Прощаться не будем! - Александр Каренин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я прислонился головой к дверям и разглядывал эту прекрасную девушку, ни сводя с нее глаз. Ее стройное тело облегал фартук, в котором она возилась с тестом. Пробивавшиеся из-под косынки её светлые локоны падали на глаза, и она своей красивой и тонкой рукой пыталась их спрятать обратно. Лицо и руки ее были испачканы в муке.
— Здравствуй Ксюш! — не выдержав паузы, выпулил я фразу. — Я вернулся!
Она дернулась от страха и повернулась ко мне, схватив в руки половник.
— Вы кто? — спросила она с испуганным видом.
Улыбка моя резко изменилась.
— А вы кто, простите? — спросил я, нахмурив брови.
— Анна! Хозяйка квартиры, а вы по какому праву врывайтесь как к себе домой?
— Так я и ворвался к себе домой, для начала! — ответил я, и приглядевшись в ее до боли знакомое лицо, продолжил. — А мы с вами нигде ранее не встречались?
— Откуда мне знать? Я вас впервые вижу! — в резкой форме последовал ответ.
— Я капитан Алексей Петровский! Прошу заметить жил здесь до войны!
— Петровский? — воскликнула она, положив половник на стол.
— Кажется, я вас знаю! — улыбнулся я. — Вы судя по всему Анна Кошкина, сержант медицинской службы.
— Это моя девичья фамилия, но откуда?
— Ну точно! 1942 год. Вязьма. 1136-ой полк, 432-ой медсанбат.
Присмотревшись внимательнее, она видимо узнала меня и тут же рухнула на стул.
— Боже мой! Алексей? Это ты? — и голос её несколько задрожал.
— Анюта, дорогая здравствуй! — воскликнул я, и мы кинулись друг другу в объятья.
— Боже! Ты живой! — улыбнулась Анна, касаясь моего лица.
— Да живой, живой!
— Что с твоим лицом? И почему ты заикаешься?
— Так получилось! Война покалечила и не только, в общем не важно! Ты то как тут? Как стала хозяйкой моего дома? И где прежние хозяева? — спросил я, отдергивая её руки.
Анна глубоко вздохнула, подошла к плите выключила газ и вернувшись ко мне, присела за стол.
— Живу я тут давно. Семь лет в ноябре будет. Хозяев уже не было. Соседка впустила нас.
— Соседка?
— Да-да, соседка! Как раз после похорон Надежды Анатольевны, она нас впустила, чтоб комната не простаивала.
— Тети Нади… нет?
— Умерла она. Соседка просила нас, что по твоему возвращению, передать тебе ключ от той комнаты, в которой ты жил. Я честно говоря даже и представить не могла, что это будешь ты! Сейчас я тебе принесу его. — Анна привстала с места, и с задумчивым видом удалилась в соседнюю комнату.
Я сидел за столом схватившись за голову, не понимая сути произошедшего.
— Вот он! Ты пройдешь к себе? — спросила она, остановившись в дверном проеме с маленьким пожелтевшим ключиком в руках.
Молча встав с места, я взял ключ и прошел в свою старую комнату. Анна зашла вместе со мной.
— Тут с тех пор не убрано ничего! Вон все в пыли и паутине. За столько лет мы не заходили сюда. — добавила Анна, проводя пальцем по запыленному шкафу, стоящему у двери.
Комната опустела. Повсюду пыль, местами паутина. На окне стоит пару горшков с давно отцветшими цветами. Мне на миг показалось, что от стен слегка повеяло женскими духами, которыми пользовалась Ксения. На столе в куче запыленных книг лежала шкатулка.
Я подошел к столу и открыв её обнаружил три аккуратно сложенных конверта. Вскрыв первый конверт, я с холодным ужасом прочел его. Это было моё извещение о смерти, датировано 20 июля 1941 года. Далее мне было понятно, что остальные письма с не лучшим содержанием.
Следующей была справка из НКВД, на имя Петровской Ксении Васильевны, в которой говорилось, что ваш муж Петровский Алексей Александрович, находился под следствием с декабря 1943 года по апрель 1944 года, после чего разжалован в рядовые, и направлен в штрафбат. В боях на территории Украины, как и многие другие штрафники, был убит, и похоронен в обезличенной могиле в селе Шепетовка. Подпись начальника следственного отдела Зубова. Последний сложенный треугольником листок, имел, пожалуй, самое непредсказуемое для меня содержание:
«Дорогая тетя Надя! Простите меня за всё! Я устала жить в одиночестве… Мне ужасно плохо без моего любимого Алёшеньки. Для меня его гибель, это огромная утрата, с которой мне приходиться жить, но так больше продолжаться не может. Жизнь не стоит на месте, а я еще слишком молода. Поэтому, я встретила другого человека, с которым хочу прожить до конца своих дней. Совсем скоро я выхожу за него замуж. Искать меня не нужно, я уехала далеко. Боюсь, что навсегда… Спасибо вам за всё! Простите… и прощайте!»
10 Августа 1944 года.
Перечитав записку несколько раз, я скомкал ее и бросил на стол.
— Вот тебе и вернулся домой, капитан Петровский! — пробормотал себе под нос.
— Что там, Алёш? — подбежала Анна и выхватила из рук письмо Ксении.
— Всё… Это был последний и любимый человек, которого я потерял. — сказал я, смотря в покрытое пылью зеркало. — Лучше бы ты и вправду погиб!
— Что же такое говоришь-то? Типун тебе на язык! — произнесла она и тут же прижалась ко мне.
— А про жену мою ничего не слышно было? Соседка может что говорила? — спросил я, пытаясь зацепится хоть за малейший кусочек надежды.
— Ничего… хотя подожди. Как-то в разговоре она опрокинула, что мол тут жили хорошие люди. Девушка молодая красивая. И в их дома часто вертелся какой-то офицер, вроде майор.
— И что? — вопросительно посматривая на нее, внимая каждое ее слово.
— И ничего! На этом все и закончилось. — она пододвинула к себе стул и присела рядом. — Сейчас и не спросишь ни у кого. Сколько лет прошло. А здесь я живу одна теперь.
— А муж твой где?
— Андрюша мой погиб, в сентябре сорок пятого. С тех пор я одна! — отвечает Анна, тихим и немного дрожащим голосом. — А ты я смотрю капитан? Почему танкист?
— Так получилось!
— Что дальше? — спросила она прежним тоном.
— Дальше ничего. Жить мне не где! Имущество моё конфисковали, после ареста. Мать умерла, отец погиб, тети Нади тоже нет. Буду искать жильё и восстанавливаться в институте! — ответил я, подойдя к окну, с зажженной папиросой.
— Ты сидел? — удивилась Анна. — Как это могло случится?
— Оказывается очень просто. Да сидел. Тринадцать лет дали после войны. Но как власть поменялась, все переиграли и меня реабилитировали. К герою даже представили, как видишь! — щелкнув по медалям
