Из Парижа в Бразилию по суше - Луи Буссенар

Уже пролетели двенадцать часов, отведенные на новый маршрут, и по чуть заметному наклону заснеженного поля друзья наконец определили, что земли проклятого полуострова остались позади.

Оглушительным «ура!» приветствовали путешественники льды Берингова пролива, по которым плавно скользили их нарты. Жак Арно, бросивший вызов морской болезни, готов был повторить в десятый раз, что лучше всего океан неподвижный, как вдруг Шолем, оглянувшись, испустил яростный вопль:

— Казаки!

И в тот же миг запыхавшиеся олени резко остановились. Грациозно повернув к каюрам свои головы, животные напомнили, что им нужна еда, которой они на льдах пролива не видят. Пока якуты доставали из саней предусмотрительно запасенный для оленей корм, друзья в вынужденном бездействии смотрели туда, где на расстоянии двух километров выделялся черной полосой на белом снегу санный поезд.

— Вот мерзавцы! — проворчал Жюльен. — Достанет ли у них наглости преследовать нас на американской земле?

— Да что значит для них переход границы в этом пустынном месте и без свидетелей? — заметил Алексей. — К тому же мы еще не на американском берегу.

— А разве те скалы, приблизительно в двух километрах отсюда, которые образуют острова Диомида, — не владения Соединенных Штатов? — спросил Жак.

— Я точно не знаю, — сказал Жюльен. — Но Алексей правильно говорит: какое до этого дело таким охотникам за людьми!

— Эй, Шолем, — прокричал Алексей, — что они сейчас делают?

— Тоже остановились: олени едят, — ответил якут, обладавший такой остротой зрения, что ему не нужен был никакой бинокль.

— Но трудно все-таки надеяться, что мы сохраним эту дистанцию, — предостерег Алексей. — Им так не терпится схватить нас, что они готовы бросить оленей и устремиться к нам бегом. И посему, думаю я, самое разумное — приготовиться к бою.

— Вы говорите, самое разумное, — по-моему же, это единственное, что остается нам делать, — произнес Жюльен.

— Ну что ж, борьба по всей линии фронта! — воскликнул Алексей. — Поспешим же добраться до ближайших скал, чтобы было где укрыться.

— А олени пойдут?

— Попробуем.

— Хозяин, казаки двинулись! — прервал друзей Шолем, не спускавший глаз с противника.

Один из оленей в первой упряжке, улегшись на снег, отказался подняться. Проводник ударом ножа перерубил ремень, связывавший его с нартами. Остальные животные лениво, очень недовольные, встали и побежали трусцой, время от времени оборачиваясь к оставшимся сзади охапкам ягеля.

Казаки приближались довольно быстро.

— Гром и молния! — крикнул Жюльен. — Так мы никогда не доберемся до островов! Готовьте ружья!

— Проклятие! — сильно побледнев, проговорил Жак в отчаянии. — Они же вместе с боеприпасами в ящиках с двойными стенами, завинченными болтами! Чтобы открыть их, нужен специальный ключ!

— Разбей топором один из ящиков.

— Но от удара все взлетит на воздух.

Внезапно олениха в первой упряжке, где оставалось только двое животных, жалобно закричала, когда на нее опустился кнут каюра. Через сотню метров остановились и вторые нарты. Наконец олени, впряженные в третьи нарты, заразившись примером своих сородичей, тоже улеглись, проявляя упрямство и своенравие. Всего пятьсот метров отделяли беглецов от островов — единственной надежды на спасение.

К счастью, у казаков происходило то же самое: обессиленные олени падали один за другим. Преследователи, выскочив из саней, кинулись в сторону скал, выступавших изо льдов. Впереди, злобно вопя, с карабином в руках и без шубы, которую он сбросил, чтобы легче было бежать, несся есаул, и весьма скоро он был уже у саней, брошенных беглецами. Сами же друзья, тяжело дыша, укрывшись за крутыми скалистыми выступами, приготовились отражать атаку из револьверов.

— Как бы этот проклятый не воспользовался нашими нартами! — закричал Жюльен. — Честное слово, так и есть! Олени пошли!.. Послушайте, Алексей, попросите у Шолема топор. Я решил во что бы то ни стало открыть ящик с оружием, даже если и подорвусь. Хочется все-таки доставить себе удовольствие разрядить обойму в этого идиота!

— Если старик канадец может вам чем-то помочь, не стесняйтесь. Я к вашим услугам, — прозвучал рядом спокойный голос, растягивавший слога на манер крестьян из Нижней Нормандии.

Путешественники, удивленные не меньше, чем если бы они услышали, как белый медведь запел «Боже, храни королеву!»[160], резко обернулись и увидели огромного роста мужчину с добродушным выражением лица и широко открытым в улыбке ртом.

— Разрешите представиться, перед вами Жозеф Перро, родом из Квебека, в Канаде. Я к вашим услугам — вместе с моими братьями Эсташом и Малышом Андре… Эй, ребятки, сюда… Эсташ! Малыш Андре!

Тотчас подкатили на лыжах два богатыря, в меховых одеждах, с винтовками за плечами.

— Мы просто охотники, — пояснил Жозеф. — Когда я услышал, что вы разговариваете на нашем языке, у меня заныло под ложечкой.

Шестеро мужчин крепко пожали друг другу руки.

— Спасибо, друзья! — поблагодарил Жюльен. — Охотно принимаем вашу помощь! Вшестером мы побольше доставим хлопот мерзавцам-казакам.

— Казакам? — переспросил Жозеф спокойным голосом. — Уж не собираются ли они запугать настоящих французов? Мы им сейчас такое устроим, этим ненасытным кровопийцам!..

Олени, тащившие нарты с есаулом, трусили медленной рысцой. Офицер, не шелохнувшись, сидел в гордом одиночестве и даже перестал покрикивать на животных. За ним, поотстав на пятьсот метров, следовали пешком солдаты.

Перро поднялся во весь рост, зарядил карабин и, стоя на фоне белой от снега скалы, оглушительно закричал:

— Эй, ты!.. Эй, человек!

Сани продолжали двигаться.

— Стой! — приказал великан.

В ответ — молчание.

— Стой! Не то я пристрелю тебя, как боровую дичь!

Есаул был по-прежнему недвижим, как статуя.

Канадец опустил ружье и заключил:

— Раз ни рукой, ни ногой не шевелит, значит, он скорее всего мертв…

Олени, подойдя к людям, остановились, но есаул так и не сменил своей позы.

Жюльен, держа револьвер наготове, приблизился к нартам, взял офицера за руку и сразу же в ужасе отступил. Глаза бывшего томского исправника побелели, лицо, все в мелких морщинах, застыло, как камень, на облупленных губах запеклась кровавая пена, пальцы, за которые ухватился француз своей рукой в меховой рукавице, не имели кожного покрова, словно их обварили кипятком. Было ясно: убил есаула холод.

— Зачем же он сбросил шубу? В ней мороз не загрыз бы его, — прокомментировал Жозеф эту страшную внезапную смерть.