Константа связи - Сергей Слюсаренко

— Траб умер, — тихо сказал Бай.

— Вот же блин… — Сталкер стиснул зубы, как от сильной боли. — Жалко мальчишку. Из него бы классный сталкер вышел. Дурь бы скоро выветрилась, он шибко любознательный был, а так… Спирт есть?

— Да есть маленько.

— Давай помянем Траба.

Дмитрий позвал остальных. Фляжку пустили по кругу. Выпили молча, никто не хотел ничего говорить.

— А у нас сегодня уже вторые поминки. Шип погиб. Сталкер наш.

— Шип? — Лямблий встрепенулся. — Так это ты с ним пошел? Мне дядя Сеня говорил, что ты, ну да, наверное, ты, должен Байкалова наконец пришить. И что? Нашли?

— Нашли, — просто ответил Малахов.

Байкалов ошарашенно посмотрел на Вадима.

Лямблий задумался, видимо, у него возникли какие-то сомнения. В это время один за одним стали раздаваться сигналы наладонника. Сталкер поморщился, достал КПК и прочел сообщения.

— Во, заработало наконец. И вправду Шип. Только оно уже десятый раз о его смерти сообщает. И все в разных местах. — Лямблий замолчал, о чем-то думая, и потом осторожно, словно боясь ответа, спросил, обращаясь к Дмитрию: — Так что, ты и есть Байкалов?

— А что? Страшно? — без улыбки спросил Байкалов.

— А чего мне бояться? Ты что, из завала нас тащил, чтобы прикончить? Нелогично. Значит, мы просто тебе не нужны. А вот Шипа ты небось и положил? — Лямблий хоть и в безнадежной ситуации, но не терял присутствия духа.

— Шип в «воронку» попал, — сказал Вадим. — А вот дяде Сене скажи, что, возможно, я к нему с Байкаловым приду. С живым. И тогда посмотрим, как он будет разговаривать. И еще ему скажи, что Байкалов никогда сталкеров не убивал.

Малахов резко, без подготовки, подобрал с земли обломок кирпича и метнул его прямо в лоб одному из отмычек, который потянулся к оружию. Тот, пискнув, упал без сознания.

— Остальных тоже попрошу не нервничать. Считайте, что я ваши жизни за жизнь Байкалова отдаю. Пока.

Вадим поднялся, к нему присоединился Дмитрий, и они, не оглядываясь, зашагали в сторону Дома культуры.

На овальной площади у самого ДК «Энергетик» в растерянном волнении стояла толпа зомби. Их легко было узнать издалека и по неуклюжим движениям, по оборванной одежде, скорее даже лохмотьям. И конечно, по запаху тлена, который начал перебивать все остальные запахи. Они что-то лопотали, в смятении разводили руками и время от времени пытались подойти ближе к ДК. Но им это не удавалось, словно неведомая сила все время останавливала их и заставляла вернуться назад, на площадь. Когда зомби почуяли приближение людей, они как по команде повернулись в сторону приближавшихся Малахова и Бая. Из толпы вышел старый знакомый Малахова, тот самый, который несколько дней назад пытался что-то сказать Вадиму по-итальянски. Зомби снял свою обвислую шляпу и, радостно сверкая черепом, стал что-то нечленораздельно мычать, иногда тыча рукой на Дом культуры.

— Ладно, ладно, ребята, успокойтесь, разберемся. — Байкалов в отличие от покойного Шипа не питал особой неприязни к зомби.

— Ну, хорошо, ты тут поговори с этой публикой, — сказал Малахов Дмитрию, — а я пошел. Думаю, если через час не вернусь, можешь идти по своим делам.

— Не каркай, — ответил ему Байкалов.

Вадим осмотрел оружие, застегнул куртку и проверил, что пистолет удобно сидит в кобуре. Окончив подготовку, скорее ритуальную, позволявшую сосредоточиться, Вадим обвел глазами площадь и, не оглядываясь, зашагал к Дому культуры.

Глава двадцать восьмая

Алый мрак в небесной черниНачертил пожаром грань.Я пришел к твоей вечерне,Полевая глухомань.

Нелегка моя кошница,Но глаза синее дня.Знаю, мать-земля черницаВсе мы тесная родня.

Разошлись мы в даль и шириПод лазоревым крылом.Но сзовет нас из псалтыриЗаревой заре псалом.

И придем мы по равнинамК правде сошьего крестаСветом книги голубинойНапоить свои уста.

Осеннее ненастье разыгралось словно напоследок. Резкий порывистый ветер гонял мокрые листья по кругу на площади у «Энергетика». Хлестали струи дождя, холодная вода текла по лицу, постоянно пытаясь проникнуть за воротник. Голые ветки ракит, посаженных давным-давно возле фонтанов, пригибались от сильного ветра до самой земли, будто пытаясь ухватиться за землю. В пустых окнах Дома культуры ветер выдувал тягучую унылую мелодию, казалось, там сидит большой и грустный зверь и играет на чудовищной пан-флейте. Мелодия смерти неслась над площадью, улетала далеко на север, теряясь в лесах Зоны.

Каждая ступенька перед главным входом в Дом культуры «Энергетик» давалась Вадиму с трудом. Куски битого стекла выскальзывали из-под подошв и мешали идти нормально. Приходилось делать маленькие, осторожные шажки, как по льду. Громада «Энергетика» приближалась неотвратимо, как айсберг. С каждым шагом удалялись звуки на площади, деревья и дом, удалялся весь мир, словно в здании ДК находилось что-то искривляющее и пространство, и время, и сознание. Последние шаги, которые отделяли от входа в Дом культуры, Вадим делал, как в тягучем киселе.

Вот уже окончились ступеньки, и до дверей в ДК, которые сейчас безжизненно валялись на бетоне, оставалось несколько метров. И тут пространство лопнуло. Вадим преодолел невидимую границу между Зоной и внутренним миром Дома культуры. Исчезли посторонние звуки, перестало скользить стекло и как ножом отрезало запахи с площади перед ДК. Вязкость мира тоже исчезла. Вадим вошел в «Энергетик».

Несмотря на мрачную погоду, в холле «Энергетика» было достаточно светло. Вадим, оглядевшись, подумал, что он впервые видит это помещение не через очки-коммуникаторы, а невооруженным глазом. Хруст битого стекла, сырой запах умирающей штукатурки, опадающая пестрая мозаика — ничего не изменилось здесь. Вадим хотел уже спуститься вниз, к помещению бывшей гардеробной, но какое-то смутное чувство подсказывало ему, что последовательность движения должна быть не такой, какой она была в прошлый визит.

Он застыл на минутку, набросил капюшон пси-защиты и стал прислушиваться. Казалось, только где-то вдали капала вода из прохудившейся крыши — больше ни один звук не нарушал спокойствие внутри Дома культуры. Но было что-то в этой тишине обманчивое и неправильное. Как будто это молчала смерть, схватившая в свои лапы все здание «Энергетика».

Вадим, ступая практически беззвучно, поднялся на галерею. Обойдя ее, он прошел к той части фойе, где прошлый раз схватился с неизвестными боевиками. Сегодня Вадим шел не скрываясь. На углу галереи он остановился и осмотрелся. В выбитых окнах была видна толпа зомби на площади, что-то активно обсуждающая с Байкаловым. Зрелище было таким забавным, что Вадим невольно улыбнулся. Впереди у выбитых рам уже не было стопок кафельных плит, видимо, за прошедшее время их все-таки украли. В большом количестве валялись на полу гильзы, напоминая о давнем бое. Они позеленели за это время от сырости и покрылись патиной. Двери в помещения были выломаны, и это помогло Малахову безошибочно определить, куда идти. В самой дальней комнате явно чувствовалось чье-то присутствие. Вадим собирался уже рывком преодолеть расстояние до той, дальней комнаты, как оттуда раздался голос.

— Заходите, господин Малахов, — неизвестный говорил на русском языке с легким акцентом.

Вадим опустил пистолет, подошел к дверному проему и стал напротив, так чтобы видеть все, что происходит внутри небольшой комнаты, в которой, видимо, когда-то был какой-то кружок рукоделия. На стенах сохранились плакаты, отображающие устройство швейной машинки «ОРША» с ножным приводом.

— Заходите, не стесняйтесь. Мы вас давно ждем. — Навстречу вышел мужчина средних лет в деловом костюме-тройке, в белоснежной рубашке и галстуке, завязанном лихим, модным узлом. Меня зовут Питер Антонов. Я один из канцлеров Высшего Совета. Проходите, проходите. Можете убрать, а можете не убирать ваше оружие, мы вам полностью доверяем.

Вадим, с трудом сохраняя спокойствие, вошел. За дверными откосами никого не было. Всего в помещении находились четыре человека. В этой комнате царили роскошь и гламур. Пахло дорогими сигарами, смесью элитной мужской и дамской парфюмерии и хорошо выделанной кожей. Освещение было не стандартным дрожащим потоком белого света от люминесцентных ламп на потолке. Здесь словно поработал дизайнер, подсветив каждый уголок так, чтобы создать уют и легкую, романтическую таинственность. Хозяева сидели вокруг большого стола из резного мореного дуба времен Людовика XIV. Стол украшал большой чернильный прибор из горного хрусталя, мягко играя бликами на гранях. Рядом под плакатом со швейной машинкой стояла большая скульптура из эбенового дерева — черный пудель держал в зубах золотую сахарную косточку, густо обсыпанную бриллиантами средней величины.