Царь нигилистов 3 - Наталья Львовна Точильникова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мама пила чай из маленькой чашечки с золотым ободком и пейзажем на боку. И багровое солнце отражалось в позолоте.
На столике стояла еще одна такая же чашечка и ваза с конфетами.
— Садись, — сказала мама́. — Это для тебя.
Он опустился в такое же малиновое кресло, как у нее, и отпил глоток обжигающего чая.
— Я показала папа́ твое письмо, — сказала императрица.
— Мне собираться обратно на гауптвахту?
— Боже мой! Нет. Он все понял.
— Что насчет Кавелина?
— Это невозможно, он предубежден. Но есть выход. У Кавелина есть талантливый ученик.
— Борис Николаевич?
— Да, Чичерин.
— Он конечно консерватор, но совсем не глуп.
— Чичерин — консерватор? — удивилась мама́.
— Так видится с моей монтаньярской скамьи под самым потолком левого фланга.
Мама́ усмехнулась.
— Что ты о нем думаешь? — спросила она.
— Я очень хорошо о нем думаю. Тем более, что в отличие от Кавелина он, кажется не такой фанатичный сторонник общины. А то бы с Кавелиным мы подрались.
— Все сторонники общины, Саша: от Ростовцева до Чернышевского. Такое же мнение, как у тебя, я видела только в одном экономическом журнале, но даже не помню имени автора.
— Ужас какой! Они же все ошибаются. Надо с этим что-то делать!
Она улыбнулась и отпила чай.
— Твой отец сразу бы засомневался, — заметила она.
— Ну, он же не…
И Саша осекся.
— Не видит вещих снов, ты хотел сказать? — предположила она.
— Я боюсь даже упоминать об этом, чтобы на меня не натравили Балинского и не заставили пить лауданум.
— Это в прошлом, — сказала она. — Не бойся.
— Без уничтожения общины свобода не будет свободой, просто одно рабство сменит другое. И община станет едва ли лучшим рабовладельцем, чем помещик. А потом кому-нибудь после нас придется снова освобождать крестьян. Это вообще не решение проблемы, это перекладывание её на потомков.
— Ты против крестьянского самоуправления?
— Я за крестьянское самоуправление. Я против общины, как экономической единицы. Прежде всего передельной общины, которая отнимает у крестьянина стимул богатеть. Легче детей нарожать и получить больший надел по числу едоков. Я за свободный выход из общины с землей. И свободную продажу земли, кому угодно. Даже земли, обремененной долгами, они к земле должны быть привязаны, а не к человеку.
— Ты можешь все это написать?
— Могу, конечно. Но мне очень не хватает знаний о современной российской экономике. Я даже не понимаю, какая у нас налоговая система.
— По-моему, никакой, — заметила мама́.
— Ну, так не бывает! А как же государство богатеет? И чем живет? И почему так нужно золото ему, хотя простой продукт имеет?
Она улыбнулась.
— А если я дам тебе учителя?
— Скажу спасибо.
— Только ты не сможешь учиться с Никсой.
— Он не интересуется экономикой? По-моему, это важнее фортификации.
— Просто ты плохо знаешь немецкий.
— Экономика будет на немецком?
— Для тебя на русском. Я об остальном. Ты же хотел учиться вместе с братом?
— Да. Но то, что на немецком можно пока отложить. Пока не научусь читать Шиллера в оригинале.
— Научишься?
— Обязательно.
— Ты по-прежнему видишь сны о будущем? — спросила она.
— Нет, но я все помню.
— Саша, расскажи мне про ваши медицинские эксперименты? Что вы поняли?
— Что туберкулез заразен. Мы это не только поняли, мы это доказали. И будем публиковать. Думаю, весной где-то. Так что морально готовлюсь. Но опыт со свинками несложно повторить, так что не думаю, что нас опять размажут по стенке.
— Расскажи мне подробно, в чем заключается опыт.
Саша изложил все не очень приятные подробности.
Мама́ выслушала, не поморщившись.
— То есть вы брали мокроту больных чахоткой и вводили морским свинкам, и те умирали от туберкулеза?
— Да.
— Только мокроту?
— Не-ет.
— Саша, причем здесь золотуха?
Саша отвел глаза. За окном все еще пылал закат.
— Я знаю, что ты считаешь, что у Никсы чахотка, — сказала она. — Говори.
— Не совсем, — сказал Саша. — Мы брали гной из ран золотушных больных и вводили его свинкам.
— И?
— Они умирали от туберкулеза. Но, видимо, золотуха — это какая-то другая форма чахотки. Не знаю, насколько опасная, но мне бы было спокойнее, если бы у Никсы ее не было.
— Мне тоже, — согласилась мама́. — Жаль, что вы не сказали мне сразу.
— Не решились, ни я, ни Никса. Но я думаю, что еще есть время.
— Никса каждое лето ездит на морские купания в Гапсаль, у него там почти все проходит.
— Гапсаль? Это какое море?
— Не помнишь?
— Не помню, — вздохнул Саша. — Хотя название, по-моему, слышал.
— Балтийское, — сказала мама́.
— Это не то! Нужно южное море.
— Откуда ты знаешь?
— Видел во сне. И где-то читал, что в южных странах туберкулез — меньшая проблема. Ницца. Или Рим. Тирренское море, конечно, дерь… не самое лучшее, зато солнце жарит дай боже!
— Ты видел Тирренское море во сне?
— Да, видел. И Рим, и Ниццу. Из Рима до прибрежной Остии идет железная дорога. Но, может быть, её еще нет, не знаю. Но там недалеко, вёрст тридцать. В Остии цветут олеандры, море теплое, есть песчаный пляж, но дно вязкое, что не очень приятно, в городе много римских развалин. В Ницце не так жарко, что для Николая, наверное, хуже, зато гораздо приятнее. Пляж с мелкой галькой, архитектура, как в Париже, огромные пальмы на Английской набережной.
— Ты рассказываешь так, словно там был.
— У меня очень яркие сны. Честно говоря, хотелось бы побывать, чтобы сравнить с реальностью.
— Может быть, — сказала мама́. — Ты считаешь, что Никса в большой опасности? Что было о нем в твоих вещих снах?
— Я не видел его в будущем. Но, возможно, с июля что-то поменялось. Я же не сижу, сложа руки. Только очень тяжело. Словно пытаешься удержать скалу.
— Вы поняли, что чахотка заразна. Что теперь нужно делать?
— Искать лекарство. Я слышал во сне название «пенициллин». Это лекарство, которое делают из плесени. Но я не знаю, как делают. Видимо, будем экспериментировать, продвигаться на ощупь, ошибаться и терять время. И неизвестно, когда мы сможем получить то, что нужно. В общем нужны люди и деньги. Елена Павловна дает, но этого мало. Лучше, если будет государственная программа.
— Будет, — сказала мама́.
— Отлично! И мне бы хотелось, чтобы к моему проекту имел отношение человек компетентный и авторитетный. Например, Пирогов. Склифосовский с ним переписывается, но мне бы хотелось от него большей вовлеченности. Он знает про болезнь Никсы?
— Нет.
— Может быть, ему посмотреть Никсу?
— Енохин обидится.
Саша
