Поединщик - Савенков Роман

Когда они вышли из ворот глейпинского каземата, Риордан замер, ослепленный уличным светом. Он открыл глаза и подумал, как прекрасны эти темные дождевые облака, мокрые городские крыши, лужи на мостовой, улицы, полные людей. Как прекрасна свобода и сама жизнь, каждый день которой сулит удивительные открытия и свершения!

Они ехали в уже знакомой Риордану карете Посланника. Граф Танлегер, сообразно статусу, сел отдельно и напротив, а они с Кармарлоком уместились рядом. Риордан спросил начальника охраны:

– Когда я приветствовал вас словами «сладкой погибели», наверное, я не имел на это права? Я же не настоящий поединщик и еще не выходил на Парапет Доблести.

– На «ты», Риордан. Мы обращаемся друг к другу без церемоний. Ты и вправду забрал жизнь человека?

– Да.

– Это был честный поединок?

– Не совсем. Их было трое против меня одного.

– Но ты хотел убить и понимал это?

– Да, – прошептал Риордан.

– Тогда все нормально. Ты имеешь право желать сладкой погибели. Так мы различаем тех, кто способен в любой момент забрать чужую жизнь, но не готов поступиться собственной честью. – Кармарлок обратился к графу: – Посланник, вы желаете немедля представить Риордана барону или поручите парня моей заботе?

– А какие у барона планы на сегодня?

– Сейчас у него учитель танцев, они прозанимаются до вечера.

Танлегер улыбнулся, как будто стражник сказал нечто забавное.

– Потом визит к графу Валлею, сегодня там будет игра в кости.

Посланник ощутимо напрягся.

– Ты сопровождаешь барона?

– Только до дверей гостиной, дальше меня не пропустят. Да и сам барон будет против. С него… – Кармарлок мотнул головой в сторону Риордана, – сегодня портной снимет мерку, чтобы пошить одежду в наших цветах. Платье будет готово завтра не раньше обеда. Тогда он и вступит в должность.

– Решено, едем к вам. Придется прервать занятие изящными искусствами.

– Барон будет вам премного благодарен.

Скиндар показывал Риордану картинку с портретом барона, и теперь он попытался вспомнить все, что говорил капрал в отношении его будущего хозяина, суммируя эти сведения со слухами, которые доходили до Вейнринга.

Родовые земли Унбогов простирались в западной части Зомердагского уезда. Не слишком близко от столицы, но и не чересчур далеко. Отец барона женился поздно, когда солнце его судьбы начало клониться к закату. Взял в жену девушку из знатного, но обедневшего дворянского рода, растерявшего в тяжбах и пирах почти весь свой капитал. Вряд ли это был брак по большой любви, поэтому старый барон не стал рисковать и скоро увез молодую супругу в свое имение, подальше от столичных соблазнов и молодых повес. Там он всерьез занялся хозяйством, и, по слухам, молодая жена старательно ему помогала. Унбогам принадлежал лучший в Овергоре конный завод, а кроме того, их фермы снабжали весь уезд продуктами животноводства, отчего старого вельможу иронично величали «мясным бароном». Брак не продлился долго. Через полтора года, к великой скорби супруга, молодая жена скончалась при родах, подарив мужу здорового наследника. Так барон остался вдовцом с младенцем на руках. Траур он носил пару лет, а после сочетался законным браком с одной молодой селянкой, женщиной радушной и отзывчивой, чем навсегда отвратил от себя расположение высшего света. Вопреки всем злым языкам, новая жена стала подрастающему сыну доброй мачехой, а пожилому барону сумела скрасить надвигающуюся старость. Текли годы, наследник набирался силы и ума, достояние множилось. Молодого барона, не без участия мачехи, воспитали в почтении к труду. Парень не чуждался тяжелой работы, поэтому вырос статным, а высокий рост он унаследовал от отца, который пригибался каждый раз, когда перешагивал через домашний порог. В столицу сын барона выбирался только тогда, когда шла война или проходила ярмарка, или и то, и другое вместе. Кутежей не устраивал, больших денег в кости не спускал, в винопитии проявлял умеренность. Всех этих качеств оказалось достаточно, чтобы к нему прочно приклеилось прозвище «крестьянский сын». Незлобивый молодой Унбог даже на этот, обидный по столичным меркам, эпитет реагировал спокойно, с улыбкой. «Крестьяне – соль земли, так вот лучше быть солью земли, нежели ее пеной» – именно ему приписывали это высказывание, которое обязательно явилось бы поводом не для одной ссоры, если бы Унбог задерживался в Овергоре надолго.

Такой порядок длился два десятка лет и окончился три года назад, когда согнутый заботами старый барон оставил этот мир. Он отошел с улыбкой на устах, поскольку все, что мог, передал сыну, который к тому времени самостоятельно управлял обширным хозяйством Унбогов. И даже став полновластным бароном, молодой человек не пустился в утехи, на кои падки юноши его возраста. Он еще год носа не показывал из своего имения, более прежнего преуспев в рачительном хозяйствовании. Как выяснилось позже, это была его дань уважения отцу, он выполнил обещание, которой произнес на смертном одре родителя.

Но минул год, и молодой барон появился в Овергоре. Он купил приличный дом в конце Цветочной улицы, обзавелся собственным выездом, охотой и понемногу стал вливаться в светскую жизнь. Заботы по имению он возложил на мачеху, с которой сохранил хорошие отношения, а также на трех толковых управляющих. Ни для кого не явилось секретом, почему молодой барон променял вольный воздух полей на спертую атмосферу столицы – он явился, чтобы выбрать себе невесту Поскольку Унбог был очень богат, то великосветские свахи проявили в его отношении максимум усердия и расторопности. Но их матримониальным планам не суждено было сбыться. Текли месяцы, а барон не совершал никаких движений в сторону указанных ему кандидаток в невесты, хотя продемонстрировали их, казалось, уже всех и с разных ракурсов. Как выяснилось позже, не лишенный честолюбия, Унбог метил выше, много выше.

Но статус завидного жениха открыл ему многие двери, и барон стал завсегдатаем званых вечеров и балов. Не сказать, чтобы его очень жаловали, но если разговор заходил о лошадях, авторитет барона был непререкаемым. Поэтому не удивительно, что однажды принцесса Вера, сама большая любительница конной выездки, обратилась именно к Унбогу с просьбой погонять на корде ее норовистую гнедую двухлетку. Барон не только выполнил просьбу принцессы, но и рассказал ей много нового про кобылу после одного урока дрессуры. Два года для лошади все равно, что шестнадцать лет для человека. В этот период жизни животные часто проявляют спонтанную строптивость, но именно сейчас должна установиться та связь между скакуном и всадником, которая будет только крепнуть с годами. Вера слушала молодого барона, широко открыв глаза. Он будто бы стал переводчиком между ней и питомицей, при этом гнедая повиновалась ему беспрекословно. Унбог явился для принцессы человеком из другого мира, так он отличался от молодых людей ее круга.

С того дня они начали видеться чаще и даже выезжать на совместные конные прогулки. К великому неудовольствию королевы-матери, а также ее родного брата, герцога Эльвара. Король Вертрон, напротив, относился спокойно к дружбе старшей дочери и молодого барона. Он говорил, что Вера с детства обожала следить за различными зверушками. Поиграется и оставит, так было всегда. Но внезапно весь Глейпинский дворец сотрясла удивительная новость – принцесса Вера в компании своих фрейлин собралась почтить визитом имение Унбогов по приглашению его владельца. Все придворные были в шоке, королева слегла с мигренью, но сильный характер старшей из дочерей проявил себя в полной мере, поэтому визит все же состоялся. В попутчики принцессе был, неслыханное дело, откомандирован констебль Глейпина, граф Танлегер, бывший наставник Веры в области экономики и финансов.

Они вернулись через три дня, как и было запланировано. Вера возвратилась посвежевшая, с сияющими глазами, верхом на чистокровном рысаке, красе и гордости конезавода Унбога. Этот жеребец один стоил целое состояние, поэтому весь двор серьезно призадумался. Такой значимый подарок, по меркам высшего света, был если не равнозначен обручальному кольцу, то, несомненно, свидетельствовал о том, что кольцо незамедлительно преподнесут, если даритель будет уверен, что его благосклонно примут. Тут еще нужно учитывать нрав Веры, для которой один жеребец был гораздо ценнее вороха любых побрякушек, не важно, из какого металла отлитых. И она приняла лошадь, будучи прекрасно осведомленной о том, что это означает.