Накопление капитала - Роза Люксембург

Глава одиннадцатая. Мак Куллох против Сисмонди

Исходившие от Сисмонди крики Кассандры против безрассудного расширения капиталистического господства в Европе вызвали против него резкую оппозицию с трех сторон: в Англии против него выступила школа Рикардо, во Франции — вульгаризатор Смита Ж. Б. Сэй и сенсимонисты.

В то время как в Англии идеи Оуэна, подчеркивающие темные стороны промышленной системы, в особенности кризисы, часто совпадали с идеями Сисмонди, школа другого великого утописта Сен-Симона, выдвигавшая охватывающую весь мир идею об экспансии крупной промышленности, безграничное развитие производительных сил человеческого труда, была сильно обеспокоена криками об опасности, которые исходили из уст Сисмонди. Но нас интересует здесь более плодотворный с теоретической точки зрения спор между Сисмонди и рикардианцами. От имени последних первым выступил Мак Куллох; в октябре 1819 г., т. е. тотчас же после появления «Nouveaux Principes», он напечатал в «Edinburgh Review» анонимную полемическую статью, направленную против Сисмонди и одобренную, как говорили, самим Рикардо[142]. На эту полемическую статью Сисмонди ответил в 1820 г. в «Annales de jurisprudence» Росси статьей под заглавием: «Исследование вопроса: растет ли в обществе одновременно со способностью производить и способность потреблять?»[143].

Сисмонди сам констатирует в своем ответе, что его прежняя полемика находилась под влиянием темных сторон торговых кризисов. «Та истина, которую мы оба ищем (когда Сисмонди писал свой ответ, он между прочим не знал, кто такой анонимный автор из „Edinburgh Review“), в настоящее время имеет огромное значение. Ее можно считать основной для политической экономии. Всеобщий упадок дает себя чувствовать в торговле, в мануфактурах и по крайней мере в нескольких странах даже в сельском хозяйстве. Страдания настолько длительны и ужасны, несчастье вторгается в такую массу семейств, что беспокойство и упадок духа охватывают всех, и основы хозяйственного порядка оказываются в опасности… Этому государственному упадку, вызвавшему столь огромные брожения, было дано два противоположных объяснения. Вы работали слишком много, говорят одни; вы работали слишком мало, говорят другие. Одни говорят: равновесие восстановится, и мир и благосостояние людей вернутся лишь тогда, когда вами будет потреблен весь избыток товаров, которые обременяют переполненный рынок, и когда вы в будущем будете сообразовывать свое производство со спросом покупателей; равновесие, говорят другие, установится лишь тогда, когда вы удвоите свои усилия, направленные к тому, чтобы накоплять и воспроизводить. Вы ошибаетесь, если вы думаете, что наши рынки переполнены, полна лишь половина наших магазинов. Наполним же и другую половину, тогда эти новые богатства будут обмениваться на другие и вольют новую жизнь в торговлю». Сисмонди выдвинул и формулировал здесь с исключительной ясностью самую сущность спора.

В самом деле, вся позиция Мак Куллоха держится и падает вместе с утверждением, что обмен является в действительности обменом товаров на товары, т. е. что всякий товар создает не только предложение, но и со своей стороны предъявляет спрос. В связи с этим спор принимает такую форму: Мак Куллох заявляет: «спрос и предложение являются выражениями, которые лишь коррелятивны и могут заменить друг друга. Предложение одного вида благ определяет спрос на другой вид благ. Так, спрос на данную массу сельскохозяйственных продуктов возникает тогда, когда в обмен за нее предлагается масса продуктов промышленности, производство которой стоило столько же, сколько и производство сельскохозяйственных продуктов; с другой стороны, действительный спрос на данную массу промышленных продуктов возникает тогда, когда в обмен на нее предлагается масса сельскохозяйственных продуктов, вызвавших такие же расходы»[144]. Уловка нашего рикардианца совершенно очевидна: он хочет оставить в стороне денежное обращение и представить дело так, как будто товары покупались и оплачивались прямо товарами.

Из условий высокоразвитого капиталистического производства он вдруг переносит нас во времена первобытной меновой торговли, которая еще в настоящее время преуспевает в центральной Африке. Отдаленное зерно истины этой мистификации состоит в том, что деньги при простом товарном обращении играют лишь роль посредника. Но именно вмешательство этого посредника, которое в процессе обращения Т-Д-Т (товар-деньги-товар) разделило во времени и в пространстве оба акта обмена — продажу и покупку — и сделало их друг от друга независимыми, — именно оно обусловливает тот факт, что за любой продажей отнюдь не следует сейчас же покупка, и, во-вторых, что покупка и продажа отнюдь не связаны с одними и теми же лицами и лишь в исключительно редких случаях имеют место между одними и теми же «personae dramatis». Но против этого как раз-то и грешит Мак Куллох: он делает противное здравому смыслу допущение, когда он противопоставляет друг другу промышленность и сельское хозяйство как покупателей и продавцов в одно и то же время. Общность категорий, которые к тому же изображены как вступающие в обмен в их целом, маскирует здесь фактическую раздробленность того общественного разделения труда, которое влечет за собой бесчисленное множество частных меновых актов, при которых совпадение покупок и продаж противостоящих друг другу товаров является редким исключением. Упрощенное понимание Мак Куллохом товарообмена вообще делает совершенно непонятным экономическое значение денег и их появление на исторической сцене, ибо оно прямо превращает товар в деньги и приписывает ему свойство непосредственно обмениваться на другие товары. Ответ Сисмонди несомненно довольно беспомощен. Чтобы доказать непригодность для капиталистического производства картины товарообмена, которую дает Мак Куллох, он ведет нас на лейпцигскую книжную ярмарку.

«На книжную ярмарку в Лейпциге съезжаются книготорговцы со всей Германии; каждый из них привозит с собой и выставляет для продажи четыре или пять произведений, из которых каждое напечатано изданием в 500 или 600 экземпляров. Каждый из книготорговцев обменивает свои книги на другие и привозит домой 2400 томов, т. е. столько же, сколько он доставил на ярмарку. Но он привез четыре разных произведения, а везет домой 200 разных произведений. Таковы коррелятивные и могущие заменить друг друга понятия спроса и производства ученика Рикардо: одно покупает другое, одно платит за другое, одно является следствием другого. Но, по нашему мнению и по мнению книготорговца и публики, спрос и потребление еще не начались. Плохая книга, если она и обменена в Лейпциге, тем не менее остается непроданной (это большая ошибка Сисмонди! — Р. Л.); она с одинаковым успехом будет заполнять полки книготорговца как в том случае, если в ней никто не нуждается, так и в том, если потребность в ней уже удовлетворена. Обмененные в Лейпциге книги лишь тогда будут проданы, когда книготорговцы найдут частных лиц, которые будут не только требовать эти книги, но и проявят готовность принести некоторую жертву, чтобы извлечь их из обращения. Лишь эти лица образуют действительный спрос». Несмотря на наивность этого примера он ясно показывает, что Сисмонди не поддается уловке своего противника и понимает, о чем в сущности идет дело[145].

Мак Куллох делает далее попытку обратить исследование от абстрактного товарообмена в сторону конкретных социальных отношений. «Допустим, например, что землевладелец авансировал ста рабочим пищу и одежду, за которые эти последние производят ему средства продовольствия в количестве, достаточном для 200 человек, и что фабрикант в то же самое время со своей стороны авансировал ста рабочим пищу и одежду, за которые они изготовили ему одежду для 200 человек. В этом случае у фермера, после вычета пищи и одежды для его собственных рабочих, останется пища еще для ста человек; в то же время у фабриканта после удовлетворения одеждой его собственных рабочих останется сто костюмов для рынка. В этом случае оба сорта товаров будут обменены друг на друга; избыточные средства продовольствия определяют спрос на одежду, а избыточная одежда определяет спрос на пищу».

Неизвестно, чему больше удивляться в этой гипотезе: бессмысленности конструкции, которая ставит на голову все действительные отношения, или той бесцеремонности, с которой все, что требовалось доказать, заранее берется в виде предпосылок, чтобы считать их затем «доказанными»? По сравнению с этим пример с лейпцигской книжной торговлей во всяком случае оказывается образцом глубокого и реалистического мышления. Чтобы доказать, что для всякого сорта товара в любое время может быть создан неограниченный спрос, Мак Куллох берет в качестве примера два продукта, которые относятся к самым необходимым и элементарным потребностям человека: пищу и одежду. Чтобы доказать, что товары могут обмениваться в любом количестве независимо от потребностей общества, он берет пример, в котором количества двух продуктов заранее в точности рассчитаны сообразно с потребностями и в котором следовательно с общественной точки зрения нет никакого избытка. Но, сравнивая личные потребности производителей с их собственным продуктом, он называет «избытком» общественно-необходимое количество последнего и блестяще доказывает, что любой «избыток» одного товара может быть обменен на соответствующий «избыток» другого товара. Чтобы доказать наконец, что обмен между различными товарами, изготовленными частными лицами, может быть произведен, несмотря на то, что их массы, издержки производства и важность производства должны быть конечно различны, — он берет в качестве примера две наперед равные массы товаров, на которые затрачены одни и те же издержки производства и которые в одинаковой мере являются предметами первой необходимости для общества. Для того, чтобы доказать, что в частнокапиталистическом хозяйстве, лишенном всякого плана, кризисы невозможны, он констатирует строго и планомерно регулируемое производство, в котором вообще нет никакого перепроизводства. Но соль остроумия хитрого Мака кроется в другом. Ведь в полемике речь идет о проблеме накопления. То, чем мучился Сисмонди и чем он докучал Рикардо и его эпигонам, заключалось в следующем вопросе: где найти покупателя для избытка товаров, раз часть прибавочной стоимости капитализируется, т. е. используется для расширения производства сверх дохода общества вместо того, чтобы итти на личное потребление капиталистов? Какова судьба капиталистической прибавочной стоимости и кто покупает товары, в которых она воплощена? Так спрашивал Сисмонди. И краса школы Рикардо, ее официальный представитель на кафедре Лондонского университета, авторитет для тогдашних английских министров из либеральной партии и для лондонского Сити, великолепный Мак Куллох ответил на это, сочинив пример, в котором вообще нет никакого производства прибавочной стоимости! Его «капиталисты» мучаются с сельским хозяйством и фабричным производством только во имя Христа: всего общественного продукта вместе с «избытком» хватает лишь для потребностей рабочих, для их заработной платы, а «фермер» и «фабрикант», голодные и голые, управляют производством и обменом.