Одинокий рейд - Александр Плетнёв

Пискнул, выведенный прямо в наушники сигнал.

— Время, — прохрипел в гарнитуру Харебов.

Казалось задремавший техник, встрепенулся, щёлкнув на выносной клавиатуре, сменив картинку на дисплее, выказывая его многофункциональность — на экране отразилась информация по маршруту.

— Ага! Точка возврата. Приготовься, — предупредил он, — включаю в последний раз. Или у вас говорят «крайний»?

— Не тот случай, — с улыбкой проворчал майор, щёлкая тумблерами, обесточивая всё лишнее. Действительно, как и предупреждал старший группы РТС, аппаратура «кушала» изрядно — на те тридцать секунд, что техник врубил излучатель, даже потускнели контрольные лампочки на приборной панели, а турбины завыли натужней, от отбираемой генераторами энергии.

Время в мелких единицах измерения всегда звучит менее серьезно, чем в более крупнодискретных. И сейчас, всего лишь тридцать секунд в ожидании разворота, для Харебова растянулись в целые полминуты нетерпения.

Услышав в наушниках «всё!», майор заложил малую дугу, с креном и, набирая экономичные полторы тысячи метров, взял обратный курс.

Возвращение на корабль в режиме автопилота без каких-либо задач казался ещё нуднее. За остеклением кабины черно. Внизу кажется разбавлено серым туманом, а вот небо пронзительно — усыпано звёздными колючками. И если бы не показания приборов и неизбежная вибрация и шум винтомоторной группы, чудилось бы, что вертолёт завис, затерялся в вязкости ночи и расстояния.

— Ты давеча про Солнечную систему и рукав Ориона…, фанатеешь по космосу? — Прервал молчание техник и, не особо дожидаясь ответа, стал излагать свои соображения, — а, по-моему, романтика космических путешествий в нашем третьем тысячелетии умерла. Как и рок-н-ролл. Так и представляю, спросят меня «а вы там, наверное, уже Марс колонизировали?». А мы? «Буран» забросили. Уж не говоря о том, что страну просрали…. Все теперь в мобильных гаджетах, да компах засели.

— Не без того, — ответил чуть погодя майор, — но для начала оговоримся, что рациональное зерно тут есть — микрочипизация требует меньшей энергии питания и уменьшение веса аппаратуры выносимой на орбиту, что даёт выигрыш по топливу и полезной нагрузке носителя. Но…, это всё ещё применительно к «реактивным подштанникам».

— «Подштанниками»?

— Ну, да. Ты не задумывался, что космос, я имею в виду далёкий космос, осваивать всеми этими ракетами — тупиковая ветвь развития? Исследовать Солнечную систему реактивными двигателями в ньютоновской физике…? Только до Марса лететь, при хороших раскладах, полгода. Это можно сравнить с Великими географическими открытиями и парусными кораблями…, тогда тоже годами из путешествий не возвращались. А дальше?

Хорошо, проводим аналогию — парусники сменяют паровики и прочие техноновшества. А у нас человеческие звездолёты достигают эйнштейновского предела — скорости света. Но! Например, до Арктура, что в созвездии Волопаса — 40 световых лет. И обратно! 80 лет только на дорогу! Кто их будет дожидаться? А там ещё, представь, запутка с релятивистским замедлением времени, согласно теории относительности.

— Так может эти…, как их, гиперпрыжки?

— И тут свои неприятности. С Земли мы видим тот же самый Арктур, каким он был 40 лет назад. Ну, рассчитаешь ты координаты, (а рассчитать ещё то ог-го-го, ведь оно всё не стояло на месте, а очень даже двигалось) прыгнешь своим засратым «стартрэком»…, а звезда уже сверновой бабахнула. Или ещё что….

— И чё?

— А вот тут мы подходим к развитию компьютерных и прочих микротехнологий.

По мне так это инстинктивный откат человечества от грубого и не самого изящного решения. И поиск нового пути. Люди как вода — текут куда удобно. Мы даже в любви-сексе пытаемся быть практичными и целесообразными, не смотря на природные установки тотального размножения.

Познать макро через микро! Тенденция говорит о следующем уровне, и энергетическом в том числе. Квантовом.

А квантовая теория предполагает как вероятностную составляющую, так и темпоральную интерпретацию.

— Не понятно….

— А то, что случится тебе и звёздное небо для романтиков и влюблённых, и то реальное, которое на данный момент там, с вышеупомянутым Арктуром. Короче будут какие-то заигрывания с физикой времени и прочей темпоралистикой. Пусть не сразу, но прорыв случится. Вся эта кнопочно-сенсорная виртуальная копошня будет накапливать и когда-нибудь «выстрелит».

— Я бы может ещё и посомневался и поспорил с твоей темпоралистикой, если бы не одно «но»….

— Это ж какое?

— Самое ближайшее — мы тут…, в прошлом…, оттуда! Может кто-то уже «выстрелил», и мы в чьих-то планах. Или так…, побочный эффект, например.

Неожиданно высказанная мысль вернула, как говориться с неба на землю.

— Да-а-а, подкрасился трындец…, незаметно….

— Считаешь, что трындец?

— Представь, что о нас думают там. Командование, понятно, будет молчать до последнего. А потом…? Ведь вся эпопея с «Курском» прошла через меня. И бардак, и попытки вытащить ребят, и слёзы их родных.

Мы-то знаем про себя — живы, но как подумаешь, что тебя уже похоронили. И каково твоим…, там….

— Меня тоже удивляет — почему у нас так мало, практически никого, кто впадал бы в депрессию или дурел из-за этого провала в прошлое? Ведь действительно у большинства там остались жёны, подруги, дети….

Майор молчал минуты полтора, потом медленно выговаривая, ответил:

— Просто не́когда заниматься самокопанием. Не знаю как у вас, а нас на противолодочном поиске загоняли в хлам. От койки — до койки.

А ещё, я так думаю, во всех нас (моряках) сидит что-то фатальное. Несмотря на общечеловеческую слабость простого желания, чтобы тебя ждали на берегу, дома, мы все подсознательно готовы никогда не вернуться. Потому что море жестоко. А уж для лётчиков грохнуться на землю (или в океан) по любой из причин, не считается чем-то из ряда вон…. Тем более мы военные.

После этого техник уже не задавал никаких вопросов и подал голос лишь только когда автопилот просигналил о подходе к точке рандеву, а предательский желудок скакнул к горлу — пилот резко повёл машину вниз.

— А если мы не найдём корабль?

— На крайний случай выведут с помощью посадочных РЛС, — и успокоил, — да, тут он где-то!

И всё ровно тёмная громада крейсера выскочила из смоляной черноты неожиданно, промелькнув под брюхом.

На корме тут же вспыхнули дополнительные посадочные огни и, дав небольшой круг, сели без эксцессов.

Уже в ангаре, сняв спас-костюмы, техник сказал:

— Трепыхания всё это наши…. Мне космос напоминает океан, где есть всякая мелюзга, рыбы, крупные рыбы и большие дядьки-киты, которые кушают планктон.

— И чего?

— Так вот, люди не планктон, они ещё меньше. И их не трогают, пока они не всплывают.

— Кто не трогает — инопланетяне?

— Фы-ы! Инопланетяне….

— Ого! Уж не высшие силы, типа парня с нимбом, то бишь, Бога ты имеешь в виду?

— Типа, того! И всё решено или предрешено за нас.

— Да, ладно, прорвёмся! — Выполнив задание, майор чувствовал удовлетворённость и благодушие, — на всех планетах земного типа в этой Вселенной растут яблони.

И словно в подтверждение достал из кармана зеленоватую «симеринку» и смачно надкусил.

Дверь на крыло мостика была приоткрыта, и Терентьев с особым наслаждением вдыхал атмосферную близость к экватору.

Шагнул из рубки, окунаясь в бескрайность пространства, будоража загнанную на эмоциональные задворки юношескую романтику, которая упрямилась и через взрослые хмурости порывалась назвать морские мили парсеками, особенно когда небо упало сверху глубиной космоса и мириадами звёзд.

Фантазии играли не долго, и разбежавшийся взгляд сузился до конкретики, выискивая ползущие огоньки вражеских спутников. Хотя это могли быть и советские сателлиты, которые пока вроде, как и не свои, но и не друзья.

Эта импровизированная обсервация длилась не долго — дул устойчивый северо-восточный ветер, гнавший влажные и теплые (до +20) потоки, что было характерно для этих широт в этого время года. С севера край космической сферы уже затянула чернота, медленно наползая на зенит, тёплые дуновения высасывали из океана стылую влагу, клубя, а чаще вытягивая длинные и широкие полосы тумана. Порой такие густые, что иногда казалось нос корабля врезается во что-то осязаемое.

Для Терентьев утро этого дня, начавшееся с оптимизма и прилива бодрости, не растратило настроения за весь насыщенный день и лишь к вечеру припустило флаги, словно приглашая вдумчиво и с оглядкой подвести маленькие итоги.

«Ну, итоги подводить пока рано, а вот то, что в голову вякая философская хрень лезет — это точно»!

Шли в режиме молчания. Сигнальщиков из-за тумана опять усилили, поэтому, чтобы не путаться под ногами, Терентьев вернулся в рубку, усевшись размышлять в своё законное кресло.