ЮРОДСТВО И СТОЛПНИЧЕСТВО - НИКОЛАЙ КУЗНЕЦОВ

Въ чемъ же выражается духовная свобода самоотверженнаго человѣка?

Такъ какъ эгоизмъ владѣетъ чувственною природою человѣка посредствомъ плотскихъ удовольствій и наслажденій, то духовная свобода силою самоотверженія прежде всего возвышается надъ человѣкомъ, побѣждая похоть плоти [DCCLXXX].

Эгоизмъ держитъ волю человѣка въ цѣпяхъ, скованныхъ, такъ сказать, изъ сокровищъ и благъ міра, самоотверженіе расторгаетъ эти цѣпи, и человѣкъ, разрывая связь сердца съ земными сокровищами, разсуждаетъ такъ съ апостоломъ: „Ибо мы ничего не принесли в мир; явно, что ничего не можем и вынести [из него]. 8 Имея пропитание и одежду, будем довольны тем" [DCCLXXXI].

Эгоизмъ увлекаетъ многихъ приманкою почестей и славы, самоотверженіе доставляетъ плѣнникамъ этимъ свободу, увлекая ихъ къ почести вышняго званія [DCCLXXXII]. Эгоизмъ основываетъ свое величіе въ умѣ человѣка на умственныхъ отличіяхъ, самоотверженіе, ставя это величіе ни во что, ничего болѣе знать не хочетъ, точію Іисуса Христа [DCCLXXXIII]. Эгоизмъ извращаетъ въ cердцѣ человѣка и самую естественную любовь къ жизни, поставивъ цѣлію настоящей жизни эту же самую жизнь, самоотверженіе разрушаетъ этотъ оплотъ эгоизма, поставляя цѣлію жизни и смерти человѣка Христа Спасителя, потому что самоотверженный возвышается до такой свободы духа, что и самая жизнь нисколько не привязываетъ его къ себѣ и что ему и „Ибо для меня жизнь – Христос, и смерть – приобретение" [DCCLXXXIV].

Такое именно христіанское самоотверженіе мы и видимъ въ подвигѣ „юродства". Оно въ немъ является не столько внѣшнимъ, сколько внутреннимъ, состоящимъ въ отсѣченіи отъ сердца нечистыхъ помысловъ и страстей. Но внутреннее самоотверженіе само собою вызываетъ внѣшнее, а чаще внѣшнее самоотверженіе производитъ внутреннее; такъ въ жизни всѣхъ св. подвижниковъ, а въ частности, св. юродивыхъ, мы замѣчаемъ, что они всегда почти восходили къ внутреннему самоотверженію чрезъ внѣшнее, хотя одно внѣшнее самоотверженіе безъ внутренняго не составляетъ истиннаго самоотверженія и не производитъ духовной свободы, которая побуждаетъ самоотверженно спасать другихъ отъ зноя и холода (св. Серапіонъ), помогать бѣднымъ, полагать душу свою за спасеніе падшихъ и пр. и пр.

Далѣе, „юродство" есть родъ высшей степени самообладанія. Вѣдь, св. юродивые, достигая высшихъ ступеней нравственнаго развитія, не были тутъ навсегда гарантированы отъ преобладанія страстей низшихъ надъ высшими требованіями нравственнаго закона [DCCLXXXV]: и здѣсь то имъ пришлось проявить во всей своей силѣ самоуправленіе. Прежде всего, живя въ міру, они естественно – могли согрѣшать мыслію. Значитъ, и первымъ проявленіемъ самообладанія св. юродивыхъ было надлежащее управленіе своими мыслями, умомъ. Кто научится здраво, спасительно мыслить, тотъ возьметъ верхъ надъ низшими страстями плоти, и христіанскія мысли своею чистотою могутъ прогонять тѣ унизительныя и развращающія мысли, которымъ люди часто любятъ предаваться и отъ которыхъ часто нравственно гибнутъ. Надо полагать, что и чистота отношеній, полнѣйшее безстрастіе св. юродивыхъ (напр. св. Симеона) было проявленіемъ ихъ свѣтлыхъ мыслей. Чистотою мыслей (св. Симеонъ въ женской банѣ) они отгоняли отъ себя всякія плотскія пожеланія, и умъ ихъ не разбѣгался по распутіямъ міра.

Наконецъ, если мы обратимъ вниманіе на употребленіе ума и на его значеніе во внѣшней жизни, гдѣ онъ является силою, которая чрезъ сообщеніе другимъ нашихъ мыслей и чувствованій въ словѣ, сближаетъ насъ съ ними и соединяетъ, то смѣло можемъ признать „юродство" съ этой стороны подвигомъ безпримѣрнаго самоотверженія, отказаться отъ ума для внѣшней жизни, значитъ отвергнуться всего себя, оставить почти одно имя человѣка, прервать обыкновенный союзъ съ ближними, закрыть свою душу отъ всѣхъ и каждаго, осудить себя на перенесеніе отъ нихъ всего, что обыкновенно бываетъ слѣдствіемъ безумія, – это значитъ осудить себя на всѣ лишенія, не имѣть нужнаго для поддержанія внѣшняго своего бытія – пищи для пропитанія, одежды для прикрытія наготы, жилища для пріюта. Проводя жизнь въ обществѣ, св. юродивые были не менѣе одиноки, какъ и живущіе въ дикихъ пустыняхъ, ихъ души, исполненныя высокими, святыми чувствами, съ обѣтомъ „юродства" до конца жизни, большею частію, закрыты для всѣхъ и каждаго. Не каждому изъ нихъ случалось въ продолженіи цѣлой жизни найти человѣка, которому бы можно или должно было сказать нѣсколько словъ, могущихъ дать понятіе, что онъ не тотъ, какимъ его считаютъ, что онъ знаетъ Бога, знаетъ присныхъ о Христѣ братій и молится за нихъ. Чтобы имѣть такую силу самообладанія, какую мы замѣчаемъ въ „юродствѣ", для этого необходимо самопознаніе, требующее того, чтобы человѣкъ, отвлекая свой взглядъ отъ внѣшнихъ предметовъ, обращался къ себѣ и замѣчалъ въ своей природѣ всѣ, представляющіяся ему общія или частныя, существенныя или случайныя, хорошія или худыя свойства.

Самопознаніе было непрерывнымъ дѣломъ цѣлой жизни св. юродивыхъ. Они съ неослабною бдительностію наблюдали за каждымъ проявленіемъ своей мысли, внимательно слѣдили за самыми тайными своими чувствованіями и желаніями и силою Божіей благодати, призываемой молитвою и самоотверженіемъ, прозорливо предотвращали даже малѣйшее поползновеніе своей природы къ нарушенію небесной правды, внушаемой начертаннымъ въ человѣкѣ закономъ духа и гласно проповѣдуемой въ словѣ Божіемъ. Самопознаніе св. юродивыхъ не только благотворно было для нихъ самихъ, но имѣло еще обширнѣйшее и благодѣтельнѣйшее вліяніе на самое окружавшее ихъ общество. Оно обуздывало въ немъ порывы эгоистическаго самомнѣнія, сообщало ему прекрасный характеръ христіанской скромности и сдержанности и располагало его къ жизни мѣрной и равной, къ дѣятельности строгой и обдуманной, къ основательности во всѣхъ его предначинаніяхъ. Такимъ образомъ, чрезъ самоотверженіе въ „юродствѣ" происходило отложеніе или совлеченіе ветхаго человѣка съ дѣяньми его [DCCLXXXVI], измѣненіе грѣховнаго образа мыслей, желаній, чувствованій и дѣйствій, совершенное исправленіе своей жизни и осуществленіе евангельскихъ добродѣтелей, совокупность которыхъ составляетъ святость.

Въ заключеніе І-ой части сочиненія, очень кратко коснемся современнаго „юродства".

Въ настоящее время въ рѣдкомъ городѣ нельзя не встрѣтить лицъ мужскаго и женскаго пола, которыя своимъ образомъ жизни, своими поступками, вообще своимъ поведеніемъ напоминаютъ прославленныхъ св. церковію Христа ради юродивыхъ, потому и извѣстны въ народѣ также подъ именами юродивыхъ. Божіихъ людей, или просто подъ своими уменьшительными именами; Иванушка, Антонушка, Павлуша, Петруша, Маша, Аннушка, Дарьюшка и т. п. Ихъ нерѣдко можно видѣть на улицахъ, а всего болѣе они витаютъ около храмовъ Божіихъ, ходятъ босые въ худыхъ рубищахъ, съ растрепанными волосами, съ посохами въ рукахъ, обвѣшанные различными побрякушками, четками, веревочками и т. п. Своими словами, замѣчаніями и разными странными поступками вызываютъ они у однихъ улыбку, у другихъ насмѣшку, у иныхъ отвращеніе. Такъ какъ подобные люди не причиняютъ никому существеннаго зла, и своимъ поведеніемъ, выходящимъ изъ обыкновеннаго порядка жизни, не производятъ замѣтныхъ безпорядковъ, то и остаются большею частію безъ присмотра и наблюденія. Гдѣ они имѣютъ пристанища, чѣмъ питаются, до этого многимъ нѣтъ дѣла; только сердобольныя вдовы, набожныя старыя барыни, особенно купчихи, даютъ имъ у себя пріютъ и столъ, и въ сладость слушаютъ ихъ наставленія.

Таковъ былъ въ 60 годахъ прошлаго столѣтія въ Муромѣ нѣкто Антоній. Жилъ онъ въ тѣсной кельѣ, рѣдко являлся въ храмѣ, а больше нигдѣ. Волосы носилъ длинные, въ безпорядкѣ разбросанные, такъ что они закрывали все его лицо. Въ храмѣ становился онъ всегда на одномъ мѣстѣ и ни на кого изъ присутствующихъ не обращалъ вниманія. Въ народѣ пользовался большимъ уваженіемъ. Такого рода Божьи люди живутъ обыкновенно въ тѣсныхъ келійкахъ, построенныхъ усердствующими, имѣютъ при себѣ послушника или послушницу, которые докладываютъ о приходящихъ и принимаютъ отъ нихъ приношеніе. Образъ жизни этихъ затворниковъ большею частію мало извѣстенъ, потому что рѣдко они выходятъ изъ своего постояннаго затвора, а при посѣтителяхъ ведутъ себя вообще осторожно. Въ бесѣдѣ съ посѣтителемъ они не словоохотливы; впрочемъ у иныхъ въ этомъ отношеніи замѣчается нѣкоторая разборчивость, – съ одними изъ посѣтителей говорятъ больше, съ другими очень мало; весьма нерѣдко эта разборчивость опредѣляется званіемъ и состояніемъ приходящихъ, еще чаще – различными приношеніями. Малыя приношенія удостоиваются краткихъ отвѣтовъ, а иногда и никакихъ не удостоиваются; большія же приношенія встрѣчаютъ радушный пріемъ и обильную рѣчь; только рѣчь эта всегда иносказательна, загадочна, представляется въ различныхъ притчахъ, такъ что слушатели сначала большею частію не понимаютъ сказаннаго, а потомъ уже сказанное прилагаютъ къ тѣмъ или другимъ обстоятельствамъ своей жизни, желая истолковать загадочныя слова юродивыхъ.