Счастливая жизнь для осиротевших носочков - Мари Варей
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Крис уныло вздыхает:
– Если бы ты знала, сколько идей я пытался реализовать… Никто не хочет в меня вкладываться. Я – сама посредственность во плоти. Я смешон.
– Знаешь, в Америке, в Силиконовой долине, чем больше у предпринимателя неудач, тем больше у него шансов найти инвестора.
– Абсурд, – бормочет Крис.
– Нет, здесь есть смысл. Сам подумай: чем больше проектов на твоем счету, тем больше у тебя опыта. Каждый, кто однажды решил рискнуть и отправиться в неизвестность, прекрасно знает, что такое успех. Он ничему не учит, особенно когда приходит к тебе легко. Неудача, в свою очередь, – лучший из возможных учителей. К тому же все эти поражения многое говорят о твоем характере…
– Да, они говорят о том, что я неудачник.
Не знаю почему, но мне больно видеть Криса таким подавленным. Я хочу, чтобы он вернул себе обрел опору под ногами и принялся доказывать, что не все потеряно, что судьба не предопределена и мечты могут сбыться. Поэтому я пытаюсь подтолкнуть его и уверенным голосом отвечаю:
– Нет, они говорят о том, что ты никогда не сдаешься, что ты полон энтузиазма, что ты настойчивый, трудолюбивый, целеустремленный, что способен оправиться от удара судьбы. Не опускай руки, Крис! Ты родился для того, чтобы создавать что-то новое – вещи, бизнес… Однажды у тебя получится, вот увидишь! Ты…
– Это все теория, бред из американских книг по саморазвитию! Изо дня в день мне приходится смиряться с посредственностью! Я – полный ноль!
– Нет, это не теория, а реальность! Неудачник – это не тот, кто не добивается успеха, а тот, кто ничего не делает или сдается при первом же препятствии! Неудачник – это тот, кто принимает все как неизбежность и постоянно жалуется, не пытаясь ничего изменить. Вот посредственность! Ты не такой, Крис! Тебя можно много как назвать, но только не неудачником!
Я говорю с необычайным пылом, сжимая руки так сильно, что ногти впиваются в ладони. Крис смотрит на меня со смесью удивления и любопытства, как будто я открылась ему с совершенно новой стороны.
Потом кивает и, помолчав, бормочет, словно разговаривая сам с собой:
– Надо полагать, мир недостаточно поэтичен, чтобы осиротевшие носочки можно было спасти… Передай, пожалуйста, остальным, что мы обсудим положение дел в среду, после возвращения Джереми… Но не раскрывай подробности. Я бы предпочел сам объявить об окончании нашего приключения…
– Хорошо. Если я могу еще что-нибудь для тебя сделать…
Крис качает головой и снова смотрит в окно. Он выглядит еще более подавленным, чем когда я вошла. Я встаю и выхожу из кабинета, низко опустив голову и окончательно пав духом. Перед тем как я закрываю дверь, Крис говорит, не сводя глаз с фотографии перед экраном компьютера:
– Спасибо тебе, Алиса. Спасибо тебе за все.
* * *
Среда наступает слишком быстро и слишком медленно. Последние дни я ждала возвращения Джереми со смесью нетерпения и страха, и этот непрекращающийся балет противоречий утомил меня. Утром пью кофе с Виктуар и Реда, которые постоянно спорят, а потом взывают ко мне, чтобы я рассудила, кто прав. Я никому не говорила, что на совещании Крис собирается объявить об окончании приключения «ЭверДрим». Мне больно, но я уважаю желание Криса рассказать об этом лично. Я продолжаю работать как ни в чем не бывало, словно это кому-то нужно.
Вернувшись на рабочее место, слышу радостный голос:
– Fuck, Алиса!
Вздрогнув, оказываюсь лицом к лицу с Джереми и Зои, которая держит под мышкой большую книгу.
– Привет, – бормочет Джереми. Судя по всему, ему так же неловко, как и мне.
– Привет, – тихо отвечаю я.
Джереми проходит мимо, а я остаюсь стоять как вкопанная, потрясенная до глубины души одним его видом.
– Послушай, Алиса, – начинает Зои, – я…
– Оставь Алису в покое, – перебивает ее Джереми. – Ей нужно работать.
С этими словами он берет девочку за руку и уводит в свой кабинет.
Сделав глубокий вдох, следую за ними. Мне столько нужно сказать, что я не знаю, с чего начать. Возможно, с извинений.
– Можно с тобой поговорить?
Джереми указывает на место напротив своего. Он выглядит отдохнувшим, да и Зои буквально лучится от счастья. Судя по всему, выходные прошли хорошо.
– Мама вернулась жить домой, Алиса! – восклицает Зои, прыгая по кабинету. – Она больше не поедет в Японию, она вернется к нам! Мы все выходные провели втроем, это было так здорово!
Теряю дар речи, но через несколько мгновений ценой огромных усилий заставляю себя улыбнуться.
– Прекрасная новость! Я очень рада за тебя, Зои, – говорю я.
Джереми достает из кармана евро и протягивает дочке.
– Купи себе апельсиновый сок и обними дядю Криса.
– Потому что он сегодня грустный, знаю, – повторяет Зои, как хорошо заученный урок. – Но ничего страшного! Сначала тебе грустно, а потом нет. Раньше мы были грустными, но теперь все хорошо! Такова жизнь!
– Вот именно, – мягко заключил Джереми.
Я не уверена, что согласна с такой логической цепочкой, но молчу. Да и в любом случае, мне слишком больно, чтобы говорить. Зои уходит, по-прежнему держа под мышкой книгу, и мы с Джереми остаемся наедине. Я знаю, что за стеклянной стеной кабинета Реда и Виктуар внимательно ловят каждое наше слово, даже не пытаясь сделать вид, что работают. Эти двое излишне рьяно наблюдают за жизнью в нашем опенспейсе и, ко всему прочему, отличаются излишней проницательностью, но я не могу их винить.
– Я думал, ты никогда больше не захочешь меня видеть, – говорит Джереми.
Машинально задираю рукав и касаюсь запястья, чувствуя себя не в своей тарелке. Джереми смотрит на меня своими ясными глазами цвета горного озера. Я ничего не могу прочесть в них. Это открытие поражает меня в самое сердце. Раньше Джереми позволял мне прочитать по его взгляду, о чем он думает. Я с болью вспоминаю те несколько недель, когда могла обходиться без таблеток и когда впервые за долгое время была в шаге от чего-то, похожего на счастье.
– Я не знала… Сандра… Вы были друзьями… Ты не сказал… – вырывается у меня. Это не имеет никакого отношения к нашего разговору, но теперь, когда я знаю о потере Джереми, мне почему-то хочется его утешить. Хочется объяснить: я понимаю, каково это. Мне знакомы такие раны, которые заживают только внешне, но под иллюзией исцеления скрывается пропасть тьмы и одиночества.
– Думаю, мы многое друг другу не сказали, – немного помолчав, отвечает Джереми с сожалением в голосе.
Киваю. Мне хочется рассказать ему о тысяче, миллиарде вещей, я бы могла говорить месяцами… Мне хочется, чтобы он спросил меня о том, что произошло. Хочется положить голову ему на плечо. Хочется, чтобы он утешил меня, как делал уже множество раз… Но он не делает ни шага в мою сторону и всем своим видом показывает, что хочет установить между нами дистанцию: сжатые челюсти, нейтральное выражение лица, куртка, которую он даже не потрудился снять…
В любом случае, уже слишком поздно. Я так долго молилась потолку нашей спальни в Квинстауне о возвращении отца, что не осмелюсь погасить лучезарную улыбку Зои, которая радуется возвращению матери. Мне хочется плакать, но я пытаюсь улыбаться и не могу отделаться от мысли, что у Джереми такие же голубые глаза, как у Лиама Галлахера. Уж не Алиса ли послала мне его?..
– Мне нужно извиниться. Я не хотела, чтобы все так обернулось. Время, которое мы провели вместе, много для меня значит. Правда, много.
– Хорошо.
Этот слово возвращает меня к одному из наших первых разговоров, когда я извинилась за свое поведение после собеседования, а Джереми точно таким же флегматичным тоном ответил мне простым «хорошо».
– «Хорошо» в смысле «никаких обид, проехали»?
Джереми улыбается, хотя глаза его полны печали.
– «Хорошо» в смысле «я никогда не обижаюсь на людей за то, что они говорят, что думают. Даже если они неправы».
Киваю.
– Спасибо, – шепчу я.
– Что касается твоей тайны, то я сохраню ее.
Я выхожу и осторожно закрываю за собой
