Дитя Ковчега - Лиз Дженсен

– Совсем один, – подтвердил я.

Мне не понравилась эта унылая мысль, но доктор Скрэби нашел ее особенно привлекательной и принялся потирать руки – словно у теплого очага.

И наконец взволнованно выдал:

– Вы показались мне знакомым, молодой человек, как только я вас увидел.

Я удивился.

– Значит, существуют мне подобные? – спросил я, преисполнившись внезапно робкой надеждой.

– Можно сказать, да, – кивнул Скрэби. – По крайней мере, существовали. То есть, я видел похожее на вас существо. Похожее настолько близко и, согласно моим записям, точно в анатомическом плане… – Он подошел к столу и вытащил записную книжку, испещренную набросками и измерениями. А затем продолжил: – Вы слышали о животном под названием мартышка-джентльмен? Вымершем примате из Марокко?

– Нет, – откликнулся я. И почему мое сердце вдруг резко ушло в пятки, словно свинцовое грузило?

– Вы напоминаете это существо, молодой человек.

Я нажал клавишу, открывая картинку с CD-ROMa, и подождал, когда появится трехмерное изображение. Так животное увидел художник. К изображению прилагалась гравюра, выполненная в 1843 году натуралистом, который посетил последнего живого представителя вида в Зоологическом саду Могадора, Марокко. У меня перехватило дыхание. На ней изображалась обезьяна – она стояла, уперев руки в бедра в вызывающей, пугающе человеческой позе за прутьями огромной клетки.

– Это он! – завопил я. – Это он, еб твою мать!

– Выбирайте лексику! – одернул меня мужчина в лиловом спортивном костюме. Жидкое тесто уже поднялось по лестнице и теперь хлебало из банок колу и показывало друг на друге приемы карате, махая ногами в увесистых кроссовках. – Вокруг дети, – продолжал учитель. – Если не можете не выражаться, нечего приходить сюда в школьные часы.

– Сожалею, – солгал я, отчаянно желая от него отделаться. Он пялился на меня как на какого-то педофила. Наконец он свалил, таща за собой хвост из подопечных, словно педагогическая медуза, и я вернулся к тексту, сопровождавшему гравюру. Мартышка-джентльмен оказался необычным видом, озадачивавшим натуралистов того времени. Необычайно похож на человека, мозг больше, чем у Homo Sapiens, веселый темперамент.

Полигамный по природе.

Слово «полигамный» заставило меня задуматься. В голове опять всплыли фразы из чудаковатого трактата доктора Айвенго Скрэби, и мозги зажужжали.

– Значит этот… мартышка-джентльмен, – наконец прохрипел я, хватая ртом воздух. – А, собственно говоря, кто он есть?

– Был, – поправил меня доктор Скрэби. – Их больше нет. Это был интересный вид обезьян; фактически, хвостатый человекообразный примат. Во всяком случае, они были высокоразумны и необычайно похожи на человека. Полигамные по природе, питались фруктами, но в остальном замечательно походили на людей. Как дети, только учтивые по природе; думаю, потому их и окрестили джентльменами. И, наверное, потому они и вымерли, – задумчиво добавил он.

Дыхание уже давалось мне с трудом.

– А что с ними случилось?

– Последний представитель их расы теперь в Букингемском дворце, – поведал Скрэби. – Я набил его, и он стал вешалкой для полотенец в дамской комнате банкетной залы. Там он и пребывает.

Если бы я внял совету Киннона, признал поставленный диагноз – помешательство – и остался в Ханчберге! Я бы уже стал священником! Пастором Фелпсом Вторым, порицал бы Дарвина на проповедях, чисто и громко, с кафедры!

Я представил, как шкуру создания сняли с туши, набили опилками и облачили в человеческий наряд – как животных, виденных мною в Музее.

– А его… мясо? – выговорил наконец я, подводя страшную мысль к логическому завершению.

– Вам лучше этого не знать, молодой человек. – Скрэби вдруг показался мне усталым и каким-то подавленным. – Достаточно упомянуть, что оно оказалось весьма ядовитым. И содержало отраву.

– Отраву?

– Как выяснилось. Правда, это я установил лишь… впоследствии, – добавил он. – Когда возник повод изучить останки создания.

– Вы хотите сказать, обезьяна была ядовита от природы или ее отравили?

– Ее отравили, – медленно произнес он. – Праксином.

– Но зачем? Где? Кто это сделал? – Я чувствовал, как рассудок покидает меня.

– Никто не знает, – вздохнул Скрэби. – Но у меня имеются догадки.

Последний экземпляр этого вида, согласно интерактивному экрану, был куплен в марокканском зверинце предпринимателем Горацием Капканном для коллекции Королевы Виктории и отправлен в Великобританию, но погиб при загадочных обстоятельствах по дороге в Лондон, во время бунта на корабле Капканна, «Ковчеге». Из животного затем сделал чучело таксидермист Ее Величества доктор Айвенго Скрэби для коллекции Царства Животных Виктории, большая часть которой располагалась в Музее. Но Королева так любила обезьян, что постановила: пусть они украшают комнаты Букингемского дворца. Куда примата, уже набитого, и отправили где-то в 1850-х. Но в 1864-м, к великому горю последующих поколений эволюционистов, специализировавшихся на человекообразных обезьянах, чучело украли из Букингемского дворца. Его так и не нашли.

И тут, щелкая страницы интерактивной зооэнциклопедии, я понял. Мартышка-джентльмен в моем туалете – единственный на весь мир экземпляр вымершего вида приматов. Последнее оставшееся доказательство, что такой вид существовал. В трактате Скрэби не упоминалось, что его украли. Возможно, книга была написана до того, как чучело исчезло из дворца? И если автор не солгал, если вид действительно редкий и полностью вымер, может (у меня перехватило дыхание от одной мысли), и остальная часть этого необычного документа правда?

Слово «полигамный» не давало мне покоя.

Да: над этим определенно стоит подумать.

– Мы нашли мартышку-джентльмена мертвым на борту «Ковчега», – продолжал Скрэби, изложив, что знал о карьере Горация Капканна – сначала работорговца, затем собирателя зверей для Королевы. – Как и всех остальных животных. Тысячу с лишним. Большая часть разорвана на куски. Природа жестока, изволите ли видеть, молодой человек, – произнес он, окинув меня странным взглядом. – Но на обезьяне не было ни царапины. Его убил праксин. Похоже, праксин ему вкололи.

Я вздрогнул.

– А еще мы нашли голову Капканна, – добавил Скрэби, немного побледнев. На мгновение он замолчал, макая перо в чернила – медленно, с большой сосредоточенностью. – Не самое приятное зрелище, – закончил он.

– Когда это произошло? – спросил я. – Когда «Ковчег» Капканна приплыл в Лондон?

– В 1845-м, в год рождения Фиалки, – ответил Скрэби. – Судно дрейфовало по заливу; его нашли и отбуксировали в док.

– Фиалки?

– Моей младшей дочери. – Я вспомнил лицо женщины в окне. Значит, это Фиалка Скрэби. Сердце всколыхнулось, и безысходность порывом холодного ветра пронеслась по телу. – Еще та морока, – рассказывал Скрэби. – Пришлось доставить айсберг, чтобы с этим разобраться. «Ковчег» Капканна задал мне работы на пятнадцать лет.

Я сглотнул.

– 1845-й – год моего рождения, – сообщил ему я. – Насколько это известно.

Скрэби снова достал записную книжку и принялся яростно писать.

Я принял постулаты трактата Скрэби за чепуху, бред помешанного.

Но…

Надежда заклокотала внутри, а мозги заработали. Мне пришлось буквально вцепиться в пластикового гиббона, чтобы не упасть. Дети ушли, но их голоса доносились из нижнего зала, гудя в голове слабым эхом.

Я размышлял о том, что по прихоти судьбы… Когда я случайно встретил в баре Нормана Ядра? Или раньше, когда угроза тяжбы из-за Жизели катапультировала меня на север? Или все началось с детского желания работать с животными? Так или иначе, по прихоти судьбы мне в руки попало некое исключительное, недостающее звено.

Ее переименуют в теорию эволюции де Бавиля. Я буду настаивать. Если понадобится, стану держать мартышку-джентльмена в заложниках, пока не оформят официально. И только попробуйте меня остановить.

Я получу Европейскую Премию.

Я начал перебирать остальные детали документа, и все внутри похолодело. Там кое-что упоминалось. Фелпс – так звали парня. Тобиас Фелпс. Я не припоминал такого имени на семейном древе близнецов. Но они это древо не закончили.

Похоже, у меня уже галлюцинации. Я никогда не видел их ног. Хвостов у них нет, это точно. Но все-таки возможно… верно? Что…

Нет. Я схожу с ума. Этого не может быть.

– Этого не может быть! – заявил я.

На что Скрэби ответил:

– Вы же знаете, если знакомы с теориями мистера Дарвина, что все мы произошли от простых обезьян? – Он говорил медленно, словно я – ребенок или не особо сообразительное существо. Возможно, он прав. – Все мы, – повторил он. – Даже Ее Величество Королева Виктория.

Нет, подумал я. Все было не так. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною.