Крапленая (СИ) - Элеонора Мандалян

- И вас не смутит, что там произошло такое страшное преступление? – прищурясь, поинтересовалась гостья.

- Ну... что делать, - смешалась женщина, пожимая плечом. – Жизнь есть жизнь. Одни приходят в нее, другие уходят. Мы позовем батюшку. Он окропит все святой водой, прочтет молитвы.

Сделка состоялась легко и быстро. Имея на руках заверенную у нотариуса до-веренность от самой себя, а главное – деньги, которые ей приходилось раздавать направо и налево в виде взяток, Катя без труда прошла все бюрократические инстанции. Как только необходимые бумаги были подписаны и деньги легли на ее счет, она вернулась в Москву, чтобы попытаться сделать то же самое со своей заброшенной квартирой на Усиевича.

Утром следующего дня ее разбудил телефонный звонок.

- Бонжур, мадемуазель. Как поживаете?

- Андрэ! – неожиданно для себя обрадовалась Катя.

Еще бы ей не обрадоваться, когда сутками иногда словом перемолвиться не с кем. А тут, как ни как, родственная душа.

- А я уже потерял надежду связаться с тобой. Решил, что ты надула меня, дав неправильный номер. Ты одна? Не помешал?

- Ну, если не считать, что один любовник в ванной, другой в спальне, третий на балконе, не помешал. – Катя поймала себя на том, что каждый раз при разговоре с ним пускает в ход одни и те же, пошлые и глупые шутки. И, злясь на себя, досадливо скривилась

- Это хорошо, что их там так много. Ко мне не приревнуют. Слушай, Кэтрин, я чего звоню. Ты в прошлый наш разговор раздразнила меня Москвой, и я вот почти надумал наведаться в столицу осиротевшей России. Любопытство - с одной стороны. Тоска по родине – с другой. Как ты на это смотришь?

- С оптимизмом. Когда?

- Думаю, недельки через две. Согласишься быть моим гидом?

- Запросто. Я ведь сейчас, вроде тебя, баклуши бью.

- А я, между прочим, вовсе не бью баклуши, - обиделся Андрэ. – У меня новая работа. Я очень ею доволен. У нас тут далеко идущие планы. Мой приезд в Москву будет своеобразной разведкой.

- Только не говори мне, что ты собираешься заниматься товарообменом, а то меня стошнит! Все бывшие совки, независимо от воспитания и образования, удари-лись в торговый бизнес. Все чего-то продают, покупают, меняют – от жвачек до нефтяных скважин.

- Ну, видишь ли, если подойти к вопросу с пристрастием, - возразил он, - то едва ли не любую область человеческой деятельности можно расценивать, как куплю-продажу. Продают ведь не только товары – свой труд, свои мозги, свой талант. Искусство. И даже такую, казалось бы, возвышенную категорию, как любовь.

- Ну это уж ты хватил!

- А если подумать? Для чего, в конечном итоге, художник пишет картину, композитор сочиняет музыку, а музыкант ее исполняет? Чтобы заработать себе на хлеб насущный, а еще лучше – на хлеб с маслом. Верно? То есть он отдает свой талант в обмен на материальные блага. Ну, идеальный вариант в этой, непрекращаю-щейся веками и тысячелетиями, человеческой ярмарке это когда предлагаемый тобою «товар» доставляет тебе самому радость и моральное удовлетворение. Тогда, наверное, человек и произносит завораживающие воображение слова: Я счастлив.

- Да ты циник!

- А разве до этого я прикидывался лириком? Таланты, способности и предпочтения – они у всех разные. И каждый стремится максимально использовать ту жилу, которую сумел в себе открыть или развить. Повыгоднее и подороже продать ее. Только и всего.

- Мы обсудим с тобой подробнее эту захватывающую тему при встрече. Определишься со сроками - сообщи. Так и быть, встречу.

- Мерси. Я не смел на это и рассчитывать. Посоветуй, в каком отеле лучше остановиться. Гостиницу «Москва», я слышал, снесли. А жаль.

- Если тебя устроит, можешь остановиться у меня.

- О-ля-ля! – только и сказал он.

Его приезд был сейчас совсем не кстати. До тех пор пока она не разберется со своими долгами, она просто не могла ни о чем другом думать. И уж меньше всего ей хотелось заделаться в гиды получужому человеку, о котором она ровным счетом ничего не знала. Но, как говорится, долг платежом красен. Ведь свалилась же она ему на голову в Париже, даже не предупредив. И он ее принял. Нет, он не был уже для нее «получужим». Катя поняла это, едва положив трубку. Он становился, пусть крохотной, но частью ее новой жизни, в которую ей все недосуг было вступить.

«Ладно. Лирику в сторону», - отмахнулась от своих мыслей Катя, спускаясь в подземный паркинг.

Прежде, чем зайти в свой дом на Усиевича, она просидела несколько часов в машине на противоположной стороне улицы, изучая обстановку вокруг себя, наблюдая за подъезжавшими, отъезжавшими и припаркованными машинами, за всеми, кто входил и выходил из ее подъезда. Ее внимание привлек мужчина средних лет, на первый взгляд, праздно шатавшийся по двору. Понаблюдав за ним, Катя заметила, что он постоянно держит в поле зрения ее подъезд, не забывая при этом осматривать каждого проходящего мимо.

Так, значит, они все еще здесь. Видно ее новые художества не дают им расслабиться. Ситуация осложнялась. Первым побуждением Кати было поскорее ретироваться отсюда. Но, переборов себя, она решила остаться. И, откинувшись вместе со спинкой сидения назад, притворилась, что спит. На всякий случай.

Прошел час, а может и больше, когда к ломовской ищейке подошла вторая, одетая в такой же, безлико серый костюм. Перекинувшись несколькими словами, они направились в ее сторону. Катя затаила дыхание и крепко зажмурилась, хотя была почти уверена, что снаружи ее не может быть видно.

Те двое пересекли улицу, обогнули ее машину – один из них даже оперся о нее рукой – и вошли в Кулинарию. Через большое витринное окно Кате было видно, что они встали в длинную очередь. «Отлично! – обрадовалась она. – У вас, друзья, обеденный перерыв. Весьма, весьма кстати. Приятного вам аппетита.»

Она вышла из машины и легкой, независимой походкой направилась к дому. Никем не потревоженная, даже соседкой, отперла дверь и вошла в квартиру, которую давно уже перестала считать своей.

Кругом царил настоящий бедлам. Чувствовалось, что здесь не столько что-то искали, сколько вымещали злость на ее недосягаемость. Перевернутая мебель, разбросанные по полу вещи, вывернутые ящики, содранные занавески... Как могла, Катя привела все в порядок. Мебель расставила по местам. Свои личные вещи – те, что могли ей пригодиться, сложила в большую сумку, а ненужные – в пластиковые пакеты, которые потом спустила в мусоропровод.

Ни у подъезда, ни во дворе не было никого, кроме детей и старух, да двух-трех жильцов, спешивших с покупками домой. Катя вернулась к машине. Те двое сидели у самого окна за круглым пластмассовым столиком, сосредоточенно жевали бутерброды с ветчиной, запивая их кефиром, и время от времени поглядывали на улицу. Заметив эффектную особу с битком набитой сумкой, они с любопытством проследили за тем, как она открыла багажник, закинула туда свою ношу, как села за руль, завела мотор и отчалила. Ей очень хотелось помахать им на прощание ручкой. Но она сдержалась.