Эфирные контрабандисты (СИ) - Сухов Лео

Всё тело Араэле ещё сотрясало кашлем и рвотой. Она вдыхала рвотные массы, пытаясь получить долгожданный кислород, давилась и кашляла ещё больше. Идти сама она не могла — слишком много дряни в ней было. Не обращая внимания на то, что она вся изгваздана, воняет рвотой и продолжает её извергать, я положил девушку к себе на плечо и, покачиваясь, вывалился из комнаты в коридор. Где-то здесь просто обязана была найтись лестница на второй и третий этажи дома… Потыкавшись ещё минуту в пустые дверные проёмы, я вскоре обнаружил путь наверх.

Лёгкие как будто горели огнём, а ещё меня мутило и страшно тошнило, но я заставлял себя идти по ступенькам. Весь мир вокруг стал кроваво-красным, будто на меня надели очки с цветными стёклами. В голове неумолимо нарастал гул, а стук в висках вообще напоминал удары отбойного молотка. Сердце уже не справлялось со снабжением кислородом всего моего организма. Я так и не дошёл до третьего этажа здания… Я сумел подняться лишь до уровня, на котором был потолок второго этажа. А потом организм отказался подчиняться приказам, и в глазах начало стремительно темнеть. Всё что я успел — это как можно аккуратнее пристроить трясущуюся в судорогах Араэле на ступеньки. И лечь сам. А потом сознание померкло…

Глава 48

В которой я прихожу в себя, хотя лучше бы было сдохнуть, а ещё мы слышим чьи-то голоса, идём дальше, хотя хотелось бы вернуться, и доходим до ликея, но я совершенно этому не рад

— Фант! Фант, очнись! — голос Араэле пробивается через ватную муть беспамятства, а мозг, включившись и чувствуя боль, выдаёт разочарованную мысль:

«Ей-то никто не мешал отлежаться!».

Рот при этом ничего членораздельного выдать не мог, поэтому в ответ я помычал, порычал и попытался удержать глаза от открытия. Зря попытался — на меня навалились такие «вертолёты», что желудок сразу же вывернуло наизнанку. В нос ударил едкий запах желчи.

— Давай, Фант, поднимайся!.. Надо отползти отсюда! — потребовала Араэле. Правда, голос у неё у самой был слабый, а её попытка тянуть меня за руку была ещё слабее.

Я, наконец, открыл глаза и понял — лучше бы и дальше были «вертолётики». Зрение мутное, меня и самого мутит, а во рту, кажется, кто-то устроил гальюн. В желудке вообще запустилась сфера пустоты, а в воздухе витают такие ароматы, что недавняя газовая атака кажется просто детской шалостью…

Собрав волю в кулак, я встаю на четвереньки. Руки натыкаются на что-то липкое, но я заставляю себя не думать о том, что это за дрянь. Нельзя думать, иначе тут и останусь — дальше желчью плеваться. Рядом пытается подняться на ноги Араэле, но, видимо, тоже в какой-то момент понимает: движение на четырёх конечностях сейчас куда предпочтительнее, чем попытка устоять на своих двоих.

Мы ползём по лестнице, вываливаемся на третий этаж, как два безвольных мешка с костями… И продолжаем ползти. Чем дальше от вони, которую сами же и развели — тем лучше. Шагов через двадцать, правда, мы оба зашлись кашлем — и ещё какое-то время лежали, не в силах двигаться дальше. И только когда лёгкие окончательно избавились от всего того, что в них попало — но это не точно, конечно!.. — только тогда мы снова поползли вперёд.

В конце этого пути нас ожидала небольшая комната, в которую мы и ввалились, помогая друг другу. Через небольшое окно под потолком внутрь проникал свежий ночной воздух. На наше счастье, по пути нам не попались автоматоны, а ещё нас так и не засекли орудия бастионов. Да и, если честно, системе обороны города сейчас было чем заняться. Не знаю уж как, но чудовища поверхности всё-таки почувствовали наше ночное присутствие внутри стен. И теперь внешние бастионы активно пластали на подступах всех желающих отведать человеческого мяса.

— Изначальные… Как же плохо… — простонала Араэле, лёжа на полу.

Я хотя бы заставил себя принять сидячее положение… Хотя вообще-то рывок с места, где мы переживали последствия химической атаки, высосал из меня все силы. И даже мыслей в голове не было — только лёгкая зависть к моей спутнице, которая в таком состоянии ещё может хоть что-то говорить.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Вода есть? — хрипло спросила девушка.

Вода… Вода у меня была — целая фляга. К сожалению, основные запасы воды и провианта остались вместе с Диком и Риком на улице. А парни явно отправились на перерождение — вряд ли им удалось пережить этот богатый на приключения вечер. Скорее всего, их мы увидим уже на Меланге, потому что подать знак Рубари было некому. Впрочем, наш механик должен был сообразить, что отсутствие знака — это веский повод срочно проверить ближайший круг возрождения. Всё-таки мы договаривались о системе оповещений…

— Вода? — напомнила мне Араэле.

Собравшись с силами, я скинул с плеч рюкзак, который так и таскал с собой, развязал горловину и вытащил флягу, протянув её девушке. И очень надеясь, что она додумается оставить немного воды и мне…

— Если сумеем достать рюкзаки братьев… — это были мои первые слова после газовой атаки, и я с удивлением прислушивался к собственному хриплому голосу. — Найдём ещё припасы…

Я снова залез в рюкзак. Немного порывшись, я достал подсохшие за сутки бутерброды, внимательно на них посмотрел и убрал назад… Есть мне хотелось просто безумно, но я понимал, что стоит проглотить хоть кусочек, как организм сразу же отправит его назад. Надо было всё-таки отлежаться, дождавшись конца интоксикации…

— Фант, только пожалуйста… Не говори, что это я виновата… Я и так знаю, — очень серьёзно попросила Араэле. — Напомнишь — прибью…

— Не прибьёшь… — ответил я не менее серьёзно. — Тебе до меня ползти далеко…

— Всё равно не говори! — буркнула девушка.

— Не скажу… Сил нет злорадствовать… — не стал скрывать я истинные причины своего гуманизма и всепрощения.

Впрочем, возможно, я и так бы не стал этого говорить. Какой смысл? Сказать: «Ну я же предупреждал!» — несомненно, очень приятно, но лишь в момент произнесения фразы. Ответ собеседника, который и так страдает от совершённой ошибки — и теперь просто нашёл, куда выплеснуть злость на самого себя, но так, чтобы не на самого себя — гарантированно и вам самим не понравится. Пускай человек страдает молча, переваривая внутри свою огромную вину. А заодно и глубоко страдая от этого морального несварения. Возможно, потом вы оба ещё будете вспоминать с юмором всё, что произошло. Возможно… Я не знаю. Обе моих жизни были слишком короткими для того, чтобы узнать, что будет потом.

— Вина каждого измеряется мерой его внутренней наивности, — шепнули в темноте.

Я уже собрался открыть рот и высказать всё, что думаю про философствующих аристократок, но Араэле меня опередила:

— Фант, лучше уж обвиняй меня, чем такую глупость нести!.. — слабым, но сердитым голосом заметила она.

— Как интересно… Я как раз собирался и сам тебе отругать за эти неуместные придирки, — нашёлся я через пару секунд. — Так это что, не ты сказала?

— Каждый слышит то, что хочет услышать, — шепнула темнота.

Наступила тишина — буквально на пару секунд. А потом девушка старательно завозилась на полу, да и я, преодолевая слабость, начал подниматься на ноги, опираясь спиной о стену. Над Араэле внезапно вспыхнула золотистая искорка, освещая помещение. Девушка стояла на грязном полу, на одном колене, и внимательно оглядывалась. Но комната была пуста.

— Этого, как я понимаю, ты тоже не говорила… — заметил я. — И как ты, наверно, понимаешь, этого не говорил и я. Тогда кто вообще здесь шепчет?

— Кто бы это ни делал, мне уже противно! — заметила Араэле, брезгливо оглядываясь по сторонам.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Противен не шёпот, а то, что извергнуто было вами из самих себя! — обиделся неизвестный и невидимый шептун.

— Вот пойди и убери! — нашёлся я, хотя к этому моменту от ужаса у меня всё внутри сжалось в холодный ком. — А то ходит тут, шепчет…

Я вцепился в жезл на поясе, внимательно слушая темноту, сгустившуюся за пределами светлого пятна. И готовясь в любой момент нанести удар. Я продолжал водить глазами из стороны в сторону, чтобы в какой-то момент столкнуться взглядом с ужасающим бледным лицом с чёрными провалами вместо глаз… Лицо, собственно, ничего не делало — просто смотрело, но жутко было аж до дрожи в коленях…