'Империя Здоровья' - Сергей Анатольевич Смирнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Ник, я прошу тебя! - отчаянно взмолилась из далекой тьмы Аннабель. - Что ты там застрял?! Он идет сюда. Я не знаю, что делать! Мне спускаться?
- Подожди, - сказал Ганнибал.
- Ник, ты горишь!
Ганнибал и сам чувствовал, что весь в жару. Тут он кинулся на землю, перекатился туда, перекатился сюда, но, казалось ему, что жар становится все сильнее. И вся плетеная солома трещала на нем, будто пылая.
- Ник, что ты делаешь?! Тебе плохо?! Все уже погасло.
Оказывается, просто-напросто затлела соломенная бахрома ритуального костюма, когда аспирант приблизился к краю бензинового аутодафе. Опомнившись, Ганнибал вскочил на ноги и закашлялся, потому что весь дым полез внутрь.
- Разденься ты, наконец!
- Рано! Рано, говорю тебе! - огрызнулся аспирант, потому что, как бы ни кашлял и каким бы пугалом ни казался со стороны, а особенно сверху, но чувствовал он себя уверенно только в образе местного страшилы.
Уверенно - настолько, чтобы, слегка дымясь, решительно двинуться вслед за старым колдуном в сумрачную чащу, где, наверно, еще таились не добитые молнией и не дожженные горючим враги.
- Ник, куда ты?! Помоги мне спуститься!
- Рано!
- Он знает, что я здесь! Он прошел и махнул рукой!
Ганнибал посмотрел в свои прорези на темные деревья, еще различимые в отблесках затухавших огней, - и растерялся, забыв, на каком из них он оставил своего впередсмотрящего.
- Ты где, Ани?
- Прямо над тобой! Вынь приемник из уха!
- Не могу.
- Черт возьми! Да сними ты этот идиотский колпак!
- Кто здесь этнопсихолог?
Какая-то бомба просвистела мимо и стукнулась об землю - еще одна кроссовка, белая, пухленькая, хорошо созревшая на верхних ветках кроссовочного баобаба.
Ганнибал поднял руки и подхватил вторую, тяжеленькую.
- Спасибо! - раздалось два голоса Аннабель.
И наконец Ганнибал увидел ее всю, хотя, впрочем, увидел одни только очертания, как когда-то осенним московским вечером, на автобусной остановке.
- Тебя и поцеловать некуда! - сердито пробормотала Аннабель, поднимая с земли карабин. - Чудовище! Франкенштейн!
- Где Гулу? - спросил аспирант, пропустив комплименты мимо ушей.
- Там! - указала Аннабель. - Там... сейчас увидим...
Старый Гулу стоял среди кустов над убитым леопардом.
Когда чужаки подошли, он произнес какое-то слово, и тут же вспыхнул острый луч шпионского фонарика.
Ганнибал вздрогнул.
- Он просил света, - поспешила сказать Аннабель.
Пятнистый красавец лежал, вытянувшись словно в прыжке. У него на боку чернела рана.
- Тегулу, - невольно произнес Ганнибал, и комок застрял у него в горле.
Он удивился самому себе, но этим даже усугубил свои чувства: в глазах защипало, и все стало плохо видно. Казалось, убили старого боевого товарища.
Гулу опустился на колени и приподнял голову леопарда. Зеленые глаза зверя были мутны, смотрели, не видя.
Аннабель стереофонически всхлипнула.
Гулу поднялся и таким же мутным взглядом посмотрел на русского аспиранта и американскую шпионку...
Оба расступились.
Еще в течение минуты колдун смотрел в черноту леса, а потом вытянул вперед руку.
Тьма обернулась на миг ослепительной белизной - и мир, вновь ставший почти невидимым, был сотрясен разрядом грома.
- Боже! - стереофонически вскрикнула Аннабель.
"Что, козлы?! - хищно оскалился в своих мыслях аспирант. - Получили по рогам?"
Он почувствовал прикосновение к себе и вздрогнул - своей рукой, низвергавшей молнии, к нему очень учтиво прикоснулся старый колдун.
Долго, не мигая, старик смотрел аспиранту в глаза - и взгляд колдуна напоминал Ганнибалу проницательный и спокойный взгляд живого леопарда, идущего в лесной ночи. Но в эти глаза можно было смотреть человеку.
- Тегулу хоно, - тихо проговорил старик. - Акоро тено тегулу... Давать руки.
- Он хочет, чтобы ты положил тегулу на ритуальный костюм "акоро", а потом положил тегулу ему на руки, - прошептала Аннабель Ганнибалу в оба уха - и слева, и справа.
Удостоенный такой большой чести, аспирант бросился исполнять просьбу старика.
Он осторожно, чтобы не порвать солому, разоблачился, потом аккуратно расстелил "акоро" на траве и наконец еще осторожней, как если бы требовалось поднять с земли тяжело раненного, просунул руки под лежавшего леопарда и перенес его на соломенное "пончо". Тело леопарда было мягким, но упругим, даже как-то упруго-теплым, словно сила жизни выходила из зверя медленно и все еще выходила, воздушно упираясь в руки человека.
Ганнибал завернул леопарда в "акоро", уложил, как мог, вывалившийся наружу хвост, и, подняв ношу, передал ее старику.
- Тодо онезе, - едва шевельнув губами, произнес старик. - Идти дорога... Холо такано.
Его глаза опять мутно остекленели.
- Он прощается с нами, - прошептала Аннабель. - Он говорит, что нам уходить по той же дороге, а потом - сразу поворачивать на север, не выходя на "основную"... Я знаю эту дорогу.
Ганнибал сделал, что мог - самый настоящий русский поклон.
Он тронул пальцами африканскую землю и, распрямившись, сказал Аннабель:
- Скажи ему "спасибо" на его языке.
Аннабель распрямилась вслед за русским аспирантом.
- "Спасибо"? - немного удивилась она, а затем печально вздохнула. - Здесь не принято говорить "спасибо".
- Thank you, - сказал старый Гулу, повернулся и стал уходить.
"Вот и все!" - с тяжелым сердцем подумал Ганнибал и мрачно спросил:
- Прощаться тоже не принято?
- Сейчас этого делать просто нельзя, - стереофонически возвестила Аннабель, она умоляюще посмотрела на Ганнибала и сжала его руку. - Поверь мне - это так... Гулу просто выказал уважение к нашим обычаям.
"Вот и все!", - опять сказал себе Ганнибал, отвернулся во тьму и подумал, что сейчас проснется в Москве, в своей собственной комнатке, как раз напротив карты Советского Союза...
Сну, однако, пришлось продолжаться, то есть аспиранту пришлось снова идти - с тяжелым сердцем - по опустевшей Тропе леопардов.
До велосипедов уже оставалось рукой подать, то есть Ганнибал уже потянулся к рулю, когда вдруг совсем недалеко снова полыхнула молния и ударил короткий раскат. То ли Гулу все еще добивал каких-то врагов, то ли начиналась самая обыкновенная гроза. Тучи как будто опустились ниже, уплотнив жаркую тьму, придавив ее к земле. Первая
