Столица на костях. Величие и проклятие Петербурга - Андрей Буровский

«Мгновенно» возникший Петербург лишен истории, и потому «пришлось» наполнить его мифами. Запомним тезис Юрия Михайловича про «мгновенно» возникший город — к нему придется еще вернуться. Но кроме потребности в мифах — неужели так уж «ни при чем» и все остальные особенности Петербурга? В том числе его бытие как удивительного города-экстремума?

Глава 3 Город — гробница Петра I

Идет женщина мимо кладбища, очень боится. Впереди показывается длинный, очень тощий человек.

— Можно, я пойду рядом?

— Конечно, пойдем вместе.

— Я так боюсь, так боюсь! А вы совсем не боитесь?!

— Пока жив был, боялся.

Культ Петра I, называемого не иначе как «Великий», пронизывает весь петербургский период нашей истории. Веками, десятилетиями о Петре Великом, Петре I говорилось исключительно самыми торжественными словами: великий реформатор! Великий человек! Великий просветитель! Отец народа! Создатель Империи!

«Великий муж созрел уже в юноше и мощною рукою схватил кормило государства», — вещал Н.М. Карамзин[143].

«…богатырь физически и духовно», «невиданный богатырь, которому грузно было от сил, как от тяжелого бремени… ему тесно было в старинном дворце кремлевском, негде расправить плеча богатырского…» — так пишет о нем СМ. Соловьев[144].

И далее, в таком же эпическом стиле: «Молодой богатырь рвался из дома от матери — поразмять плеча богатырского, спробовать силы-удали молодецкой»; «…герой-преобразователь, основатель нового царства, а лучше сказать, новой империи…»

В этом хоре славословия звучат голоса величайших историков России — В.Н. Татищева, Н.М. Карамзина, СМ. Соловьева, В.О. Ключевского, Е.В. Тарле, В.В. Мавродина. В этом же хоре — голоса А.С. Пушкина и М.Ю. Лермонтова, А.Н. Толстого и К.М. Симонова, Н.Н. Ге и В.И. Сурикова. Петра возвеличивают всеми возможными литературными и художественными средствами.

Трудно усомниться в истинах, которые несут и возвещают ТАКИЕ имена, ведущие деятели русской культуры прошлого и настоящего.

И уж, конечно, вполне объяснимо, что обожали Петра все экстремисты всех мастей, все радикалы и «революционные демократы». Что все тот же Белинский:

«Для меня Петр — моя философия, моя религия, мое откровение во всем, что касается России. Это пример для великих и малых, которые хотят что-либо сделать, быть чем-то полезным».

Не меньше захлебывается Герцен: «Петр, Конвент научили нас шагать семимильными шагами, шагать из первого месяца беременности в девятый».

Интеллигенция, ученые люди считали и по сей день считают Петра символом прогресса и движения вперед, к сияющим высям просвещения. Но что характерно — без знания источников, да и особой привычки читать сочинения историков. Вот стоит образованному человеку всерьез заняться эпохой — и восторженность его как ветром сдует!

Молодой Александр Пушкин и до Болдинской осени охотно писал стихи о Петре и петровской эпохе, разразился своей великолепной «Полтавой», воспел Петра во множестве стихов. Вот он начинает всерьез изучать петровскую эпоху, причем с лояльнейшим намерением — написать «Историю Петра»! Но рождается не книга о величии Петра и его «реформ», а «ужастик» XIX века, «Медный всадник».

Лев Толстой в молодости тоже очень почитал Петра, чуть ли не благоговел перед ним и собирался писать о нем роман… И тоже только до тех пор, пока не начал собирать материалы для романа. Тут-то Лев Толстой начал иначе отзываться о совсем недавнем кумире: «Был осатанелый зверь»… «Великий мерзавец, благочестивый разбойник, убийца, который кощунствовал над Евангелием… Забыть про это, а не памятники ставить».

Остается предположить, что и с Пушкиным, и с Толстым произошло одно и то же — с малолетства они находились в поле обожествления, обожания, превознесения, романтизации Петра и всей петровской эпохи. Воспринимали его восторженно не потому, что сами до этого додумались, и не потому, что располагали многими знаниями об эпохе. А как раз именно потому, похоже, что большими знаниями не располагали. Романтически-приподнятое, радостное отношение к Петру меняется по мере узнавания эпохи, по мере изучения документов.

Подробно писать о Петре и его «горе-реформах» не буду. Мне уже доводилось ссылаться на две свои книги, в которых все это безобразие излагается довольно подробно. Сейчас отмечу главное: время между 1613 и 1689 годами — это время нарастания свободы. Ославленный как время сплошного мрака, XVII век в русской истории был временем, когда свободы все прибавлялось и прибавлялось.

То же, что называется «реформами Петра Великого», совершенно противоположно по смыслу. Цель Петра состояла вовсе не в раскрепощении общества. «Европеизацию» России он видел не в свободе и не в богатстве жителей страны, а в могучей армии и не менее мощной полиции.

Можно спорить о том, можно ли было обойтись без реформ Петра, или все мы бы зачахли без знаменитой петровской дубинки, нужно ли было непременно резать бороды и строить Петербург — но одно несомненно: сама идея свободы человека от государства, свободы от насилия, предельно чужда Петру. Целей ограничения самой власти государства, власти монарха он никогда не преследовал. После «реформ Петра» свободы в Российской империи стало несравненно меньше, чем было в Московии до этих реформ.

Интересное дело… Как раз «необразованный народ», «простонародье» у нас традиционно считают носителями идей несвободы, корпоративности, подчинения человека государству и общине. Русские из образованных слоев — они и есть носители как раз европейской идеи свободы! Но тут все наоборот — русские европейцы оказываются просто маниакальными приверженцами самых крутых методов государственного насилия. А вот «простой народ», как мы увидим, как раз Петру не простил. Неужели как раз «черный» народ и не простил Петру угасания свободы, удушения уже возникшей русской Европы?!

Потому что правы большие ученые или не правы, могла состояться история России без антихристовых деяний или никак не могла, народ дал свою оценку происходящего: Петр оказался единственным российским самодержцем за всю историю России, именем которого никогда не назывались самозванцы. Даже Николай I, Павел I, Николай II — не самые крупные личности и не самые удачные самодержцы — и у тех были «свои» самозванцы — «Лже-Павлы» и «Лже-Николаи». Иногда удается установить личность тех, кто скрывался под именем царя, иногда нет, но, во всяком случае, именами этих царей назывались хитрые бунтовщики. Но не именем царя Петра!

Нет песен про Петра. Народных сказаний про Петра. Даже про Ивана Грозного — есть, а вот про Петра «Великого» — нет. Завоевание Казани породило целый цикл народных песен, в которых царь Иван выступает и сильным, и мудрым, и великим. Но нет никакого цикла песен и легенд про взятие Нотебурга, завоевание Прибалтики или основание Петербурга. По-видимому, и цели Петра как-то далеки от народных чаяний, и сам он не особенно близок народу. Иван Грозный — и то гораздо понятнее… да и приятнее.

Весь фольклор, в которых царь Петр выступает мудрым, остроумным, смелым, сильным — все это творчество верхних слоев общества. Тех образованных 1–2 %, которые считали себя «русскими европейцами», продолжателями дела Петра — европеизации России (и кто, говоря между нами, как раз под предлогом «европеизации русской Азии» и «необходимости нести свет просвещения» так удобно устроился на шеях 98 % населения Российской империи). Эти люди воспитывались на культе Петра и вряд ли могли отнестись к нему критически.

Что же до мнения народа… Как бы ни относился читатель к «средневековым» и «отсталым» рассуждениям про антихриста, в одном народная молва удивительно точна: как и полагается сатанинскому существу, Петр до конца не умер после своей физической смерти.

Петр — единственный из русских царей, после смерти окончательно превратившийся в беса.

Наивно думать, что всевозможные «жутики» про общение человека с дьяволом, про искушение и впадение в смертный грех — только лишь выдумка того или иного писателя. То есть мы знаем эти истории уже в авторской обработке и каждая из них тесно связана с именем автора… самого известного, самого талантливого из авторов, писавшего на этот сюжет.

Трудно отделить легенду о Фаусте от бессмертного творения Иоганна Гёте. Спорить не о чем — Гёте создал такой литературный текст, который живет в культуре уже двести лет и проживет по меньшей мере еще столько же. Тут и борьба чувства с долгом, и трагедия человека, в погоне за знаниями опоздавшего прикоснуться к радостям жизни, запоздало пытающегося «свое наверстать». Тут и философский спор добра и зла, и проблема самоопределения, и… одним словом, много чего есть в великолепном произведении Гёте.