Говорящий ключ - Виктор Кирюшкин

Павел немедленно собрался в путь. Кирилл Мефодиевич пошел его проводить. В километре за станом он присел на поваленное дерево, знаком пригласив Павла сесть рядом.

— Старая дорога не годится, слишком далеко. Слушай, запоминай, я расскажу другой путь, однако. — Кирилл Мефодиевич раскурил трубку, прикрыл глаза рукой и с минуту сидел молча, вспоминая когда-то давно пройденные тропы. — Река пробила сквозь горы самый короткий путь к морю, — начал проводник. — Только идти берегом реки тяжело. Отвесные скалы стоят, по ним только горные бараны ходят. Далеко в сторону от реки тоже уходить плохо. Пойдешь верхом... сопками, чтобы реку все время видно было. Два дня будешь видеть реку, потом сопки станут меньше... Запомнил?

— Запомнил, Кирилл Мефодиевич.

— Еще день пройдешь берегом, уже встретить другую маленькую реку, в Накимчан впадает, однако. Здесь заночуешь. Перейдешь вброд, полдня будешь вдоль речки идти, увидишь низкую сопку с голой вершиной. как облупленная стоит, внизу — лес, на вершине — тундра. Здесь поворот, Однако, влево... на юг... Запомнил?

Кирилл Мефодиевич рассказал Павлу весь путь до села Свободного на берегу моря, от которого к прииску ведет проторенная дорога. По его словам выходило, что если идти так, как в молодости ходил он сам, то через неделю Павел будет у прииска.

— Я за пять дней приду, — упрямо сдвинул брови Павел.

— Зачем хвалиться, однако, — укоризненно покачал головой Большаков. — Лет двадцать назад я был, пожалуй, сильнее тебя. Командир сказал, лети, Большаков, птицей, ты должен обойти белогвардейцев, которым удалось удрать от нас. Предупреди партизан в Свободном, чтобы встретили нежданных гостей. Деваться им больше некуда, выйдут они обязательно к селу. Я шел ночью и днем, пришел за семь дней. Через два дня белогвардейский отряд вышел из тайги. Встретили крепко, однако. Шагай! — Большаков поднялся, крепко стиснул руку Паяла.

Позвав Хакаты, Павел быстро скрылся в тайге. Большаков долго стоял, опираясь на ружье, и смотрел вслед Павлу. Старый проводник мало верил в успех Павла. Большаков не сомневался, что Павел доберется до прииска, но на помощь авиаразведки он не надеялся. Ведь оказалась же неудачной попытка разыскать Марченко в Кандыбу с помощью самолета. Такая же неудача может постигнуть и поиски Воробьева и Нины. Пройдет много дней, прежде чем появится самолет, и за это время мало ли что может случиться с заблудившимися. Возвратясь на стан, он с новой энергией принялся за поиски.

***

...Шли дни. Упорные поиски продолжались, но по-прежнему никаких следов обнаружить не удавалось. Одного из разведчиков Юферов послал к месту старого стана на тот случай, если Воробьев и Нина выйдут туда. Большаков сильно сдал, угрюмо пыхтел трубкой, отмалчивался, когда Юферов пытался узнать его мнение.

К вечеру десятого дня он поднялся на вершину увала и несколько часов молчаливо озирал местность. Загадка исчезновения Николая Владимировича и Нины начинала казаться старому проводнику неразрешимой. Он не верил в горных и таежных духов. Однако полное отсутствие каких-либо следов выводило проводника из душевного равновесия.

Большаков успел крепко привязаться к Николаю Владимировичу и Нине, особенно к последней, называл ее дочкой и теперь тяжело переживал свое бессилие. И все же надежда еще теплилась в душе проводника. Он неотступно думал, пытаясь путем размышлений проникнуть в тайну исчезновения Воробьева и радистки. Перед мысленным взором его проходило далекое прошлое, когда он водил здесь отряд партизан, преследовавших белую банду есаула Бочкарева.

Здесь, в устье ключа, партизаны прижали часть банды к берегу реки. Вниз по реке путь белым был отрезан скалой. Вершины сопок по обоим берегам ключа заняли партизаны. Большаков вместе с командиром отряда, матросом Амурской флотилии Петровым, лежали на этом самом увале, где он сидел сейчас. В то время от Гижиги до Шантарских островов на всем побережье не было более меткого стрелка, чем он. Каждая пуля, посланная из его винтовки, была смертельной. За меткость в стрельбе Петров подарил ему перед строем отряда свои часы, выцарапав на крышке слова благодарности. Прижатые к земле меткими выстрелами Большакова и хоть не таким губительным, но частым огнем остальных партизан, белые скоро выбросили флаг. Лишь один из бандитов, офицер, засев в пещере, отстреливался короткими очередями из ручного пулемета. Командир сплыл по ключу, скрываясь за его берегами, по-пластунски выполз к пещере, метнул гранату, навеки успокоив белого офицера.

Да, это случилось здесь, и хотя много прошло времени, а местность почти не изменилась. Упали старые деревья, на их месте выросли новые; вдоль ключа густо разросся кустарник, но сопка та же. Она обрывистой скалой, подобно голове дракона, выходит в реку и мрачно смотрит одним глазом — темным отверстием пещеры. Вон она там была, за кустами, эта пещера, хотя нет, выше кустарника. Отсюда с увала ее хорошо видно. Но где же она? Пещера исчезла.

***

Глухой тайгой шли два человека и собака. Первый был далеко впереди. Страх преследовал его по пятам, заставлял спешить к морю. Это был Марченко. Он знал о существовании на побережье рыбных промыслов, сюда каждое лето приезжали тысячи рабочих-сезонников. В такой пестрой массе нетрудно будет затеряться, а осенью уехать совсем.

Зорко оглядываясь, опасаясь случайных встреч с оленеводами, следы пребывания которых он обнаружил в одном из распадков, он упрямо пробивался к морю. Не зная шути, он шел, не теряя из виду реки, отклоняясь от нее лишь для того, чтобы обойти непроходимые пади. В его вещевом мешке лежали документы на имя Ивана Хрипунова — рабочего прииска «Огонек», расположенного в Якутии, далеко за хребтом Джангур. Свои документы Марченко сжег.

Истрепав окончательно одежду, в сапогах с отвалившимися подошвами, теряя последние силы, Марченко вышел в низовья реки на хорошо проторенную оленью тропу. Здесь уже чувствовалась близости моря, труднопроходимые места остались позади. Марченко воспрянул духом, подумав, что теперь-то он в безопасности, даже если вздумают преследовать. Отсюда до побережья осталось каких-нибудь полсотни километров. Чтобы окончательно запутать следы, он решил переправиться через реку, выйти к морю и уходить в другую сторону от знакомых мест. До ближайшего крупного рыбного промысла было километров полтораста. Но теперь его уже не пугало столь большое расстояние. Наоборот, чем дальше, тем лучше, а с голоду он не умрет: прокормит ружье.

Разыскав брод, старатель прошел еще километров десять вниз по реке, но мелких перекатов не было. Осталось одно — сделать плот и переправиться на нем. а там ищи ветра в поле.

Облюбовав укрытое местечко у самой воды, старатель сделал привал. Здесь можно было отдохнуть, привести в порядок одежду и связать маленький плот. Марченко поспешил бы переправиться за реку, если бы знал, что по его следам упорно идет другой человек.

Павел Вавилов не задавался целью преследовать старателя, тем более, что не знал, по чьим следам ведет его Хакаты, и склонен был думать, что следы оставлены кем-нибудь из оленеводов. Он вспомнил слова старшего оленевода Урангина, провожавшего караван до бригады Ультеная. Еще тогда Урангин собирался на реку Накимчан на поиски новых угодий для оленьего стада. Теперь, наверное, Урангин или кто-то другой возвращался из похода, спешил к морю, чтобы там по более хорошей дороге направиться в совхоз. Если оленевод, хорошо знавший тайгу, не пошел напрямик через сопки, а выбрал более длинный путь, то ему и подавно надо придерживаться этого направления. Путь хоть и длинней, но зато по нему, пожалуй скорее доберешься до прииска.

Была и другая причина, заставившая молодого таежника изменить маршрут, подсказанный Большаковым. Павлу казалось, что он хорошо запомнил весь путь и без труда сможет найти дорогу до самого прииска. Однако вскоре он убедился, что помнит лишь первую часть пути до речушки, впадающей в Накимчан. Поэтому он обрадовался, когда Хакаты нашел след идущего к морю человека. По некоторым признакам Павел заметил, что человек спешит, редко останавливается, почти не разжигает костра. Павел тоже сократил остановки и постепенно настигал идущего впереди человека. Неугомонный Хакаты забегал вперед, рыскал по сторонам, выискивая дичь. Его лай часто доносился издалека. В нем слышался призыв, Хакаты как бы говорил спутнику: иди скорее, посмотри, каких глупых дикуш я разыскал.

Но молодой таежник шел дальше, не отвлекаясь в стороны. Он охотился лишь тогда, когда дичь попадалась на его пути. Верный пес догонял Павла, появляясь всегда внезапно, словно тень, некоторое время бежал рядом, жарко дыша и обиженно поглядывая на Павла.

— Ладно, ладно, дружище, — говорил Павел, — поохотимся в другое время.

Проходило с полчаса, и Хакаты снова исчезал в тайге. Иногда в его лае слышались свирепые нотки. Павел на всякий случай приготавливал ружье. Он знал, что собака лает на какого-нибудь хищника: росомаху, рысь или даже медведя, но не искал с ними встречи, думал лишь об одном — как можно быстрее добраться до прииска. Он терпеливо преодолевал крутые склоны сопок, глубокие распадки, пробираясь сквозь заросли кустарников и завалы бурелома, пользуясь каждой звериной тропой, чтобы облегчить себе путь.