Дорога в никуда. Книга первая - Виктор Дьяков

– Ну, а как вы объясните случившееся в деревне Красной? Здесь ваши люди расстреляли трёх и выпороли тридцать человек. Я понимаю, расстрелянные, скорее всего, большевики, но остальных-то зачем пороть было? – непонимающе всплеснул руками полковник.

– Как зачем? Эти тридцать молодых парней уклонялись от мобилизации, – вновь невозмутимо пояснил атаман.

– Но вы хоть представляете, потом, когда их мобилизуют после этой порки, какие с них будут солдаты. Ведь вы их, наверняка, не к себе в дивизию, а в Омск на общий призывной пункт отправили…

Полковник продолжал возмущаться, а Анненков досадливо морщился и поглядывал на часы.

– И вообще, господин атаман, я не пойму, зачем нужны такие акции устрашения как массовые порки? Разве публичных казней недостаточно? Я понимаю, ваша дивизия состоит в основном из казаков, а они привыкли и любят применять такие меры по отношению к крестьянам. Но вы как командир обязаны пресекать это беззаконие, особенно порки женщин и насилия над женщинами. Судя по поступившим жалобам, именно эти действия вызывают наибольшее возмущения населения, – полковник снял пенсне и строго взглянул на атамана.

– Что касается реквизиций, беру всю ответственность на себя, так и передайте Верховному. Но учтите, что благодаря этому я содержу свои войска и не требую от вас, ни продовольствия, ни фуража, ни денег. Кстати, я реквизирую не только у крестьян-аграрников, но и у купцов и у мещан. Наверное, у вас есть и от них жалобы? А что касается порок… Тут я не в праве сдерживать моих людей. В 17-м году, когда они проливали кровь за Россию, эти новоселы-дезертиры занимались здесь грабежами и теми же насилиями. Да тут целые казачьи посёлки, особенно небольшие, тогда фактически беззащитными оставались. Вы разве не знаете об этом? Казаки как эти дезертиры фронт не бросили, остались верны присяге, а их имущество и семьи подвергались разграблению и насилиям со стороны банд из дезертиров-новосёлов, которые с фронта с оружием бежали. Потому сейчас и идёт обратная волна, – продолжал бесстрастно пояснять атаман.

– И вы этому потворствуете?

– Нет. Но я не считаю данный вопрос настолько важным, чтобы заострять на нем внимание. И почему военный министр на это так болезненно реагирует?

Они смотрели друг на друга, совершенно не понимая, будто разговаривали на разных языках, молодой атаман, проведший всю германскую войну на передовой, уже «с головой» окунувшийся в кровавую кашу войны гражданской, видевший столько крови… и пожилой полковник, умудрившийся и ту, и эту войну наблюдать на расстоянии, из штаба или окна штабного вагона. Тем не менее, именно штабной полковник едва сдерживал, как ему казалось, справедливое негодование…

Через несколько дней члены комиссии полевого контроля, побывав в частях и подразделениях Партизанской дивизии, собрались в предоставленном им помещении при штабе 2-го Степного корпуса. Офицеры докладывали полковнику Кравцову.

– Наблюдаются, казалось бы, несовместимые вещи, – докладывал ротмистр, проверявший основной полк дивизии Атаманский, – железная дисциплина, строгое выполнение распорядка дня, включающее уборку лошадей, утреннюю гимнастику, строевые занятия. Перед отбоем обязательная церемония, состоящая из поверки, объявления приказов и молитвы. Всё это выполняется в охотку, ревностно. Исполнительность в полку на очень высоком уровне. И в то же время, наряженные от полка команды проявляют невероятную жестокость к населению, и не только к большевикам, но и к членам их семей и сочувствующим. А ведь среди крестьян-новоселов таковых едва ли не большинство. Большевистские комиссары сумели привлечь их идеей земельного передела, то есть отъёма у казаков и передачи новоселам лучшей земли. Я проверял также, правда ли то, что в жалобах изложено о массовых порках населения целых деревень без разбора пола. Увы, всё подтвердилось, сами казаки в этом признавались и ничуть не раскаивались, более того, хвастали, что готовы пороть мужиков и их баб хоть каждый день. Удивительна и реакция на это самого атамана. За невыполнение приказов он иной раз своих же расстреливал, а вот за все вышеназванные бесчинства никто не понес никакого наказания…

Доклады остальных членов комиссии содержали примерно то же, разве что некоторые офицеры, до того насмотревшись на мало дисциплинированные и плохо управляемые части действовавшие на Восточном фронте и в тылу против красных партизан… Так вот, они были просто восхищены высоким боевым духом и дисциплинированностью анненковцев, их безоговорочной верой в своего атамана.

– Если бы у нас на главном направлении были бы такие же войска, мы бы давно уже большевиков из Москвы вышибли. Почему такую боеспособную дивизию и такого командира держат здесь и хотят отправить на второстепенный семиреченский фронт? – в споре членов комиссии, подполковников, ротмистров, штабс-капитанов, не раз высказывались такие мнения.

Полковник Кравцов перед отъездом откровенно сказал Анненкову, что ничего скрывать не станет, представит в своём докладе всё, и положительные и отрицательные стороны, на что атаман лишь отстраненно пожал плечами… Уже в Омске генерал Бутберг выслушав доклад Кравцова и его пожелание заменить атамана, лишь криво усмехнулся:

– Ну что вы, полковник. Вы думаете, эту дивизию кто-то ещё может возглавить, кроме того, кто ее создал? У нас, к сожалению, очень мало по настоящему боеспособных соединений, а Верховный хочет как можно скорее активизировать боевые действия на семипалатинском направлении, осуществив в этом году широкомасштабное наступление в Семиречье. Без дивизии Анненкова это совершенно невозможно. А насчет его чрезмерной независимости… Ну, что ж, он ведь действительно почти автономен, и от нас кроме боеприпасов ничего не просит, даже денег, снабжается сам. Это тоже нравится Верховному. Ведь наши армии на Восточном фронте, это какая-то чёрная бездонная дыра, в нее проваливаются без остатка такие средства и материальные ресурсы, все что мы собираем в виде налогов, и поставляется союзниками. А что касается ваших выводов… Это, конечно, безобразие насчет жестокостей, порок, об этом я непременно доложу Верховному. А как вы думаете, почему при таком высоком уровне дисциплины в его войсках, Анненков не хочет соблюдать законность в отношении к местному населению? Ведь ему стоит всего лишь приказать и бесчинства прекратятся. Он что садист?

– Не могу знать, сам удивляюсь. По отзывам он человек необыкновенной храбрости, и подчиненные его боготворят. Это я сам наблюдал. Но у меня создалось мнение… что он несколько не от мира сего.

– Так, так, в чем же это по-вашему проявляется? – с интересом спросил генерал.

– Ну, например, он не может понять очевидного, то что для крестьян неслыханное унижение, когда ногайками порют их женщин, когда их насилуют. Вы знаете, я в японскую компанию общался с японскими офицерами. Так вот у японцев отношение к женщине совсем иное, чем у других народов. Для них физическая близость между мужчиной и женщиной не содержит никакого любовного таинства, всего лишь физиология, как они это называют «сплетение ног». Вот мне кажется и Анненков к этому относится примерно так же. Я слышал, некоторые его однокашники по кадетскому корпусу и юнкерскому училищу, утверждали, что у него вообще никогда не было никакого интереса к женщинам, и более того, он никогда ни с одной не был близок. Говорили так же, что он импотент от рождения. Потому все эти проблемы он видит совсем не так, как большинство других людей. Видимо, по тем же физиологическим причинам у него притуплено чувство опасности, страха, что и объясняет его феноменальную храбрость.

– Интересно, интересно… Вы так думаете? Ну что ж… – барон Бутберг глубоко задумался.

9

На кое-как очищенных от снега запасных железнодорожных путях вблизи семипалатинского вокзала стояло несколько десятков пульмановских вагонов, теплушек, полувагонов, платформ. На платформах стояли зачехленные орудия, полевые кухни, у теплушек дымились печные трубы и оттуда доносились людские голоса. С них спрыгивали, или, наоборот, в них забирались люди в шинелях, полушубках, папахах. Едва ли не половина теплушек были превращены в передвижные конюшни. Оттуда слышался лошадиный храп, перестук копыт, изредка ржание, туда носили тюки прессованного сена. В пульмановских вагонах помешался передвижной штаб и всевозможные службы формируемой «Партизанской» дивизии: снабжения, контрразведка, «вагон смерти», в котором содержались арестованные. На вагонах, теплушках, даже на жерлах орудий – всюду надписи белой краской большими буквами: С нами Бог, и атаман Анненков!

К атаманскому вагону подскакал и осадил коня казачий офицер в черных папахе и полушубке, перетянутый ремнями портупеи.

– Хорунжий Решетников, прибыл по распоряжению брата-атамана! – скороговоркой поведал он о цели своего прибытия двум сумрачным часовым в тамбуре вагона.