Время перемен - Евгений Васильевич Шалашов

– С год, или чуть больше, ко мне заявилась какая-то немолодая дама, – пояснил Гумилев. – Показала записочку, этакий вопросник – когда планируется поход в Индию, кто планирует, какими силами… Вопросы такие, словно я заместитель товарища Троцкого. Ответил ей, что о походе я ничего сказать не могу, и вообще, это не по адресу. Она повздыхала, да и ушла.

Любопытно, что это за немолодая дама? Провокатор? И отчего явилась именно к Гумилеву? Помню, что полтора года назад Троцкий действительно планировал пойти в поход, постирать портянки в Индийском океане, но передумал. И была секретная записка, предназначенная лишь для членов ЦК РКП (б). Стало быть, не такая уж записка и секретная, если о предполагаемом походе писали даже в европейских газетах. Скорее всего, мои коллеги из контрразведки искали источник «утечки» информации, и для порядка проверяли всех мало-мальски подозрительных лиц. А Гумилев – фигура очень подозрительная. Путешественник, бывал еще и в Англии накануне революции. Странно даже, что Николай Степанович умудрился прожить три года в Советской России, и до сих пор остался политически нейтральным, вроде Волошина. Но Волошину легче, он в Крыму, а этот-то здесь. Кто у нас в девятнадцатом году заведовал контрразведкой? Павловский, как первый заместитель Дзержинского по ОСО? Нет, в девятнадцатом, когда Троцкий накатал свой проект, начальником был мой «крестный» товарищ Кедров. Этот мог использовать и даму. Правда, «источник» не там искал Михаил Сергеевич. Чтобы знать секретный план похода, нужно иметь контакты либо в ЦК, либо в Коминтерне.

– А вам не предлагали устроить революцию в Абиссинии? – поинтересовался я.

– Нет.

Слишком поспешно ответил. И взгляд стал какой-то странный.

– Предлагали, – констатировал я. Усмехнувшись, продолжил. – Предлагали в очень высоком кабинете. Григорий Евсеевич предлагал? – Гумилев только скривился, а я продолжил. – Понял, кто предлагал. Но вас попросили никому об этом не говорить. Вы, разумеется, отказались проводить революцию в стране, где до сих пор существует рабство, но слово никому не говорить дали, а свое слово вы сдерживать умеете.

– Это лишь ваши предположения, – сухо отозвался Гумилев.

– Мои, разумеется, а чьи же еще? – улыбнулся я и решил сделать еще одну попытку. – Так как насчет поездки? Любая европейская столица – выбирайте.

– Вы так всемогущи, что можете отправить меня в любую европейскую столицу? – усмехнулся Николай Степанович.

– Даже в столицу Северо-Американских соединенных штатов, – сообщил я. – Я вам представился не полностью. Я не только сотрудник ВЧК, я начальник Иностранного отдела. То есть, начальник внешней разведки.

– Политической разведки, – уточнил поэт.

– А чем она хуже военной разведки? – удивился я. – Ваши поездки в Африку кто финансировал? Только не говорите, что вы путешествовали за свой счет, или за счет Музея антропологии и этнографии Императорской Академии наук. У музеев на такие предприятия денег не хватит. А ваш меморандум о военном потенциале Абиссинии, что вы передали в Генеральный штаб накануне войны?

Гумилев продолжал хранить молчание, ни опровергая, ни соглашаясь с моими доводами, а я пытался достучаться до его разума.

– Николай Степанович, пока я не смогу отправить вас в Абиссинию – не та ситуация, но через год, или два, обещаю. Вы хорошо знаете страну, людей, вы даже знакомы с императрицей и регентом Тафари – а он не сегодня-завтра станет императором[24]. Рано или поздно Италия заявит свои права на Эфиопию, чтобы соединить Эритрею и Сомали в единое целое, снова начнется война эфиопов и итальянцев, и нам нужно иметь в этой стране своих людей. Не хотите?

– Нет, Владимир Иванович, не хочу, – отозвался Гумилев. Поднявшись, он сказал. – Не смею вас больше задерживать.

Теперь поднялся и я. Посмотрев на поэта, грустно продекламировал:

– Рота, стройся! Рота, целься! Эй, конвойный, не зевай!… Убегает вдаль по рельсам Заблудившийся трамвай. Ни кондукторов, ни штрафов… По дороге в никуда Для изысканных жирафов - Безбилетная езда… Вечный путь конкистадоров: Дело сделал и – адью! Из тюремных коридоров На Харонову ладью, Что давным-давно готова К переправе в лучший мир. Пропустите Гумилева! Он – почетный пассажир…[25]

– Хорошо сказано, правильно, – улыбнулся Гумилев. – Я бы так про себя не написал. – Неожиданно Николай Степанович протянул мне руку и сказал. – Спасибо Владимир Иванович за заботу. Я даже стал несколько лучше относится к чрезвычайной комиссии. Если бы вы появились хотя бы год назад, я бы дал согласие. А теперь…

Что случилось теперь Гумилев не сказал, а я не стал спрашивать. Попросил только:

– Николай Степанович, если, не дай Бог, вас все-таки арестуют, скажите вашему дознавателю, что вы беседовали с Аксеновым, и тот предложил вам сотрудничество, а вы обещали подумать. Хорошо?

– Я скажу, что Аксенов предлагал мне сотрудничество, но я отказался.

Глава двадцатая. Дискуссия о военной реформе

Я добирался до Фонтанки в расстроенных чувствах. Скажите, бывали ли у меня раньше такие «обломы»? Возможно, что и бывали, но отчего-то не вспомню. Я-то рассчитывал с ходу убедить Николая Степановича Гумилева в необходимости поработать на русскую разведку, но он уперся. А ведь казалось, поэт должен был ухватиться за шикарное предложение – уехать из голодного Петрограда в одну из европейских столиц! Догадывался, что русские поэты (имею в виду, настоящие!), контужены на всю голову, но, чтобы настолько, как Гумилев! Прекрасно зная мои возможности, не побоялся указать на дверь. Смелый парень. Интересно, почему? Нет, не почему смелый, а почему отказался? Объяснений может быть несколько. Первое: он настолько ненавидит ВЧК, что даже мысль о сотрудничестве с нашей «конторой» кажется нелепой и недостойной дворянина и офицера. Второе: Гумилев устал от предыдущих приключений, войны,