Дети Капища - Ян Валетов

— Прошу прощения за то, что нарушил протокол, но поверьте, государь, ситуация не терпит промедления.

Крутов встал с неудобного, как походный стульчак, кресла и спустился вниз, к стоящему справа от подиума столу, делая приглашающий жест в сторону Кукольникова. Генерал последовал за ним.

— Просил бы у вас разрешения доложить наедине.

— Оставьте нас, — сказал Александр Александрович секретарям.

На секунду он задумался, а потом добавил:

— И запись отключите. Я позову, если понадобитесь.

— Благодарю вас, Ваше Величество, — произнес Кукольников.

Секретари вышли в приемную, охрана исчезла за дверями.

— Брось, Паша, — сказал Крутов с облегчением. — Достало это все. Садись.

— Спасибо, Александр Александрович, — внешне Кукольников слегка «оттаял», но Крутов обратил внимание, что присесть Бидструп не торопился, соблюдая субординацию. — Я постараюсь много времени не занять…

— Сколько будет нужно, столько и займешь. Ночь уже. Мне особо торопиться некуда. Разве что спать. А какой у нас, стариков, сон…

Кукольников был на три года младше Крутова, но выглядел лет на десять старше. Александр Александрович явно кокетничал.

— Как я понимаю, случилось что-то серьезное. Иначе ты бы принял решение сам.

— Достаточно серьезное, Александр Александрович… И, хотя проблема больше по моему ведомству, я опасаюсь, что мне не хватит ни ресурсов, ни сил, чтобы ее решить.

— Ты меня пугаешь? Или интригуешь?

— Сложный вопрос…

Кукольников улыбнулся краем рта. И несколько вымученно, как заметил Крутов. В голове у государя императора зазвенели тревожные колокольца: прежние профессиональные навыки стремительно пробуждались от летаргического сна власти.

— Скорее уж, не это и не то, Александр Александрович. Испугать вас — себе дороже. Испуганным я вас не видел никогда, а вот вышедшим из себя доводилось! — сказал Бидструп, тщательно взвешивая слова. — Заинтриговать? Так особой интриги нету. Есть опасность, так о ней надо говорить без обиняков, и тогда, ежели даст Господь, ее удастся избежать…

— Ну? — спросил Крутов, чувствуя, что кожа на лбу начала собираться складками. — Что натворили, профессионалы?

Кукольников вздохнул и, похоже, мысленно перекрестился. Во всяком случае правая рука дернулась непроизвольно и тут же легла обратно, на край стола.

— Год назад я докладывал вам, что один из бывших отделов Конторы начал оперативную игру с неким Али-Бабой, террористом, связанным с экстремистскими арабскими организациями, номер три в розыскном листе ФБР на настоящий момент, номер два в листе Интерпола, номер четыре у нас, в ФСБ…

— Я помню, — сказал Крутов, вынимая из воспоминаний обрывки сведений, полученных год назад. — В общих чертах. Чечня, самолет в ОАЭ, потом рейс «Эль Аля». Да?

Знающий о том, что бывший шеф любит вникать в подробности, Кукольников протянул Крутову несколько листов с плотным, мелким текстом.

— Ах да… — протянул Александр Александрович, скользя глазами по тексту «в диагональ». — Да ну… Точно. Да.

Он поднял взгляд на Кукольникова, и это был уже не взгляд императора, это был взгляд руководителя одной из самых грозных спецслужб в мире — генерала Крутова: холодный, сосредоточенный и, мягко говоря, недружелюбный.

— Это понятно. Дальше.

— Тогда, когда я вам докладывал, его просто вели. До того, как он сунул нос в Чечню, у нас с ним были контакты. Он даже делал для нас кое-что. А после взрывов в Воронеже и Новороссийске мы полагали, что он уже здесь не появится. Но он появился. Вел себя прилично. Ни с кем из наших подопечных не общался. Я уж грешным делом думал, что он у нас отсиживается. Но ошибся. Его интересовал бериллий.

— Объясни.

— Принцип «грязной» бомбы, Александр Александрович. Обычная мощная бомба с начинкой из порошка бериллия в центре Москвы сделает ее нежилой на много лет. Нескольких килограммов хватит. Если совместить с ядерным зарядом — эффект во много раз сильнее. И смертоноснее. Если интересуют технические подробности, у меня есть пояснительная…

— Потом. Оставишь. Дальше.

— Такой порошок остался в Ничьей Земле. В Киеве. Там был филиал одной питерской конторы, еще в советское время. Он начал искать контакты, и мы решили подставить ему своего человека.

— Кто мы? — переспросил Крутов. — Откуда он знал про порошок? Объявление что ли хохлы повесили?

— Сценарий разрабатывал Истомин. И Рысина.

— Жива еще?

— Живее всех живых, — подтвердил Бидструп. — И в твердой памяти, и здравом уме.

— Зачем она Истомину? Своей головы нет?

— Да нет, Александр Александрович, есть голова. Внучатый пасынок Рысиной — один из тех, кто осуществляет связь Зоны с остальным миром. И мы этот процесс контролируем, по мере возможности. Он бывший наш, конторский, но вы его не знаете, не совпали по времени. Хотя фамилию знаете, наверное, — Сергеев. Михаил Сергеев.

— Мангуст? Дело Мангуста? — Крутов скорее утверждал, чем спрашивал.

Павел Андреевич искренне удивился.

У государя императора была потрясающая память. А как для его возраста, так прямо феноменальная. Помнить события двенадцатилетней давности?… Впрочем, в то время Александр Александрович был президентом Российской Федерации и ему наверняка докладывали о бойне, которую устроили Умка с Мангустом в московском метро во время Ливня.

Мангуст тогда окончательно слетел с катушек. Он и его Братство. Банда ненормальных. Шумная тогда вышла история. Когда два оперативника такого масштаба, как Сергеев и Мангуст, начинают резать друг другу горло, то это тяжело не заметить — ни Ливень, превративший Москву в бурлящую грязевыми потоками реку, ни кошмар Волны, сделавшей часть Украины безжизненной Зоной, не могли скрыть концы полностью.

Кукольников вспомнил тело Сашки Кручинина — изломанное, искореженное, его белое, словно присыпанное мукой, лицо и остекленевший, застывший взгляд глаз, потерявших цвет от долгого пребывания в воде. Они стали линялые, тусклые, из уголков струйками скатывалась вода, словно Сашка плакал. И из приоткрытого рта шла вода. А потом меж губ появился огромный слизняк, выполз на щеку и неторопливо пополз вверх, к открытым настежь глазам, оставляя жирный след на начавшей подсыхать коже.

Приехавший Дайвер осмотрел тело, поцокал языком, трогая правую руку Кручинина, сломанную в трех местах, и вынес вердикт, вытирая ладони влажной дезинфицирующей салфеткой:

— Мангуст…

— Ты уверен? — спросил Бидструп. — Зачем Мангусту Вязаный? Он же когда-то у Мангуста учился?

— Я тоже когда-то учился у Мангуста, — сказал Дайвер, закуривая. — И водку с ним пил. И на задание ходил. Например, когда мы Сергеева с Кубы вытаскивали… А что, это что-то меняет, Пал Андреевич?

За окнами потоками лил дождь. Так продолжалось третьи сутки, и он становился все сильнее и сильнее. Это был Ливень, но этим именем его назвали уже потом. Крупные капли стучали по окнам залитого грязной водой полуподвала, где-то в углу пищали крысы, на поверхности плавали пластиковые бутылки, целлофановые кульки, презервативы, смятые пачки от сигарет и поднявшееся из канализационных труб дерьмо.

По пояс в воде бродили бледные оперативники, пытаясь разыскать хоть что-то — уровень поднимался и через несколько часов разыскивать будет уже негде. Запах стоял такой, что не спасали даже турунды с серебром в ноздрях: тяжелый запах гнилой воды, мочи, фекалий и сырости. Тело Кручинина лежало наполовину в черном пластиковом мешке, а наполовину на ведущих вверх ступенях. За последние тридцать минут две нижних ступени скрылись в коричневой жиже.

— Руку его видели? — спросил Дайвер, из ноздрей которого смешно, словно седые волосы, торчали клочки ваты. — И ребра слева? И шейные позвонки? Мангуста работа. Его техника. Я думаю, что где-то здесь, — он повел рукой с дымящей в ней сигаретой в сторону подвала, — лежит пистолет Кручинина. Он успел его достать. А Мангуст успел ударить. Был у него такой удар — кисть ломается, как спичка, и плечо одновременно. Тут он еще и локоть на излом взял, через колено. Но это для шока болевого. Сашка тоже не подарок был, а тут поплыл, это очевидно. Потом Мангуст с ним разговаривал. Ну, в смысле, узнать ему что-то было надо…

Кукольников видел левую руку Кручинина — все пальцы сломаны, вывернуты из суставов, первые фаланги раздавлены. Дайвер несомненно был прав: Мангуст проводил экспресс-допрос. Что он хотел узнать и узнал ли — оставалось тайной.

— Скорее всего, Кручинин ничего не сказал, — предположил Дайвер, стряхивая пепел в воду. — Иначе Мангуст убил бы его сразу.

— Он что, убил его не сразу?! — встрепенулся Кукольников.

От одной мысли, что этот человек, сейчас более всего напоминающий побывавшую под грузовиком куклу, жил еще некоторое время в подвальной вони, лишенный возможности двигаться, и ворочался в прибывающей воде, как раздавленный жук, становилось страшно. Бидструп был человеком с воображением и ничего не мог с этим поделать.