, душевный покой, острые ощущения — всего и не перечесть. Крайне длинный и разномастный список. Одни из кожи лезут вон, чтобы сохранить в веках свое доброе имя, а другие готовы платить чистоганом, лишь бы на них, прошу прощения, кто-то помочился.

— И как я могу кому-то такое дать? Ну, с последним — ясно, только мне это не подходит. А остальное? Откуда у меня возьмется чье-то доброе имя, не понимаю?

— Если вдумаешься — поймешь. Главное — распознать, что дорого конкретному человеку… Обычно в такого рода сделках, помимо предмета, переходящего из рук в руки, от тебя — к тому, кто кровно в нем заинтересован, ты вынуждена жертвовать чем-то еще. Чем-то личным. Пусть даже речь идет всего-навсего о принципах, самоуважении и тому подобных субстанциях…

— Дима, давай вернемся к примерам: с ними хотя бы веселее…

— Не уверен насчет веселья, но вот отличный пример. Как нарочно, он напрямую будет касаться моего доброго имени… Представь, что ты знаешь обо мне нечто такое, чем я ни с кем больше не хотел бы делиться. Что-то, что выставляет меня в крайне дурном свете. Зная это, ты могла бы пригрозить мне оглаской и запросить кругленькую сумму в обмен на твое молчание.

— Семьдесят миллионов?

— Цена, конечно, зависит от обстоятельств, но за иного коня и полцарства не жалко отдать. Вероятно, столь смелый поступок потребовал бы от тебя внутренних усилий, особенно если ты в этом новичок, но дельце бы выгорело.

— Чтобы такое представить, мне нужно что-то о тебе узнать, — Вика окинула меня изучающим взглядом, как бы в поисках улик, компрометирующих мою честь и достоинство, но, кажется, не нашла, за что зацепиться. — И что же выставляет тебя в дурном свете?

— Ты это всерьез спрашиваешь? Ай да умничка! Новое слово в тонком искусстве шантажа. Хочешь, чтобы я сам сделал за тебя всю черновую работу? Взял и сам себя преподнес на блюдечке? А гонорар, тогда как, пополам?

— Но я-то ничего подобного в тебе не вижу. Как я буду представлять то, о чем не имею никакого понятия?

— На то и расчет… — тут я осекся. — А, собственно, о чем речь? Что вообще ты можешь во мне увидеть, Шерлок?

— Разное. Всякую девчоночью ерунду… Тебе будет неинтересно.

— Предлагаю размен! — решительно заявил я. — Всю твою девчоночью ерунду меняю на одну страшную мужскую тайну. Ей-богу, себе в убыток…

— У тебя есть страшная тайна? — Вика откровенно воодушевилась. Она достала из-под себя последнюю ногу и уселась в позу прилежной ученицы: ступни опустила на пол, руки положила на колени, взор устремила на учителя. Я сроду не преподавал, но прилежных учениц представлял себе именно так. Идеальная осанка и исключительная сосредоточенность на предмете. Ну, и, конечно, футболка на голое тело…

— Тайн у меня целый вагон. Самой свежей, так и быть, поделюсь, раз уж твоя профессиональная девиация не оставляет нам другого выхода.

— В смысле?

— В смысле, не пощупаешь руками — не ухватишь умом… Однако ты вскрываешься первая.

— Чего я делаю?

— Рассказывай про свою ерунду.

— Ладно, — девушка еще раз оглядела меня с ног до головы. — Но сначала я сбегаю за водой: в жизни столько не разговаривала о серьезном за один присест — от умных слов во рту пересохло…

Спустя минуту, в течение которой я безуспешно пытался припомнить «умные слова», высушившие Викин фонтанчик, она вернулась в кресло с запотевшей бутылкой минералки и, основательно промочив горло, начала так:

— Только потом не расстраивайся: все, что я скажу, и правда сущая чепуха, которая одну меня и занимает… В общем, слушай, что я вижу. Ты пока в хорошей форме, но здесь