Океан. Выпуск второй - Владимир Алексеев

— Ты не находишь, что здесь немного душновато? — спросил я. — Может, выйдем на кислород? Утверждают, он весьма полезен.

— Как медик я вынуждена согласиться с этим утверждением.

Нашего ухода постарались не заметить, только Антонина Петровна одобрительно улыбнулась.

Мы сели на ту самую скамейку, на которой я впервые поцеловал Анюту. Правда, я тогда промахнулся и попал не в губы, а, кажется, в ухо.

— Помнишь? — спросил я ее сейчас.

— Помню. Я все помню. И ты это знаешь.

— И я все помню. Не веришь?

— Было время, когда я начала сомневаться, а вот сейчас опять почему-то верю.

— Пожалуй, нам надо видеться чаще. Почему бы тебе наконец-то не выйти за меня замуж? Я ведь, собственно, за тобой приехал. Может, вместе махнем в Сочи?

— Можно. У меня ведь тоже отпуск. С сегодняшнего дня.

— Ты у меня догадливая!

— На том стоим!

Я поцеловал ее.

Мы долго молчали. Из раскрытых окон класса доносились голоса. Говорили довольно громко, но я не вслушивался, да и все равно не способен был понять смысл того, о чем там говорили. И очнулся только тогда, когда оттуда хором закричали:

— А-ню-та! Ви-тя! И-ди-те сю-да!

— Кажется, нас зовут, — спохватилась и Анюта.

— Сколько тебе потребуется на сборы?

— Два дня.

— По-моему, хватит и двух часов. Привыкай жить по-военному, раз уж согласилась стать женой военного моряка. И вот еще что: нам не так уж часто придется видеться. В этом году наш корабль стоял в гавани всего сорок один день. И то мы их делили пополам со старпомом.

— Но у тебя же еще бывает месяц отпуска.

— Даже полтора, поскольку служу я на Севере.

— Что ж, приятный сюрприз, я этого не знала. Не представляю даже, как я выдержу эти лишние полмесяца, я просто не готова к этому. Хотя, пожалуй, слишком долго готовилась.

— Ну, в этом мы оба виноваты. Глупенькие были. А вот сейчас ты, по-моему, поумнела, хотя и стала кандидатом наук.

— И наверняка поглупею, став твоей женой, ибо в семейной жизни взаимное влияние супругов на их интеллект неизбежно…

Ну что они там надрываются:

— А-ню-та! Ви-тя!..

Когда мы вошли в класс, они обо всем догадались, наверное, по нашим лицам и сразу умолкли.

— Вот что, ребята, — сказал я. — Извините, но мы с Анютой через три часа двадцать минут должны лететь в Сочи. Вот путевки.

— А как же свадьба? — спросил Венька.

— Решайте сами.

— Мы же почти десять лет ждали этого момента, а вы о какой-то там путевке говорите! — сказала Лида Дедова и выхватила у меня Анютину путевку. — Кстати, она даже не заполнена.

Я всегда был уверен в мудрости нашего адмирала: это он распорядился, чтобы вопреки какой-то инструкции вторую путевку не заполняли. За такое нарушение воинской дисциплины даже наказывают, но адмирал, по-моему, привык «вызывать огонь на себя».

Путевку решили отдать Антонине Петровне. Хотя нам с Анютой очень хотелось, чтобы она была на нашей свадьбе, но Антонина Петровна вот уже семь лет не выезжала из Челябинска — работников просвещения не так-то часто балуют путевками на курорт.

Самый красивый почерк оказался у Лиды Дедовой, и она села заполнять путевку.

Шел пятый день моего отпуска…

Михаил Чеботаев

ТОВАРИЩ РИСУЕТ БЕРЕЗЫ

   Отгремели и штормы и грозы.В сотнях миль от родимой землиМой товарищ рисует березы,Видя пальмовый берег вдали.

   Мы в походе седьмую неделю.И матросу дороже вдвойне,С чем сроднился еще в колыбели,Что, тоскуя, он видит во сне.

   Это чувство любому знакомо.Провожая служить на моря,Белогрудки у отчего домаКолдовали над нами не зря.

   Колдовали, росою кропили,Осыпали сережки к ногам,Чтобы мы зачарованы были,Чтоб всегда они виделись нам.

   Пальмы высятся гордо и броско,Манит гладью лазоревый плёс.Но искрятся во взоре матросскомОбручальные кольца берез.

Александр Иванченко

ДЕСЯТЫЙ ВЫСТРЕЛ

Рассказ

Лошади шли неровно и тряско. Без седла держаться на костистой хребтине коняги было мучением, но, как утверждал Микал Мартинсен, ни одна фолклендская лошадь к седлу не приучена.

Пытаясь как-то приноровиться к непривычному путешествию, я уже не рад был, что дал себя уговорить на эту поездку. После первого солнечного дня погода на Восточном Фолкленде, самом большом острове Фолклендского архипелага, установилась мерзкая. Шквальные ветры и косой, секущий дождь. Ненадолго стихало, но тогда валил мокрый серый снег. Даже в автомобиле, если бы он мог тут пройти, ехать по голым камням и зыбким торфяникам удовольствие не великое. И неловко было перед доктором Слэсаром, карантинным врачом, который встречал наш корабль в Порт-Стэнли, главном фолклендском порту и единственном городе архипелага. Потом я был у него в гостях и узнал, что он изучает русский язык. Слэсар рассказывал мне о лондонских толстосумах, приезжающих иногда на Фолкленды ради экзотической охоты на диких быков. Рассказывая, он иронически улыбался, но за легкой иронией чувствовалось презрение. Я вполне разделял его мнение, а теперь сам заражался той же пагубной страстью.

Мартинсен, не слышавший наших разговоров о заезжих миллионерах, мою нерешительность истолковал по-своему.

— Говорю вам, не пожалеете, — сказал он убежденно. — Немного помокнем, однако интерес обещаю.

Я не устоял и согласился, пошел к губернатору просить разрешения на право охоты. Собственно, меня не столько интересовала охота, как возможность подольше побыть с Мартинсеном.

Мы познакомились у Слэсара. Представляя его, доктор с улыбкой сказал:

— Я думать, вы получать приятный сюрприз.

Оказалось, степенный старый норвежец — второй на Фолклендах знаток русского языка. И знает его куда совершеннее Слэсара. Певуче окая, неторопливо округляет слова, как истый мурманский помор.

На далеком русском Беломорье Мартинсен родился и вырос. Расстался с ним сорок лет назад, но языка не забыл.

Здесь, на задворках планеты, рядом с «худшей из окраин мира» — Огненной Землей, где русские люди, судя по всему, никогда не бывали, поморского говора наших северян для меня было достаточно, чтобы сразу проникнуться к старику симпатией. И внешность его понравилась. Высокий, жилистый, с мощными, как у пахаря, руками. Побуревшее, обтянутое дубленой кожей лицо продолговатое, с коротко подстриженной некогда рыжей, но уже сильно поседевшей бородой. Крупный прямой нос и спрятанные под нависшими широкими бровями глаза могли бы придать этому лицу угрюмую суровость, но в прозрачной голубизне глаз светится лукавая стариковская мудрость, озаряющая его улыбку спокойным добродушием. Лишь тонкие губы подчеркивают, что за видимым добродушием кроется твердый характер и умение быть хладнокровным.

На охоту он ехал в сером суконном кепи, зеленом брезентовом плаще, кожаных брюках и огромных сапожищах. Я смотрел на него и радовался. Люблю не сломленных житейскими бурями стариков. Общаясь с ними, всегда чувствуешь тихое счастье умиротворения. Даже в этой унылой пустоши.

Должно быть, весь Восточный Фолкленд сложен из сизовато-белого кварцита и серого базальта, на которых растут только мхи, а на мхах — лишь вереск, напоминающий заячью капусту, лопух, разбросанные там и сям бурые купы узколистной осоки да жесткая, как осенний порей, трава.

От центральной части острова, где над холмистым ландшафтом на несколько сот метров возвышается разломанный конус горы Асборн, в разные стороны тянутся похожие на высохшие русла рек застывшие каменные потоки. И удивительно — нигде нет валунов. Камни угловаты, как будто неведомая конвульсия природы раздробила их только вчера. Вода не обтачивает обломки, она журчит где-то глубоко под ними.

Пространство между каменными потоками занято торфяниками. Одно болото соседствует с другим. Мы ехали по склону пересекающего остров горного хребта, но и здесь ноги лошадей проваливались в пружинистой торфяной массе, образовавшейся из плотных слоев мха. Бедные животные были вынуждены идти все время рысью — так они меньше вязли в болоте. Но их часто приходилось придерживать, чтобы объехать очередную колонию диких гусей, лениво чистивших перья и не обращавших на нас никакого внимания. Дорогу нам не уступали даже обычно пугливые кролики. Тысячами сидели они на склонах хребта, так тесно прижавшись друг к другу, что их черно-белый мех порой можно было принять за растянутую на земле шкуру фантастического зверя.

В Порт-Стэнли мне говорили, что кролики на Восточном Фолкленде стали бедствием. Двести лет назад их завезли сюда французы. Всего три пары, одна из которых сразу погибла. Кролик — зверек североафриканский, теплолюбивый. Мало кто надеялся, что в здешнем климате они выживут. Но оставшиеся две пары скоро дали потомство и начали размножаться с невероятной быстротой. Единственным нападавшим на них хищником была волкообразная фолклендская лисица. Но лисиц в конце прошлого века люди уничтожили, а хищные птицы, никогда раньше не видевшие кроликов, вероятно, принимали их за нечто несъедобное. В полной безопасности африканские грызуны множились, как саранча. Сейчас колонисты острова дважды в год устраивают на них облавы, но ненасытное кроличье стадо не уменьшается. Их сотни тысяч. Людям приходится вести с ними постоянную войну, чтобы сохранить пастбища для овечьих отар, домашнего и дикого скота.