Стихотворения - Александр Дольский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
попиратели тихих прошений,
я встречал их. Они и в беседе простой
очень любят слова унижений.
Посмотри к ним в глаза, в них квадратная суть,
или тихая липкая сладость.
Но споткнешься - тотчас ухитряются пнуть -
это высшая рабская радость.
И великий палач ими был оплетен,
у лакеев талант - наговоры и козни.
И не раз на Руси попирался закон,
У Иванов Непомнящих, хитрых и грозных.
Но не все им лафа, и не многим из них
удалось дотянуть до сегодняшней ямы.
Чаще тоже рубали баланду и жмых,
или так же они казнены холуями.
Униженье и смерть выгребают улов,
наступает предел, и очнуться пора нам.
Не вожди создают холуев и рабов,
а холопы на царство венчают тиранов.
Не опасен опричникам времени суд,
показала история новая.
Преступленья ошибками все назовут,
будет все репереименовано.
Дух высокий отпущен нам скудно, и вот
словно ветер он бьет в наши снасти,
и великое судно, боюсь, заплывет
в акватории новых напастей.
Если корм холуев - многолетнюю ложь -
мы как мусор не выбросим за борт,
чтоб компас не трясла бесконечная дрожь,
чтобы знать, где восток, а где запад.
И еще есть надежда и камень один,
и в углу, и по краю который.
Слава Богу, высокой души гражданин
не повывелся в наших просторах.
ХУДОЖНИК
Кисти и краски, и вот я опять
Думаю, как мне себя рисовать.
Может быть долго я думать не буду,
А нарисую себя на верблюде.
Он по пустыне идет не спеша,
Я восседаю на нем, как паша.
Может быть я футболист знаменитый,
Сотни мячей мною были забиты.
Я разбегаюсь и бью по мячу,
И попадаю куда захочу.
Нет, не нужны ни футбол, ни верблюд,
Просто - вот я, а вокруг меня люди.
Краски не ярки, рисунок не точен,
Но только люди хорошие очень,
Все улыбаются, сцена немая,
Так как меня все без слов понимают.
Я в воскресенье зову их всех к чаю,
Но с огорчением вдруг замечаю,
Что на знакомых моих не похожи.
Может быть, в этом виновен художник?
Не получаются четкие люди,
Лучше себя рисовать на верблюде.
ЧЕЛОВЕК САМЫЙ СИЛЬНЫЙ В МИРЕ
Человек, самый сильный в мире,
Покупал огромные гири.
Гири прыгали, грохотали.
Люди охали, хохотали,
Удивлялись, затылки скребли
И бросали ему, и бросали ему,
И бросали ему рубли.
Человек, самый сильный в мире,
Оставался один в квартире.
И считал он свои рубли,
И бежал покупать, и бежал покупать
И бежал покупать корабли.
А стояли они в магазине,
На большой голубой витрине,
В небольшой голубой картине.
И неясно плыли, и неясно плыли
И неясно плыли вдали.
Он садился в один из них,
Белый парусник на двоих.
В этот миг южный ветер стих
И не двигались, и не двигались
И не двигались корабли.
И тогда он бросался в море,
Быстро к берегу плыл, и вскоре
Появлялся в реальном мире,
Где стояли огромные, стояли огромные,
Стояли огромные гири.
Гири прыгали, грохотали.
Люди охали, хохотали,
Удивлялись, затылки скребли,
И бросали ему, и бросали ему,
И бросали ему рубли.
Человек, самый сильный в мире,
Оставался один в квартире.
Собирая свои рубли,
И бежал покупать, и бежал покупать
И бежал покупать корабли.
ЧЕРНЫЙ РЫЦАРЬ
Я черный рыцарь Ганс
Пою тебе романс,
Как юноша влюбленный
Под балконом
Не мучь меня, не мучь,
Отдай от сердца ключ.
Прошу тебя, любимая
Со стоном.
Припев: Звенит мандолина,
О, выйди, Катлина.
Я тайну открою,
Как стать молодою.
Тебя я унесу,
Мы скроемся в лесу.
И предадимся там
Безумной страсти.
Я дьявольски везуч,
Отдай от сердца ключ.
И счастье мы найдем
В своем несчастьи.
ЧЕТЫРЕ АНГЕЛА
1.
Четыре ангела мои
ко мне слетаются и спорят,
какой мне путь предначертать
и что вложить в уста для пенья,
распределяют по годам
минуты радости и горя
и чертят график на листе,
а в нем — болезни и терпенье.
Аллеи Павловска пусты,
и я иду по ним неспешно:
давно изученный пейзаж
и каждый раз неповторимый...
В такие светлые часы
легко забыть, что все мы грешны.
и, может, ангелы грешны
и даже метят в серафимы.
2.
Но вот один из них сказал:
— Ах, господа, какая мука!
Остановить его пора,
работать трудно на ходу.
Другой ответил: — Не спеши,
ведь скоро ждет его разлука,
а третий робко произнес,
что видит и еще беду.
Четвертый, самый молодой,
на сына моего похожий,
сказал и белою рукой
коснулся грустного лица:
— Он будет часто умирать,
чтоб чью-то совесть растревожить,
он должен боль и грех познать,
чтоб успокаивать сердца.
3.
А я не слышал тех речей
и брел без цели, наудачу,
и от хранителей моих
не ждал решительных идей.
И смолк негромкий разговор,
я их, наверно, озадачил,
поскольку плакал без причин,
представив Землю и людей.
Берегу я, как могу я, и храню
и почитаю, как родителей,
птицу-Жалость, птицу-Верность,
птицу-Горестную Совесть,
птицу-Честь...
От обиды улетают, от обмана умирают
эти преданные Ангелы-хранители.
Лишь они на слабых крыльях
могут жизнь мою пронесть.
ЧЕТЫРЕ НОЧИ
Однажды прихожу домой,
Был трезв не очень я,
В конюшне вижу лошадь я,
А лошадь не моя.
Своей хорошенькой жене
Сказал с упреком я:
"Зачем чужая лошадь там,
Где быть должна моя?" -
- Что? Где ты лошадь видишь там,
Шел бы лучше спать,
Корова дойная стоит,
Что привела мне мать.
Я повидал весь белый свет,
Объездил все края,
Коровы дойной под седлом
Нигде не видел я.
Я на вторую ночь пришел,
Был трезв не очень я.
Вдруг вижу шляпу на гвозде,
А шляпа не моя.
Своей хорошенькой жене
Сказал с упреком я:
"Зачем чужая шляпа там,
Где быть должна моя?" -
- "Что? Где ты шляпу видишь там,
Шел бы лучше спать,
Горшок на гвоздике висит,
Что принесла мне мать".
Я повидал весь белый свет,
Объездил все края,
Но вот соломенный горшок
Нигде не видел я.
На третью ночь пришел домой,
Был трезв не очень я
На стуле вижу - пара брюк,
А пара не моя.
Сказал тогда своей жене;
"Секретов не таи.
Зачем чужие брюки там,
Где быть должны мои?" -
- "Что? Где ты брюки видишь там,
Шел бы лучше спать,
Там тряпка пыльная висит,
Что принесла мне мать",
Я повидал весь белый свет,
Объездил все края,
С застежкой "молния" нигде
Не видел тряпок я.
В четвертый раз пришел домой,
Был трезв не очень я,
Глянь - на подушке голова,
Я вижу не моя.
Своей хорошенькой жене
Сказал с упреком я:
"Зачем чужая голова,
Где быть должна моя?" -
- "Что? Где ты голову узрел,
Шел бы лучше спать,
Кочан капусты там лежит,
Что принесла мне мать".
Я повидал весь белый свет,
Объездил все края,
Но чтоб кочан с усами был,
Нигде не видел я.
ЧЕТЫРЕ ЭПИТАФИИ
Я был когда-то королем
С блудливым величавым взором,
И женолюбом и вралем
В расшитом золотом камзоле.
Изыскана была еда,
Вино и женщины - прекрасны
Я счастлив был? - Наверно, да.
Пожалуй, жил я не напрасно.
Я рыцарем когда-то был.
Был мил для женского я глаза.
Я много ел и много пил,
Но не упал с коня ни разу.
И мужество свое и пыл
