Величья нашего заря. Том 2. Пусть консулы будут бдительны - Василий Звягинцев

– И не сёстры, и типажи довольно разные, а вроде из одной семьи.

– При этом вы смотрели на тех девушек минут пять от силы…

– Зато нафотографировал я их вволю…

– Вот и чудесно. Сможете загнать в «Нью-Йоркер», допустим, баксов по тысяче…

– Куда как дороже, – теперь уже без напряжения улыбнулся американец.

– Значит, опять девушку обманули, Герту, я имею в виду…

– А как же? Если человек предлагает цент за вещь, что стоит доллар, кто же станет спорить?

– И я о том же…

Лютенс начал расспрашивать Вадима, как реально можно осуществить переход отсюда в другую Америку. Мол, интересно же до невозможности, во что превратилась его страна в тех обстоятельствах, в которых Россия стала новой Империей.

– Реально не слишком сложно, но долго. Сначала отсюда поездом или самолётом до того места, где есть терминал, потом уже оттуда обратно в Москву или любой город, имеющий воздушное сообщение с вашими САСШ.

– Там САСШ, не США? Как раньше было?

Ляхов пожал плечами.

– Как хотят, так и называют. Но особо ярких впечатлений я вам там не обещаю. Разве что – Родина… По сравнению с Россией – унылая страна. Представьте затянувшиеся больше чем на полвека времена Великой депрессии. Там Второй мировой не случилось, и денег, соответственно, со всего мира срубить не вышло. Чтобы было понятнее – за полдоллара, если он у вас есть, там можно плотно пообедать в обжорке. Никаких гамбургеров, похлёбка, свинина с бобами и чай. Перечитайте Ильфа с Петровым, «Одноэтажная Америка». Вот примерно так.

Лютенс призадумался.

– А в той же Москве?

– За полтину гораздо лучше, у Тестова, например. С непременной рюмкой водки.

Лютенс ещё подумал и задал последний вопрос, вполне естественный:

– А курс?

– Золотом два доллара за рубль.

– Так у нас, выходит, дешевле?

– В Зимбабве ещё дешевле, – хмыкнул Ляхов без всякого уважения к национальным чувствам собеседника. – Только у нас зарплата рабочего сто рублей в месяц, а там – 40 долларов.

Ещё некоторое время поговорили фактически ни о чём. Лютенс задавал разные вопросы, иногда с подтекстом, иногда без, Ляхов отвечал, и всё это походило на разговор давно друг друга знающих людей, одного круга, но не связанных дружескими узами. Да и странно было бы, чтоб два – по-любому суди – непримиримых врага вдруг в чисто библейском стиле обратились бы в агнцев, мирно щиплющих травку в саду Эдема.

Случилось по-другому. Лютенс, являясь гражданином государства, по факту составленного из в той или иной мере предателей, с самого основания Нового Амстердама: людей любых национальностей, отказавшихся от родины, какой бы она ни была, исключительно ради более толстого куска хлеба, тем более если с маслом, на генетическом уровне не имел механизма, категорически исключающего переход на сторону врага. Или хотя бы не исключающего совсем (человек слаб), но на уровне так называемой совести подобный переход осуждающего.

Для американца открылась перспектива гораздо более интересной и, скорее всего, выгодной жизни. Так отчего бы не перезаключить контракт?

Об этом вскоре и пошёл у них разговор: об условиях «трудового соглашения», о содержании предстоящей работы, о гарантиях личной безопасности нового «сотрудника» и, само собой, о жизненных перспективах.

– Знаете, я вам где-то даже завидую, Лерой. Получая массу бонусов, вы фактически ничем не рискуете, в отличие от банальных двойных и тройных агентов. Вам не придётся переходить границу, таща на себе контейнер с бациллами бубонной чумы, выкрадывать из сейфа начальника очередной «план Дропшот»[129], вообще снабжать меня какой-то секретной служебной информацией. Со всем этим я легко справлюсь без вас, оперативные возможности у меня неограниченные. Способности тоже, – после короткой паузы скромно добавил он. – А вы должны будете всего лишь продолжать честно исполнять свои служебные обязанности. Сейчас ведь в Москве сложилась очень странная для вас и для всех заинтересованных лиц ситуация. И в ней необходимо разобраться. Так и доложите своему начальству – случилось, мол, непредставимое и непредсказуемое, мы пали жертвой подлой измены и дьявольской дезинформации, но вы, именно вы, Лютенс, уже вышли на след и движетесь по нему со скоростью русской борзой. Никому другому это не под силу. Я думаю, Вашингтон эту наживку сглотнёт. А материала я вам предоставлю достаточно. Да вы и сами много накопаете, уверен. Как только пойдёте по всем своим здешним контактам. От пресловутого и таинственного Директора, он же Владислав Борисович, и до трусливо сейчас сидящих по своим кухням «идейных и креативных» борцов с «прогнившим режимом». Деньги вам нужны?

– На служебные надобности пока есть, если Лэнгли финансирование не обрежет, а аванс в счёт будущих гонораров возьму охотно…

Лютенс, что достаточно удивительно, почти бесконтрольно (нельзя же расписку агента на клочке бумаги считать финансовым отчётным документом) распоряжался солидными суммами, но ничего не брал себе. Даже счета из ресторанов, где обедал или ужинал с нужными людьми, прикладывал к отчётам. Немецкая натура, наверное, сказывалась. В Освенциме тоже золотые зубы и кольца тщательно приходовались и почти не расхищались. До сих пор, говорят, в ячейках швейцарских банков контейнеры с этим золотом лежат.

Но вот прибавка к легальной зарплате разведчика интересовала очень, и он с чувством глубокого удовлетворения принял из рук Фёста пачку долларов. Небрежно так протянутую.

– А сколько здесь? – недоумевая спросил Лютенс. – Посчитать же…

– Бросьте этих глупостей, Лерой. Знаете анекдот: сын просит у отца денег на ресторан. Возьми в тумбочке, отвечает тот. А сколько? Возьми столько, – Ляхов показал пальцами толщину примерно в сантиметр. – А если не хватит – спрашивает сын. – Тогда столько, – и раздвинул пальцы вдвое шире.

– Понятно, – ничего на самом деле не поняв, кивнул Лютенс. Вот это манера дела вести. Поэтому, наверное, русские всегда и во всем выигрывают, если, конечно, захотят. Разве это подход цивилизованного человека: «Мы за ценой не постоим!»?

– Вот примерно так я с вами и буду рассчитываться, уважаемый… – Ляхов на секунду задумался, соображая, какой бы псевдоним новому агенту изобрести. – Канарис[130], – вдруг осенило его.

– Почему Канарис?

– Как же. Во-первых, немец, во-вторых – талантливый разведчик, в-третьих – тоже… разносторонняя личность, в-четвёртых, оперативный псевдоним должен иметь как можно меньше общего с личностью агента. Дать действительно горбатому уголовнику псевдоним Горбатый – это не принято. Ваш же настолько близок вашей натуре, что никто, безусловно, не догадается.