Любовная лихорадка и золото скифов - Борис Михайлов

Ольга улыбнулась ему, он не ответил. Продолжал смотреть бессмысленным взглядом сразу на двух женщин. Она попыталась рассмотреть его глаза.

— Пойдем, скажу врачу, что проснулся, — проговорила Нюра, и увела Ольгу.

По дороге домой Ольга продолжала думать о быстротечности жизни. Дома нашла вчерашнюю газету, проверила имена немцев. Молодой — Курт, старый — Эрвин. Он или не он? Как полное имя ее любимого она не спрашивала. Звала Эриком.

"Зря полюбопытствовала, зашла посмотреть. Лучше бы остался в памяти молодым. Теперь буду постоянно видеть этого старика с бессмысленным взглядом. Всю оставшуюся жизнь сомневаться — он или не он. В палате чуть не назвала по имени. Слава Богу, не решилась".

Мысли о немце не оставляли Ольгу. Не выключала радио в надежде услышать что-нибудь, но о похищении немцев больше ничего не говорили. Спросила у своей жилички газет, которые она, как всегда приносила, возвращаясь с пляжа. В местной "Победе" — ни строчки, в "Крымской правде" выступала искусствовед. Приводила цифры потерь культурных ценностей в войну, примеры разграбленных курганов. Оказывается, современные дикие кладоискатели нанесли урон науке больший, чем немцы. Профессиональные археологи из-за отсутствия финансирования практически свернули поиски в Ленинском районе Крыма, особенно богатом местами первобытных стоянок, и древними, еще не изученными, курганами. Ничего о личностях немецких туристов, газета не сообщала. Не называла даже имен.

Уговаривала себя не думать, забыть, но мысли не отпускали. Вечером Ольга посидела с подругой у ее постели, послушала больничные сплетни о немецком пациенте и, прежде чем отправится домой, не смогла перебороть искушение заглянуть в палату, куда заходила с Нюрой.

Едва она отворила дверь, молодой мужчина на стуле возле больного, закричал:

— Доктор придет? Сколько ждать! — по акценту Ольга догадалась, это напарник старика, о котором писали в газете.

Она была в белом халате, и Курт принял за медицинскую сестру.

— Позвать доктора? — спросила она, войдя в палату.

— Зови!

Она посмотрела на лежащего больного. Глаза открыты, бессмысленный взор направлен в потолок. На приход Ольги не реагировал. Она бы осталась внимательнее разглядеть лицо старика, но молодой немец ждал, не понимая, почему не бежит за доктором.

Ольга зашла в ординаторскую. Там, склонившись над историями болезней, сидела врач, что делала операцию подруге. Ольга обратилась к ней.

— Зинаида Аркадьевна, молодого немца встретила, требует врача к больному старику.

— Закончится пятиминутка, и Валерия Осиповна сама подойдет. Он и сюда приходил. — Она оторвалась от бумаг, посмотрела на Ольгу. — Подопечная ваша идет на поправку. На будущей неделе, думаю, выпишу. Диету еще несколько недель придется соблюдать.

— Справимся, Зинаида Аркадьевна! Вы так хорошо отнеслись к Маше, спасибо.

Ольга вышла в коридор. "Передать молодому или ему уже говорили? Повод заглянуть еще раз в палату к старику". Зашла. Немцы разговаривали. Курт обернулся, увидев вместо врача Ольгу, вскипел.

— Сказал врача!

— Я передала. У них пятиминутка. Как закончится, придет.

— Пятиминутка по-русски сколько? — спросил Курт.

— По-разному. Пятиминутка это совещание.

— Мы платили медицинскую страховку.

Ольга молчала, всматривалась в лицо лежащего старика. Надеялась в глазах увидеть прошлое, если это её Эрик. Эрвин уловил ее интерес и тоже пристально посмотрел на неё, но ни в сердце, ни в мозгу ничто не откликнулось. Он и не проверял свою память, просто заинтересовался новым лицом.

— Как его самочувствие, — спросила Ольга.

— Сама смотри!

"Дальше находиться в палате нельзя, надо уходить, или решиться спросить". И Ольга обратилась к Курту.

— Спросите, в войну ваш дядя не знал девушку Ольгу? Олу. Здесь, в Феодосии.

Курт с любопытством посмотрел на Ольгу и выполнил ее просьбу. Эрвин ожил.

— Ола? Олга! Да, да. Ты знаешь Ола? — медленно заговорил Эрвин по-немецки, услышав вдруг давно забытое "Ола".

Сердце Ольги забилось. Что он сказал, она не поняла, но услышала знакомую интонацию, с которой он когда-то произносил её имя. "Он! Не узнал! Как узнать в семидесятилетней старухе девчонку! Признаться? Сказать, что я и есть та самая Ола, а ты мой первый мужчина? Господи! Как безжалостно время, разлучившее нас! Не узнаем друг друга".

Пока Ольга размышляла, Эрвин тоже напрягал память. "Что-то в медсестре напоминает "Олу". Может глаза? Волосы, лицо не её. Глаза! Доброта, светившаяся в них"!

— Ола? — собрав последние силы, спросил он и попытался приподняться.

— Ты Ола, Ольга? — спросил Курт.

Ольга отрицательно покачала головой, не решаясь признаться. В это мгновение она видела Эрика, каким запомнился в юности. В голове, как в калейдоскопе, вытесняя друг друга, наплывали события сорок четвертого. Она продолжала любить того Эрика, хоть, столько несчастий принесла эта любовь! Вспомнила, как ходила по бабкам в надежде сделать аборт, как тяжело рожала Виктора в темной низкой избе; как объясняла Федору, что ее изнасиловал русский солдат. Федор матерился по адресу негодяя, три дня не приходил, пил с расстройства, и, в конце концов, смирился, что берет в жены девушку с мальчишкой. Усыновил его. Они прожили в любви и согласии, ни разу не попрекнул незаконнорожденным сыном. Родили еще сына и дочь. Сейчас пришло в голову, а что если знакомые узнают, что общалась с арестованными немцами? Когда вернулась в Феодосию с двухлетним сыном, соседи судачили, что по всем срокам не могла родить от русского солдата. Бабушка, единственная знала правду и не призналась даже своей дочери. Внутренний голос подсказывал Ольге: не признавайся! И она воскликнула:

— Я не Ольга, Эрик!

Эрвин даже приподнялся, услышав свое давно забытое имя, лицо расплылось в улыбке. Он не понял русского "я не Ольга", услышал только имя, которым никто кроме девочки из этого приморского городка не называл.

Ольга поняла, невзначай проговорилась, назвала именем, знакомым только им двоим.

Курт тоже вспомнил, как несколько дней назад, здесь в Феодосии, на берегу моря, дядя признался ему в своей тайне. Он внимательно оглядел Ольгу. Представить девочкой не мог. Перед ним была старуха, значительно старше тети Амалии.

— Скажи, я узнал её! — попросил Эрвин племянника. Он перевел, а Эрвин, приподняв руку, поманил Ольгу подойти. Она подошла, он взял ее руку, крепко сжал, поднес к губам. Неожиданно вспомнились русские слова "Лублу тиба, Ола"!

Ольга улыбнулась, закивала головой.

— Я, я, майн Эрик!

Эрвин что-то сказал Курту, тот оторвал кусочек от инструкции к лекарству, взял карандаш, болтавшийся на спинке кровати вместе с табличкой температур, что-то записал и протянул Ольге. На бумажке была цифра 207. Курт сказал, чтобы зашла в "Асторию", номер 207. Дальше общаться им не дали. В палату вошла врач с медсестрами, за ней несколько гэбэшников и Елена. Ольга, сжимая в руке бумажку с номером, торопливо покинула палату.