Кинжал Зигфрида - Наталья Солнцева

– А где вы встретились?

– В зоопарке. Мы со своими близнецами гуляли, они – с дочкой. Удивительно, как она родителей обожала, особенно отца! Но когда выросла, ушла из дома, и все – будто отрезало. Даже на похороны не явилась. Вы, простите, именно Таисией интересуетесь?

– Нам поручили разыскать ее, – не моргнув глазом выдала Астра. – В связи с завещанием.

– Ах да! Да. Понимаю. Полгода со дня смерти Павла истекло, наследникам пора вступать в права собственности.

– Когда вы ушли от Куприянова?

– Уже годков десять минуло. Его компания прочно стояла на ногах, прибыли росли, как на дрожжах, и я решил отойти от дел. У Павла был тяжелый характер, с ним не каждый мог сработаться. У меня получалось, но нервы я порядком поистрепал. Несколько лет назад я попросил Павла взять моего сына на работу в компанию, чтобы парень опыта набирался. Он не отказал, но Артем долго там не продержался.

Господин Глазьев принял Матвея и Астру в гостиной, обставленной в восточном стиле: диваны с бархатными подушками, ковры, низкие инкрустированные столики, кальяны всевозможных форм и расцветок.

– Я их коллекционирую, – с гордостью объяснил хозяин. – Кое-что мы с женой привезли из поездок, да и друзья дарят. Курить я бросил, здоровье не позволяет. Остается только любоваться!

Он не торопился откровенничать, ждал вопросов. Хоть его прежний компаньон и умер, но болтать лишнее мужчине не пристало.

– Почему Куприяновы жили замкнуто? – спросила Астра.

Глазьев сразу отметил, что в этом дуэте она играет первую скрипку.

– Оберегали свой уклад, наверное. У них долго не было детей, и они ужасно страдали. Римма Николаевна где только не лечилась, все курорты объездила, всех докторов обошла. Но тщетно. И они, потеряв надежду, взяли из роддома девочку.

– То есть вы хотите сказать, Таисия им не родная дочь?

– Приемная. Ну и что с того? Они ее с младенчества вырастили, любили, как свою. А чтобы у ребенка сомнений не закралось, чтобы злые языки чего-нибудь не ляпнули, Куприяновы никого в свой семейный круг не допускали. И правильно делали! Тая выросла в полной уверенности, что Римма и Павел – ее родные отец и мать.

– Почему же она ушла из дома?

– Бзик! – выразительно произнес Глазьев и покрутил пальцами у виска. – Блажь на нее нашла. В монастырь потянуло! Молиться, поклоны бить – у молодых это бывает. Помните движение хиппи? Впрочем, вы уже этой дурости не застали. Одни становятся рокерами, панками, байкерами; другие бреются наголо и оранжевые балахоны напяливают; третьи в отшельники подаются. Словом, у каждого поколения свои причуды. Вот и Тая Куприянова не исключение. Возомнила себя великой подвижницей, в институт поступать не стала, а после десятого класса отправилась искать подходящую обитель, чтобы постричься в монахини. Римма и Павел отговаривали ее, как могли. Но разве молодежь родителей слушает? Ушла дочка. Ни ответа, ни привета! А Куприяновы возвели вокруг себя стену и жили, как узники собственных тайн. Сначала они прятали от всех приемную дочь, оберегая ее душевный покой, а потом скрывали то, что она покинула родительский дом. Им это удалось. Когда они вывезли Леду «в свет» – стали брать ее с собой на официальные мероприятия, связанные с компанией, о ее сестре никто и не вспомнил.

– Выходит, все эти годы Куприяновы ничего о Таисии не знали? – удивилась Астра.

– Угу, – кивнул Глазьев. – Ничегошеньки. Как в воду канула.

– Для такого разрыва должна быть веская причина. Насколько мне известно, монастырский устав не запрещает встреч с родственниками. Тем более горячо любимыми.

Матвей украдкой рассматривал восточный орнамент на стенах, кувшины с длинными изогнутыми носиками, яркие занавески с кистями. Беседа с Глазьевым казалась ему бессодержательной. Какое имеет значение, почему приемная дочь Куприяновых покинула родительское гнездо? Не она первая, не она последняя.

– Допустим, была причина, – с усилием вымолвил бывший компаньон. – Не в моих правилах перемывать кости другим… Ну да ладно. Так получилось, что Куприяновы удочерили девочку, а через три года у них родилась своя. Вопреки диагнозам и прогнозам врачей. Счастливы были безмерно, пока младшенькая не начала показывать отнюдь не девичий нрав. Строптивая, злобная, заносчивая, она возненавидела сестру: словно почуяв чужую кровь, начала ее изводить. Исподтишка, боясь отцовского гнева, поедом ела Таисию! Да и родителей не жаловала. Жизнь в семье превратилась в ад. Уж на что Куприянов был скуп на откровения и то не выдерживал, делился со мной своим горем. Пошли у них скандалы, истерики… Римма заболела на нервной почве, Павел чуть ли не каждый день ругался с Ледой. Та огрызалась, он закатывал ей пощечины – в общем, перебили все горшки. Главным яблоком раздора была приемная дочь. У той характер истинно ангельский, и на ее фоне Леда выглядела настоящей фурией. Как же ей такое стерпеть? Ужасающий, разительный контраст между неродной дочерью и собственным ребенком больно ранил супругов Куприяновых. Думаю, Тая хотела облегчить участь отца и матери, вот и решила уйти навсегда, насовсем. Говорить им она этого не стала, чтобы не винили себя, – сослалась на приверженность к монашеству, к отрешению от мирского, на духовные искания. Было в ней что-то… странное. Будто она не в свое время родилась. Куприянов сам признавал в Таисии какое-то скрытое второе «я». Даже психиатрам ее показывал. Я ему рекомендовал знакомого доктора, но тот не нашел у девочки признаков душевного расстройства. Полагаю, он ошибся. Взять хотя бы эту навязчивую идею с монастырем. Заладила: «Хочу быть монахиней!» – и трава не расти. Откуда это в современной молодой девушке – непременно посвятить себя служению Богу в какой-нибудь глухой п́устыни! Где это видано?

– Леда знала, что ее сестра – не родная? – спросил Матвей, отвлекшись от созерцания интерьера.

– Куприянов доверился только одному человеку – мне. И то когда искали психиатра для Таи. Павел вызвал меня к себе в кабинет, предложил выпить. После второй бутылки он все и выложил, совета просил, как быть. Слово с меня взял, чтобы никому ни слова. Римма Николаевна против его воли и пикнуть не смела. Так что Леде рассказать было некому. А после смерти отца она могла найти документы об удочерении. Или мать проговорилась. Римма ведь не железная, ей тоже выплакаться кому-то хочется. Кстати, у Куприяновых могут возникнуть сложности с завещанием. Павел Анисимович если кого-нибудь и любил всем сердцем, так это Таю. Меня бы не удивило, оставь он ей все…

Глава 33

Таисия принимала ванну с солью Мертвого моря – успокаивала измученные нервы. Она чувствовала себя странно счастливой. Не о таком счастье она мечтала. Вместо безмятежности – тревога и ожидание каких-то новых испытаний.

Михаил применил самое действенное лекарство от стресса – ночи любви. Смиренница-жена возбуждала его сильнее, чем он мог ожидать. Стыдливость, которую давно предали анафеме современные женщины, оказалась чем-то сродни приворотному зелью или скорее «шпанской мушке».[9]

То, как Таисия воспринимала мир, потрясло его. Он не знал, чего ему хотелось больше – целовать ее или говорить с ней.

Теперь он готов был отказаться от чего угодно, кроме жены. Они могут вообще уехать из России – на Кипр или в Англию. Его не пугали трудности, работу он найдет в любой стране. Главное – согласится ли Тая? Он дважды чуть не потерял ее. А ведь это может повториться из-за Леды. Та не успокоится.

«Хорошо, что я купил телефон с записывающим устройством, – хвалил он себя и тут же корил: – Но я подверг Таю опасности. Леда чуть не убила ее!» И тут же оправдывался: «Я бы не допустил этого. Я все время находился рядом. Я должен был выведать, что она задумала!»

Он выбрал подходящий момент и спросил жену:

– Зачем ты позвонила Леде и назначила встречу?

– Она мне сестра. Мой отец умер, а я не знала, не успела попрощаться, последний раз взглянуть в его глаза! Я хотела пойти на кладбище. Ты не понимаешь!

Беспокойные мысли витали в ее голове. Она вспоминала слова Леды, которые та выкрикивала, ползая в грязи, и ей становилось не по себе. Смысл этих слов ускользал от нее.

– Почему сестра хотела убить меня? Что я ей сделала? В Новгороде, когда ты уехал, я позвонила ей – с трудом узнала ее новый номер. Мы должны были встретиться, но она не пришла. Или пришла? Это был не грабитель, который позарился на мою сумку! Боже мой, она еще в тот раз могла…

– Вы не любили друг друга?

– Она невзлюбила меня, кажется, еще маленьким ребенком. Не понимаю, что во мне так ее бесило. Она ужасно вела себя, будто нарочно доводила родителей до белого каления. Особенно отца. Мама мягче, терпимее, она воспринимала выходки Леды как невинные шалости. И постоянно повторяла: «Мы сами виноваты!» Они были лучшими родителями на свете…

– Почему «были»? Мама еще жива.

– Да, но не для меня. Нельзя бередить старые раны. Когда-то я резала по живому и не вынесу этого вновь. Я почувствовала, что отца нет в живых… Последнее время меня преследовал его образ – он пытался что-то донести до меня. Покинув Камку, я ощутила такую тоску, что не выдержала и позвонила Леде. Она сказала мне о смерти папы. Если бы не это, я бы не стала с ней встречаться. Я не собиралась возвращаться! Я только хотела расспросить ее о папе, о том, как он умер, узнать, где его похоронили…