Американские боги - Нил Гейман

— Поедем другим путем, в объезд, по Восьмой авеню, — говорит таксист. Они сворачивают и оказываются в чудовищной пробке. Гудки исполняют какофонический концерт, но машины и не думают двигаться с места.

Водитель начинает клевать носом. Его подбородок постепенно опускается на грудь — все ниже и ниже. Он даже потихоньку всхрапывает. Салим, надеясь, что ничего плохого все-таки не случится, вновь протягивает руку и трясет его за плечо. Водитель приподнимает голову, и Салим задевает рукой его лицо, сбив солнцезащитные очки.

Водитель открывает глаза, берет очки и снова их надевает — но уже слишком поздно. Салим видел его глаза.

Машина под дождем еле ползет. Цифры на счетчике щелкают непрестанно.

— Ты убьешь меня? — спрашивает Салим.

Водитель сидит, поджав губы. Салим смотрит на него в зеркало.

— Нет, — еле слышно говорит водитель.

Машина снова останавливается. Дождь барабанит по крыше.

— Моя бабка клялась, что однажды поздно вечером видела на краю пустыни ифрита, ну или, может, марида, — начинает Салим. — Мы ей сказали, это просто ветер поднялся, маленькая песчаная буря, а она нам: нет, она видела его лицо, и в глазах у него горело пламя, как у тебя.

Водитель улыбается, но его глаза скрывают черные очки, и Салиму остается только гадать, веселая это улыбка или нет.

— Бабушки и сюда добрались, — говорит водитель.

— В Нью-Йорке много джиннов? — спрашивает Салим.

— Нет. Нас немного.

— Есть ангелы, есть люди, сотворенные Аллахом из глины, а еще есть народ огня, джинны, — говорит Салим.

— О моем народе здесь никто ничего не знает, — говорит водитель. — Люди думают, мы исполняем желания. Если бы я мог исполнять желания, как, по-твоему, крутил бы я баранку?

— Я что-то не понимаю.

У таксиста мрачный вид. Пока он говорит, Салим рассматривает его лицо через водительское зеркальце, следя за движением темных губ.

— Люди верят в то, что мы исполняем желания. А с чего они это взяли? Я отсыпаюсь в сраной каморке в Бруклине. А потом развожу на этой вот тачке всяких паршивых засранцев, у которых есть деньги, чтобы заплатить за проезд, а бывают и такие, которые не платят. Я отвожу их куда им надо, и иногда мне дают на чай. Иногда мне даже платят. — Нижняя губа ифрита начинает дрожать. — А один кретин как-то насрал прямо на сиденье. В таком виде машину не вернешь, пришлось убирать. Счищать с сиденья непросохшее говно. Нормально, да? Как вообще до такого можно додуматься?!

Салим протягивает руку и гладит ифрита по плечу. Через шерстяной свитер он чувствует его крепкое тело. Ифрит убирает руку с руля и на секунду накрывает своей ладонью руку Салима.

Салим думает о пустыне: красные пески пыльной бурей проносятся сквозь его мысли, алые шелка шатров вокруг затерянного города Убара хлопают и бьются на ветру перед его мысленным взором.

Они выезжают на Восьмую авеню.

— У людей есть старое поверье. Нельзя мочиться в ямки и норы, ибо Пророк сказал, что в них живут джинны. Они думают, что ангелы кидают в нас пылающие звезды, если мы пытаемся подслушать их разговор. Но даже для стариков, которые приезжают в эту страну, мы — давным-давно забытое прошлое. В те далекие времена мне не приходилось водить такси.

— Я вам сочувствую, — говорит Салим.

— Плохие настали времена, — говорит ифрит. — Надвигается буря. И от этого становится не по себе. Я бы сделал все, лишь бы убраться отсюда подальше.

Весь оставшийся путь до гостиницы они не произносят больше ни слова.

Салим выходит из такси, протягивает ифриту двадцатидолларовую банкноту и предлагает оставить сдачу себе. Потом, неожиданно набравшись храбрости, называет ему номер своей комнаты. Ифрит молчит. На заднее сиденье к нему садится молодая женщина, и такси трогается в путь по холодному, ненастному городу.

Было шесть часов вечера. Салим все еще не ответил зятю на факс. Он вышел на улицу, купил себе на ужин кебаб и картошку-фри. Прошла только неделя со времени его прибытия в страну по имени Нью-Йорк, а он уже чувствовал, как он тут обмяк, опух и отяжелел.

Вернувшись в гостиницу, он с удивлением обнаружил в вестибюле таксиста-ифрита: тот стоял, засунув руки в карманы, и рассматривал черно-белые открытки. Увидев Салима, он смущенно улыбнулся.

— Я позвонил тебе в комнату, — сказал он, — но никто не ответил. Решил подождать.

Салим тоже улыбнулся и коснулся его руки.

— Я пришел, — сказал он.

Они зашли в лифт с тусклым зеленым светом и, держась за руки, поднялись на пятый этаж. Ифрит спросил, можно ли ему принять у Салима душ.

— Я очень грязный, — сказал он.

Салим кивнул. Он сидел на кровати, занимавшей почти половину маленькой белой комнаты, и прислушивался к звуку льющейся воды. Ботинки, носки и всю остальную одежду он снял.

Таксист вышел из душа мокрый, с обмотанным вокруг бедер полотенцем. Он был без очков, и в полутемной комнате глаза его горели алым пламенем.

Салим еле сдержал слезы:

— Я так хочу, чтобы ты увидел то, что вижу я, — сказал он.

— Я не исполняю желаний, — прошептал ифрит, сбрасывая полотенце и мягким, но уверенным жестом толкая Салима на кровать.

Спустя час или даже больше, продолжая ритмично всаживать Салиму в рот, ифрит кончил. Салим за это время кончил уже дважды. Сперма джинна, острая и странная на вкус, обожгла Салиму горло.

Он пошел в ванную и прополоскал рот, а когда вернулся, таксист, похрапывая, мирно спал на белых простынях. Салим лег позади ифрита и крепко к нему прижался, кожей ощущая дыхание пустыни.

В полусне он вспомнил, что все еще не ответил на факс Фуада, и почувствовал себя виноватым. В глубине души он ощущал пустоту и одиночество; он положил руку на припухший член и, успокоившись, заснул.

Перед рассветом они разбудили друг друга ласками и вновь занялись любовью. В какой-то момент Салим понял, что плачет, а ифрит жгучими губами целует его влажные от слез глаза и щеки.

— Как тебя зовут? — спросил Салим.

— На водительских правах написано имя, но оно не мое, — сказал ифрит.

Потом Салим даже не смог вспомнить, когда закончился секс и начался сон.

В комнату пробралось холодное солнце — и Салим проснулся. Он был один.

Он обнаружил, что его чемодан пропал, а вместе с ним пропали все образцы, фляжки, колечки, медные сувенирные фонарики; еще у него пропали бумажник, паспорт и обратные билеты в Оман.

На полу валялись джинсы, футболка, серый шерстяной свитер, а под ними — водительские права на имя Ибрагима бин Ирема, лицензия на вождение такси на то же имя и связка ключей с прицепленным к ней клочком бумаги, на котором по-английски был написан адрес. Салим был не особенно похож на человека с фото на документах, хотя ифрит тоже был не очень-то на него похож.