Теория и история. Интерпретация социально-экономической эволюции - Людвиг Мизес

Махинации лжецов и фальсификаторов не создают особых сложностей для историков. Историкам намного труднее не попасть на удочку ложных социальных и экономических доктрин.

Историк подходит к историческим свидетельствам, вооружившись знаниями в сфере логики, праксиологии и естественных наук. Если это знание будет иметь недостатки, то отрицательно повлияет на результаты исследований и анализ исторического материала. За последние восемьдесят лет значительная часть вклада в экономическую и социальную историю не представляет почти никакой ценности из-за неудовлетворительного понимания авторами экономической науки. Тезис историзма, что историку не нужно знать экономическую науку, а напротив, следует её презирать, обесценил работу нескольких поколений историков. Ещё разрушительнее историзм повлиял на тех, кто называл свои публикации, рассматривающие различные социальные и хозяйственные проблемы недавнего прошлого, экономическими исследованиями.

Прагматическая философия высоко ценит знание, потому что оно даёт силу и позволяет людям выполнять намеченное. С этой точки зрения позитивисты отвергают историю за бесполезность. Мы попытались показать пользу, приносимую историей действующему человеку; она позволяет понять ситуацию, в рамках которой он действует. Мы сделали попытку дать практическое оправдание истории.

Но в истории есть нечто большее. Она не только обеспечивает знание, необходимое для подготовки политических решений. Она помогает понять природу и судьбу человека. Она увеличивает мудрость. Она отражает сущность столь часто неправильно интерпретируемой концепции – либерального образования. История – это самый верный путь к гуманизму, знанию специфических забот, отличающих человека от других живых существ.

Новорождённый ребёнок наследует от своих предков физиологические особенности вида. Он не наследует идеологические характеристики человеческого существования, стремление к обучению и познанию. То, что отличает цивилизованного человека от варвара, должно усваиваться каждым индивидом заново. Требуются длительные напряжённые усилия, чтобы овладеть духовным наследием человечества.

Личная культура – это нечто большее, чем простое знакомство с наукой, технологией и гражданской жизнью. Это больше, чем знакомство с книгами и картинами, путешествия и походы по музеям. Это усвоение идей, поднявших человечество с колен животного существования и возвысивших его до уровня духовной жизни. Это старание индивида очеловечить себя, перенимая лучшие традиции, завещанные прежними поколениями.

Позитивистски настроенные хулители истории утверждают, что поглощенность прошлым отвлекает внимание людей от главной задачи – улучшения будущих условий жизни. Трудно придумать более незаслуженного обвинения. История оглядывается назад в прошлое, но преподносимые ею уроки касаются будущих событий. Она не учит праздной пассивности; она побуждает человека превзойти достижения предыдущих поколений. Она обращается к людям подобно тому, как Улисс Данте обращался к своим спутникам:

Подумайте о том, чьи вы сыны:Вы созданы не для животной доли,Но к доблести и к знанью рождены.

Мрачное Средневековье было мрачным до тех пор, пока интеллектуальные сокровища, оставленные античной греческой цивилизацией, оставались скрыты и бездействовали. Как только они снова появились на свет и начали стимулировать умы передовых мыслителей, зародилось то, что сегодня называют Западной цивилизацией. Часто критикуемый термин «эпоха Возрождения» уместен тем, что подчёркивает роль, которую античное наследие сыграло в развитии всех духовных особенностей Запада. (Вопрос о том, не следует ли начало Ренессанса датировать несколькими столетиями раньше, чем это сделал Бурхардт, здесь не обсуждается.)

Когда потомки варваров-завоевателей начали серьёзно изучать античность, их охватил благоговейный трепет. Они поняли, что столкнулись с идеями, которые сами не смогли бы выработать. Они не могли не считать философию, литературу и искусства классических Греции и Рима непревзойдёнными. Они не видели иного пути к знанию и мудрости, кроме того, что проложили мыслители античности. Определение духовных достижений как современных имело для них уничижительный оттенок. Однако постепенно, с XVII в., люди осознали, что Запад достиг совершеннолетия и создал собственную культуру. Они больше не оплакивали золотой век искусств и учёности как безвозвратную утрату и не считали античные шедевры образцами для подражания, с уровнем которых невозможно сравниться, не говоря уже о том, чтобы превзойти. Разделявшуюся прежде идею прогрессирующей деградации они заменили идей прогрессирующего улучшения.

В интеллектуальном развитии, позволившем современной Европе узнать свою ценность, а современной Западной цивилизации почувствовать уверенность в своих силах, изучение истории занимает первое место. Развитие событий больше не рассматривается как простая борьба честолюбивых государей и военачальников за власть, богатство и славу. Историки открыли в потоке фактов действие иных сил, чем те, которые обычно именуются политическими и военными. Они открыли, что исторический процесс приводится в движение человеческим стремлением к совершенствованию. Их ценностные суждения и оценки различных целей, преследуемых правительствами и реформаторами, расходились в широких пределах. Но они были почти едины в том, что главная забота каждого поколения – улучшить условия жизни по сравнению с тем, что были у предков. Они объявили движение к лучшему состоянию гражданских дел – главным объектом человеческих усилий.

Верность традиции для историка означает соблюдение фундаментального правила человеческой деятельности, а именно безостановочного стремления к улучшению условий жизни. Это не означает сохранения негодных старых институтов и верности доктринам, давно дискредитированным более состоятельными теориями. Это не подразумевает никаких уступок точке зрения историзма.

Историк должен использовать в своих исследованиях всё знание, которое предоставляется в его распоряжение другими дисциплинами. Неадекватность этого знания отразится и на результатах его работы.

Если бы мы рассматривали поэмы Гомера просто как историческое повествование, то оценили бы их как неудовлетворительные из-за использования теологии и мифологии в интерпретации и объяснении фактов. Личные и политические конфликты между правителями и героями, эпидемия чумы, метеорологические условия и другие события приписывались вмешательству богов. Современные историки воздерживаются от объяснения земных событий сверхъестественными причинами. Они избегают утверждений, которые очевидно противоречат данным естественных наук. Однако историки зачастую невежественны в экономической науке и придерживаются несостоятельных теорий в области экономической политики. Многие исповедуют неомеркантилизм, социальную философию, принятую на вооружение практически всеми без исключения политическими партиями и правительствами и преподающуюся во всех университетах. Они одобряют основополагающий тезис меркантилизма: выигрыш одной страны является ущербом для других стран; что ни одна страна не может выиграть, не нанеся ущерба другим странам. Они считают, что между странами существует непримиримый конфликт интересов. Многие, или даже большинство историков, интерпретируют все события именно с этой точки зрения. Ожесточённые столкновения между странами, на их взгляд, представляют собой необходимое следствие естественного и неизбежного антагонизма. Этот антагонизм не может быть устранён никакими соглашениями в сфере международных отношений. По их мнению, сторонники свободной торговли, либералы манчестерской школы, или laissez-faire, нереалистичны и не видят, что свободная торговля вредит жизненным интересам любой страны, проводящей эту политику.

Неудивительно, что средний историк разделяет ошибки и ложные представления, господствующие в среде его современников. Однако не историки, а антиэкономисты разработали современную идеологию международного конфликта и агрессивного национализма. Историки просто приняли её на вооружение и применили. Вряд ли нужно удивляться тому, что в своих произведениях они встали на сторону своей страны и попытались оправдать её требования и претензии.

Книги по истории, особенно по истории своей страны, предназначены для широкого читателя в большей степени, чем трактаты по экономической политике. Аудитория историков шире, чем аудитория авторов книг по платёжному балансу, валютному контролю и тому подобным проблемам. Это объясняет, почему историков часто считают главными подстрекателями к возрождению воинственного духа и разгоревшихся в результате этого войн. На самом деле они просто популяризовали учения псевдоэкономистов.