Та, что гасит свет (сборник) - Дмитрий Рыков

Саша положил руку на плечо Борису:

— Знаешь, что мне одна умная женщина сказала? «Если человек в двадцать лет считает, что ему бабы не дают, потому что любят мужиков постарше, так как те богатые, а в сорок не дают, потому что любят молодых и мускулистых, значит, бабы ему просто не дают».

— Ты еще Тулуз-Лотрека вспомни…

— Правильно, внешнее уродство — не помеха. Должна быть харизма. И уверенность.

— А какая у меня уверенность с такой ногой и кособокой походкой…

— Правильно. Вот ты и не набрался нужного опыта. А у тебя, кстати, неплохой шанс начать жизнь заново. Анатольевич с Барковым тебя вылечат, с Натальей разведешься, университет бросишь. Может, еще в Москву переедешь. Сейчас в ЦСКА — Зико, и там теперь куча переводчиков с португальского. Скоро «Спартак» к себе Сколари переманит, а ты тут как тут!

— Ты уже точно в стельку. Какая Москва? Выкарабкаться бы, остаться живым-здоровым и доживать свой век без потрясений, зарабатывая интеллектуальным трудом…

— Интеллектуальным трудом можно зарабатывать в США или Европе, получая гранты на исследования в надежде годам к семидесяти оказаться нобелевским лауреатом. Да и зачем в семьдесят лет деньги? В больницу носить? А интеллектуальный, особенно переводческий или писательский, труд денег не приносит. Вот смотри, Бунин, Грин, Сервантес, Мережковский, Андрей Платонов, Саша Черный — все умерли в нищете. Хемингуэй был богат, но все равно плохо кончил.

— А Набоков?

— Исключения подтверждают правило. Давай по последней, да пойду я…

Оставшись один, Борис Антонович быстро уснул. Алкоголь помог. Провалился он в черноту сна быстро и без сновидений.

На следующий день он был уже дома. Санитар вкатил его в инвалидной коляске в квартиру и ушел. Борис Антонович порадовался, что на крыльце подъезда предусмотрен съезд для детских колясок, — значит, он сможет выбираться на прогулки. Раньше он на этот спуск внимания не обращал…

Договорился с сиделкой. Три недели — и много, и мало, главное — погрузиться с головой в работу, чтобы времени на грустные размышления не оставалось. Взял в одной фирме сложный технический перевод и принялся за дело.

Вечером появилась пожилая женщина, помыла утку, что-то приготовила, сказала, что будет навещать его каждый день. Борис Антонович пока дал ей старые ключи. Саша заказал ему новый замок, но когда будут менять, не сообщил.

Борис Антонович провел тоскливую одинокую ночь, Наталья не появилась. Целый день, забывая поесть, он работал. Вечером услышал, как в прихожей щелкнул замок входной двери. Он вздрогнул и почувствовал легкое головокружение. «Нервишки шалят, — подумал он, — надо взять себя в руки». Наталья заглянула к нему в спальню, без приглашения села на краешек кровати.

— Борис, давай поговорим.

— О чем?

— Ты прости меня за мое поведение в больнице! Знаешь, все произошло так неожиданно, наверное, я просто сорвалась. Пойми, мне самой сейчас нелегко.

— Я понимаю.

— Подожди… Мне действительно негде жить, разреши мне недельки две побыть здесь. Я буду только приходить ночевать, честное слово. Продукты буду покупать, убирать, готовить. Можешь давать мне любые поручения, я все выполню. Я понимаю, что тебе меня неприятно видеть. Да, я виновата, но давай останемся друзьями, зачем нам враждовать? Вован уже ищет съемную квартиру, как только найдет, я сразу уйду.

— Вован… Зачем нужно коверкать имена? Почему не Владимир?

— Ну хорошо. Владимир.

— Это друг Иркиного парня?

— Ага.

— У него же дети!

Наталья с довольной улыбкой пожала плечами:

— Сердцу не прикажешь.

— Да я о другом! Ты же еще одну семью ломаешь! Разве это не понятно?

Она встала:

— Так ты ни во что и не въехал. Я же тебе говорю: «Сердцу не прикажешь!»

— И у него, конечно, есть джип…

— Конечно.

— И у него тоже своя автостоянка…

— Нет, у него свой автосервис.

— То есть это еще круче?

— Ага.

— Сколько ему лет?

— Двадцать восемь.

— Ладно, оставайся, только по телефону не болтай, ты мне будешь мешать работать, и не шуми.

— А телик включать можно?

— Да, конечно, включай, но чтобы он не орал на всю квартиру.

Утром, перед уходом, Наталья притащила в спальню журнальный столик, поставила на него завтрак. Это были сырники со сметаной — вкусно, черт побери!

«Зараза, — подумал Борис Антонович. — Вертит мной, как хочет».

— До вечера? — спросила Наталья.

— Да, — жуя, ответил он, — до вечера. Шли дни. Зашел Саша, очень удивился и расстроился, узнав, что замок менять не надо. Заехал Иван Анатольевич с массажистом. Последний помял бедра и икры Борису Антоновичу, сказал, что тот в порядке, а его помощь понадобится только после операции.

Шли дни… И каждый следующий был похож, как две капли воды, на предыдущий. Телефон молчал. Черная тоска нападала порой на Бориса Антоновича, от нее холодело сердце и закладывало уши, как в самолете. От бессильной ярости он ночами зубами рвал подушку, но наступал новый день, и он садился за работу…

Боль накатывала волнами. Кололо в спину, шею, однажды Борис Антонович долго не мог разогнуть правую руку. Он крепился, в кресло залезал самостоятельно, путешествовал в ванную и на кухню, во двор выезжать не рисковал. Из-за болей не мог спать. Иван Анатольевич принес ему феназепам. Наталья по собственной инициативе купила донормил. Иногда ночью, в дремоте, он кричал, ничего не соображая. Она вставала, приносила ему водки. Борис Антонович выпивал, становилось легче, он засыпал. Раньше Борис Антонович бороду подстригал, сейчас из-за физических сложностей забросил это занятие, оброс, как Робинзон Крузо. Перевод у него приняли, но придрались к каким-то мелочам, которые он мог исправить буквально за два часа, и заплатили вдвое меньше.

Однажды глубокой ночью он неожиданно проснулся. Перед сном он съел лошадиную дозу снотворного, и спать ему действительно хотелось. Но раз уж пробудился, Борис Антонович решил наполнить утку и попить. Вытерев ладонью усы и бороду от капель минеральной воды, он вдруг замер. Ему послышались легкие женские стоны.

«Привет, таблеточки. У меня уже глюки, я слышу голоса», — подумал он. Но стоны повторились. Борис Антонович, похолодев, прислонил ухо к стене. Звуки стали четче. «Наташка! О боже!..» Он бросился с кровати в свое инвалидное кресло, но промахнулся, упал на столик, перевернул его, грязная посуда со звоном полетела на пол. Борис Антонович схватился за ручки кресла, диким усилием втянул в него свое тело и, дрожа от ярости, покатил в другую комнату. Нашарил на стене выключатель, зажег свет. Дивная картина открылась его взору: на диване разметалась в вольной позе в мятой юбке и лифчике его супруга, а рядом с ней раздетый по пояс здоровый мускулистый парень. Парень поднял голову и улыбнулся.

— Да ты что, охренела?! — вне себя заорал Борис Антонович.

— Мужик, ты извини… — начал парень. — Наташка домой проводить меня попросила, я не знаю, как-то все само собой вышло. Но мы ничего не делали, только целовались. Мужик, извини, я не думал, что так выйдет!

— Какой я тебе «мужик», сопляк! Пошел вон отсюда!

— Я у себя дома! — вдруг завизжала Наталья, приподнявшись. Судя по всему, она была здорово пьяна. — Что хочу, то и делаю! Вован! Что ты смотришь на него! Запри его в спальне, подопри дверь столом и трахни меня нормально!

— Да ты, подруга, — вскочил ее любовник, — совсем обалдела! Сказала, что он всегда принимает снотворное и спит, как сурок, а теперь я с тобой должен… при нем? Я что, похож на извращенца?

— Ссыкун! — взвизгнула Наталья. — А еще мужик называешься!

— Не, брат, — повернулся Вован к обалдевшему Борису Антоновичу. — Ты, правда, того… извини. Я пошел. — И он стал натягивать рубашку с чудовищными узорами.

«Наверное, это сейчас модно», — зачем-то подумал Борис Антонович.

— Ссыкун! — еще раз крикнула супруга и гордо выпятила грудь.

— Созвонимся, — бросил Вован и хлопнул дверью.

Борис Антонович словно потерял дар речи.

— Ты, ты… — сипел он.

— Ну что я? Я хочу трахаться! Трахни меня сам, если можешь! У тебя вообще еще стоит?

Он с силой толкнул колеса, оказался рядом с ней и с размаху ударил ее ладонью по щеке.

— Ха! — крикнула она. — Наконец-то первый мужской поступок! Давай еще!

— Ты просто выродок рода человеческого!

Она наклонилась к нему так близко, что он явственно почувствовал запах стойкого перегара, и прошипела:

— Еще раз ударишь, я тебя опрокину вместе с твоей коляской, и будешь на полу до завтра валяться, пока сиделка не придет!

— Ты не стерва, ты не гадина… Ты просто какое-то моральное чудовище! — заключил он и, трясясь, покатил на кухню.