Зверь - Владимир Константинов

Буквально через день или два после этого Дмитрий избил Туманова и его выгнали из театра. Но отношения наши продолжались. Теперь обо мне в театре говорили, как о распущенной и очень доступной. Но мне на это было глубоко наплевать. Он занялся коммерцией и довольно скоро в этом преуспел. Купил квартиру, машину. Стал водить меня на всевозможные презентации, юбилеи, благотворительные вечера и прочие тусовки, где знакомил со своими новыми друзьями, юркими людьми с хитроватыми глазами. Причем, свидания наши никогда заранее не планировались. Звонил и сообщал: "Завтра мы идем туда-то. Будь готова. Я за тобой заеду в семь". И никогда не спрашивал: смогу ли я? свободны ли? Будучи заранее уверенным, что будет именно так, как он говорит. И если я была занята в спектакле, то звонила главному и врала, что заболела, потеряла голос и тому подобное. Моя жизнь как бы раскололась надвое. С одной стороны было все привычно - репетиции, спектакли, новые роли. С другой - томительное ожидание звонка, и редкие встречи, не приносящие мне радости и удовлетворения, а лишь усиливающие душевную дисгармонию. Я презирала себя за слабохарактерность, даже ненавидела, но ничего поделать не могла. Чувство было сильнее меня.

Однажды он неожиданно появился на репетиции чем-то очень возбужденный и сказал: "Начинаем новую жизнь! Собирайся, завтра мы уезжаем". Сердце мое радостно забилось: "Свершилось!! Теперь мы будем всегда вместе!" Я даже не спросила - куда едем и зачем? Это было совсем, совсем не важно. Я подала заявление и в тот же день ушла из театра, даже не получив расчет. Помню, какое несчастное и обиженное лицо было у главного. Он не мог понять и объяснить мой поступок. Да что он! Я сама себя не понимала.

На следующий день мы сели в поезд, идущий до Новосибирска и поехали. Куда? Зачем? Мне было все равно. Лишь в пути я узнала, что в этом же поезде едет Туманов вместе со своей очередной невестой. Да, ведь я совсем забыла сказать, что Ирину Туманов бросил. В театре ей кто сочувствовал, кто злорадствовал. Первых было все же больше. К их числу относилась и я.

На вторые сутки вечером Дмитрий сказал: "Туманов ужинает в ресторане. Ты должна с ним познакомиться и задержать минут на сорок". "Что ты надумал?" - спросила я. "Это очень важно. От этого зависит наша дальнейшая жизнь", - сказал он, игнорируя мой вопрос. И я сделала все так, как он говорил, а потом вернулась в купе. Он пришел минут через двадцать. Таким я его никогда прежде не видела. Лицо было бледным и неподвижным, будто посмертная гипсовая маска. Лишь ноздри тонкого носа нервно подрагивали да лихорадочно блестели глаза. Глядя на меня так, словно впервые увидел, он торжествующе проговорил: "Дело сделано! Теперь мы посмотрим - кто из нас бездарь!" "Ты о чем?!" - удивилась я его странному поведению. "Не важно, ответил он. - Главное - он теперь не будет мучить меня по ночам". Тогда я так ничего и не поняла. Лишь вечером следующего дня в гостинице из телевизионных сообщения я узнала о разыгравшейся в поезде трагедии и обо все догадалась. "Это сделал ты", - сказала я. "Не будь дурой! - закричал он. - Это сделал Туманов, застав свою невесту в объятиях их попутчика". "Нет, это сделал ты. Иначе ты бы не просил меня задержать Туманова. Тебе нужно было время". "Да хоть бы и так. Этот подонок получил свое! Хочешь донести? Беги! Только учти, милая, что ты автоматически становишься соучастницей. Твоим заверениям о том, что ты ничего не знала, никто не поверит". Он мне угрожал! Именно это меня больше всего поразило. И я поняла, что совсем, совсем его не знаю. Тогда в театре, когда я его впервые увидела, я влюбилась не в него, а в образ, который он олицетворял, и который подспудно вызревал внутри меня долгие и долгие годы. А потом... Потом я все напридумывала о нем и убедила себя, что все именно так и есть.

Но мое открытие ничего для меня и наших отношений не изменило. Я по прежнему его любила, как верная и преданная собака любит своего хозяина. И конечно же никуда не стала сообщать. Собака никогда не кусает хозяина.

Через какое-то время мы переселились в трехкомнатную квартиру, а ещё через год праздновали новоселье в коттедже. Дмитрий занимался своей коммерцией, а я маялась от безделья дома. Хотела было поступить в один из местных театров, но он мне запретил, и я смирилась. Постепенно стала ленива до неприличия. Даже из дома выходить было лень. Всеми днями и вечерами читала книги, смотрела телевизор да, чтобы не потерять фигуру, занималась на тренажере. Время шло, но в моей жизни ничего не менялось. Да и можно ли это назвать жизнью? Вот вопрос.

Затем я узнала, что Дмитрий мне изменяет. И с кем? С какой-то стриптизершей из кафе! Узнала я это от его верного помощника и телохранителя Павла Дроздова. Как-то пожаловалась ему, что Дмитрий слишком много работает, совсем мало бывает дома. На что Павел двусмысленно ухмыльнулся и, отведя глаза, сказал: "Да, работы много". И я поняла, что здесь что-то нечисто. Ревность настолько меня раскалила, что опустилась до того, что наняла частного детектива. И через две недели знала все. Передо мной неопровержимыми свидетелями моего унижения лежали цветные фотографии. Более того, на них было очень хорошо видно, что моя соперница беременна и скоро родит. То-есть ей было разрешено то, в чем мне было отказано даже думать. Вечером, когда Дмитрий пришел с работы, я закатила ему самую настоящую истерику. Я была вне себя от оскорбления и унижения и даже не помню, что делала и что говорила. И вот тогда впервые узнала, что он снимает "великий" фильм о каком-то звере, который давно правит миром, а девица ему нужна лишь для того, чтобы вместе со своим зверенышем (он именно так и сказал - "зверенышем") лечь последним камнем в величественном здании его гениального фильма. Я была настолько поражена, что не нашлась, что ему сказать. Люди выращивают скот, что удовлетворить свои потребности в мясе, так и он выращивал... Нет, это ужасно! Все эти четыре года я любила чудовище! Всю ночь я проплакала. Теперь я его ненавидела и проклинала тот день, когда впервые увидела. Я его ненавидела так же истово, яростно, как и... любила. Да-да, несмотря ни на что я продолжала его любить. Поняла, что неизличима больна, потому как психически нормальный человек не может быть настолько раздвоен. Одна Я его любила, не смотря ни на что, вторая ненавидела. Причем обе жалели и сочувствовали друг другу. Я не знаю, как психиатры назовут мою болезнь, но в том, что это болезнь, нисколько не сомневалась.

Позавчера Дмитрий пришел домой чернее тучи и сказал, что девица (он при мне её иначе не называл) его обманула. "В каком смысле - обманула?" не поняла я. "В самом прямом - умерла при родах!" "А ребенок?" "Он тоже". Он зло выругался и скрылся в своей спальне. Мое ненавидящее его Я злорадно рассмеялось: "Так тебе, негодяй, и надо!". Любящее страдало: "Ведь это составляло смысл его жизни!"

А вчера он пришел домой раньше обычного, где-то часов в девять. Был весел, мил, предупредителен. Приподнес мне огромный букет красных роз. Обнял, поцеловал.

- Как же ты, Люда, хороша! - проговорил. - Ты даже себе не представляешь - до чего хороша!

И до того мне стало радостно от этих слов, что вновь была готова все забыть и все ему простить.

- Давай поужинаем вместе? - предложил он.

Он помогал мне накрывать стол. Все было чудесно. Во мне опять воспряли духом надежды на возможное счастье. За ужином я выпила два бокала шампанского. Потом он сказал:

- Люда, ты бы не сыграла финальную сцену фильма?

Во мне будто все одеревенело, так как прекрасно знала, чем должен закончиться фильм. От стаха у меня даже помутилось сознание и я долго не могла сообразить, что же ему ответить.

- Но ведь ты... - начала было я, но так и не смогла закончить фразы.

Но он понял, что я имела сказать.

- Нет-нет, накаких последствий для тебя не будет. Я изменил сценарий. В жертву Зверя будет принесен лишь младенец. Это более точно отразит главную идею.

- Да, но где ты возьмешь младенца? - наконец обрела я дар речи.

- Будет младенец. Об этом не беспокойся. А потом мы поженимся и уедем куда подальше, к примеру, на берег Адриатики или ещё дальше. Согласна?

- Хорошо, я попробую, - сказала я, уже заранее зная, что сделаю утром следующего дня, так как не в характере Дмитрия было отказываться от задуманного. Я не желала ложиться последним камнем в здание его фильма.

- И вот я здесь и готова отвечать по всей строгости закона, закончила я рассказывать свою печальную историю жизни.

Терпеливо слушавший меня более часа Серегей Иванович Иванов сочувственно улыбнулся, спросил:

- Вы рассказали все, что знали о Баркове?

- Да. Как на исповеди. А что, за ним ещё что-то есть?

- И очень многое.

- Значит, вы уже сами на него вышли и не допустили бы гибели невинного ребенка?

- Конечно.

- Вы меня арестуете?

Иванов вновь улыбнулся.

- За что, Людмила Викторовна?

- Но ведь я была соучастницей убийства Вероники Кругловой и того, другого.