Счастливчики - Хулио Кортасар

Оставшись в воде один, Рауль посмотрел на Паулу и Фелипе. Значит, трубка потрясающая, а табак… Однако он солгал ему насчет путешествия в Аид. Но эта ложь не страшная, скорее, Фелипе почтил его этой ложью. Другому он бы запросто сказал правду, какое тому дело. А ему он солгал, потому что, не отдавая себе отчета, чувствовал сближавшую их силу (которая становилась тем мощнее, чем больше отбрасывало их назад, точно стрела в туго натянутом луке), он солгал ему и, сам того не ведая, этой ложью воздал ему честь.

Фелипе поднялся и с наслаждением втянул в себя воздух; его торс и голова четко рисовались на фоне ярко-синего неба. Рауль прислонился к брезентовой стенке и отдался сладостной муке, он уже не видел ни Паулы, ни Лопеса, он только слышал, как громко, где-то внутри него, гулко, точно в пещере, на крик кричали его мысли, рождавшиеся в словах Кришнадасы[78], странное воспоминание, возникшее в бассейне, совсем из другого времени и о другом теле, но возникло так, будто слова по праву принадлежали ему, и они принадлежали, все слова любви были его словами, — и слова Кришнадасы, и слова автора буколик, и человека, привязанного к ложу из цветов в самой долгой и сладостной пытке. «Долгожданная любовь моя, у меня одно лишь желание, — услышал он поющий голос. — Быть колокольчиками на твоих ногах, чтобы повсюду следовать за тобой и всегда быть с тобою… И если я не привяжу себя к твоим ногам, то зачем петь песнь любви? Ты — свет моих очей, я вижу тебя повсюду. И когда созерцаю твою красоту, я способен любить мир». Кришнадаса говорит: «Смотри, смотри». И небо вокруг изваяния казалось черным.

— Бедняга, — говорила донья Росита. — Поглядите на него, вечно он один-одинешенек, чисто святой. Безобразие, я все время твержу мужу, что правительство должно принять меры. Это несправедливо: если ты шофер, так целый день должен сидеть в углу один, как сыч.

— И вроде симпатичный, бедняжка, — сказала Нелли. — А какой большой, правда, Атилио? Вылитый медведь!

— Ну, ты уж слишком, — сказал Атилио. — Когда я помогаю ему поднимать старика в каталке, не думай, что он сильнее меня выходит. Он толстый — это да, сплошной жир. И рыхлый; схватись он с Лоссом, тот бы с ним мигом разделался. А как, думаешь, кончится встреча Русито с Эстефано?

— Русито очень хорош, — сказала Нелли. — Дай бог, чтобы выиграл.

— В последний раз он еле выиграл, по-моему, у него punch[79] уже не тот, но ноги работают, конечно, что надо… По ногам он на Эрла Флинна похож, в фильме про боксера, ты его видела.

— Да, мы смотрели в Боэдо. Ой, Атилио, мне кино про боксеров совсем не нравится, все лицо в крови, только и знают, что дерутся. И никаких чувств, ни капельки.

— Ха, чувства ей подавай, — сказал Мохнатый. — Вам, женщинам, только бы на сладеньких красавчиков смотреть, да как целуются-милуются. А жизнь — совсем другое дело, я-то уж знаю. Жизнь — штука суровая, это понимать надо.

— Так говоришь потому, что тебе нравится кино про стрельбу да убийства, но стоит показаться Эстер Уильямс, как у тебя слюнки текут, не думай, что я ничего не замечаю.

Мохнатый скромно улыбнулся и согласился, что Эстер Уильямс и вправду конфетка. Но тут вмешалась донья Росита, окончательно пришедшая в себя после летаргического сна, в который ее вогнали завтрак и качка, и заявила, что нынешние артистки никуда не годятся по сравнению с теми, что были в ее времена.

— Вот именно, — сказала донья Пепа. — Как вспомнишь Норму Тэлмейдж или Лилиан Гиш, вот это были женщины. А Марлен Дитрих вспомните, что называется, порядочной она не была, но какие чувства! В том, цветном фильме, где он — священник, прячется у мавров, помнишь, и она ночью выходит на террасу в чем-то белом, прозрачном… Кажется, она плохо кончила, но ничего не поделаешь — судьба…

— А, помню, — сказала донья Росита. — Это которых ветром унесло, сколько чувства, помню, помню.

— Да нет, не унесенные ветром, — сказала донья Пепа. — А там, где священника зовут Пепе и как-то еще. Дело, вроде, происходит в песках, и такие краски…

— Да нет же, мама, — сказала Нелли. — Там, где Пепе, совсем другая картина, с Шарлем Буайе. Атилио тоже ее видел, мы ходили вместе с Нэлой. Помнишь, Атилио?

Мохнатый, не очень все это помнивший, начал передвигать с солнцепека кресла вместе с сидевшими в них сеньорами. Сеньоры смеялись и повизгивали, но были безумно довольны, потому что теперь их взору открывался весь бассейн.

— А эта опять разговаривает с мальчиком, — сказала донья Росита. — Противно делается, как подумаю, какая она бесстыдница.

— Ну, не такая уж, — сказала Нелли, которая успела поболтать с Паулой и все еще находилась под обаянием Рауля и его шуточек. — Не хочешь ты понять современную молодежь, вспомни картину с Джеймсом Дином, которую мы смотрели. Представляешь, Атилио, она все рвалась уйти, говорила, что они бесстыдники, честное слово.

— Эти пижоны — бесполезный сорняк, ясное дело, — сказал Мохнатый, который вдоль и поперек обсудил этот вопрос с ребятами в кафе. — Но, видать, такое воспитание получают.

— Была бы я матерью этого мальчишечки, я бы пошла послушала, — сказала донья Пепа. — Наверняка говорит ему то, что ему слушать еще рано. И хорошо, если только это…

Все три согласно закивали, многозначительно переглядываясь.

— А вчера вечером вообще до чего дошла, — продолжала донья Пепа. — В темноте вышла на палубу с этим женатым парнем, а жена его, бедняжка, сидит — глазами хлопает… Вы бы видели, какое у нее было лицо, бедный ангел. Надо прямо сказать, потеряли веру. А что в трамвае делается? Можешь замертво свалиться, они будут сидеть, как сидели, и почитывать свои журнальчики про преступления, да про эту Софи Лорен.

— Ой, сеньора, если бы я вам рассказала… — начала донья Росита. — Да зачем далеко ходить, в нашем же квартале… Смотрите-ка, смотрите-ка на эту бесстыдницу, мало того, что вчера с тем парнем, так она еще и с учителем, а уж он казался таким серьезным мужчиной, таким приличным.

— А что такого? — Атилио, как единственный мужчина, встал на защиту своего попавшего под обстрел клана. — Лопес — парень что надо, клянусь, с ним можно говорить запросто, он ничего из себя не строит. А что не теряется — правильно делает, она же сама к нему липнет.

— А как же муж? — сказала Нелли, которая восхищалась Раулем, но его поведения не понимала. — По-моему, он должен заметить. Сперва с одним, потом — с другим, а теперь — с третьим…

— Они такие, они такие, — сказала донья Росита. — Не успел один отойти, как она уже зацепилась за учителя. Что я вам говорила? Не понимаю, как муж позволяет.

— Современная молодежь — такая, — сказала Нелли за неимением других аргументов. — Во всех романах описывается.

В ореоле морального превосходства и в красно-синем пляжном платье вышла донья Трехо и, поздоровавшись с присутствующими, заняла кресло рядом с доньей Роситой. Хорошо, что мальчик успел отойти от этой Лавалье, а то бы… Донья Росита, немного выждав, завладела разговором и подробно высказалась насчет качки, завтрака и ужасных бедствий от тифа, если не примут своевременных мер и не окурят комнаты, а также по поводу счастливого выздоровления после легкого недомогания симпатичного молодого Трехо, который ужасно похож на папу, особенно когда вот так голову повернет. Атилио заскучал и предложил Нелли сделать пробежечку, согреться после купания, а сеньоры, сомкнув ряды, принялись показывать друг дружке свое вязание и обмениваться утренними впечатлениями. И позднее (Хорхе громко распевал песни, ему подпевал Персио, его голос удивительно походил на кошачий) сеньоры единодушно пришли к выводу, что Паула — возмутительница спокойствия на пароходе и что такого не следовало позволять, особенно учитывая, что до Токио плыть так долго.

Нора вошла скромно, и была встречена с любопытством, замаскированным христианской приветливостью. Сеньоры тотчас же обнаружили желание подбодрить Нору, темные круги у нее под глазами красноречивее слов говорили о перенесенных страданиях. Еще бы, бедняжка не успела выйти замуж за этого ветреника, как он уже упорхнул от нее с другой прогуляться в темноте, а то, глядишь, и еще что-нибудь. Жалко, что Нора не очень расположена к откровенности; от сеньор потребовалась вся их диалектическая изобретательность, чтобы все-таки втянуть ее в разговор, начавшийся с замечания, что сливочное масло на пароходе подают превосходное, перескочивший затем на обсуждение убранства кают, потом — на ловкость, с какой матросы соорудили посреди палубы бассейн, кстати, какой симпатичный этот молодой Коста, а учитель Лопес сегодня утром что-то был грустен, и до чего же молодо выглядит Норин муж, странно, что она не пошла с ним купаться. Наверное, укачало немного, вот и им самим сегодня не до купания, не говоря уж о возрасте…