11/22/63 - Стивен Кинг

– Нет.

– Когда приходит такой, как вы, ставит на то, чего по-хорошему быть не может, и выигрывает. Благодаря этому я и дальше могу верить, что во Вселенной есть место случайности.

Я задался вопросом, что бы он сказал о случайности, если бы увидел шпаргалку Эла.

– Точка зрения вашей жены, похоже, не столь... э... примиренческая.

Он рассмеялся, и его маленькие черные глаза сверкнули. Выигрыш, проигрыш или ничья – этот коротышка с русалкой на предплечье все равно наслаждался жизнью. Меня это восхищало.

– Ох, Марджори. Когда какой-нибудь печальный неудачник приходит сюда с обручальным кольцом жены и трогательной историей, она тает как воск. Но ставки на спортивные игры – совсем другая история. Проигрыш она воспринимает как личную обиду.

– Вы ее очень любите, мистер Фрати, да?

– Как луну и звезды, браток. Как луну и звезды.

Марджори читала сегодняшнюю газету и оставила ее на стеклянном прилавке с часами и кольцами. Заголовок гласил: «ОХОТА ЗА ТАИНСТВЕННЫМ УБИЙЦЕЙ ПРОДОЛЖАЕТСЯ. ФРЭНКА ДАННИНГА ПРОВОДИЛИ В ПОСЛЕДНИЙ ПУТЬ».

– И что все это значит? – спросил я.

– Не знаю, но могу вам кое-что сказать. – Он наклонился вперед, и улыбка слетела с его лица. – Он не был тем святым, в которого его превращает местная газетенка. Я мог бы вам кое-что рассказать, браток.

– Так рассказывайте. У меня целый день.

Улыбка вернулась.

– Нет. В Дерри мы держим наши истории при себе.

– Это я уже заметил.

Я хотел вернуться на Коссат-стрит. Знал, что копы наблюдают за домом, чтобы посмотреть, а вдруг кто-то проявит необычный интерес к семье, но желание все равно не отпускало. И хотел я увидеть не Гарри, а его маленькую сестру, чтобы кое-что ей сказать.

Что на Хэллоуин она должна отправиться на охоту за сладостями, как бы ни горевала о своем папочке.

Что она будет самой красивой, самой волшебной индейской принцессой, какую только видели люди, и вернется с огромной добычей.

Что впереди у нее – как минимум пятьдесят три долгих, заполненных разнообразными делами года, а возможно, много больше.

Но прежде всего, что когда ее брат Гарри захочет стать солдатом и надеть форму, она должна очень, очень, очень постараться и отговорить его от этого.

Только дети забывают. Это известно всем учителям.

И они думают, что будут жить вечно.

Пришла пора покинуть Дерри, однако у меня оставалось еще одно маленькое дельце, которое следовало завершить. Поэтому я задержался до понедельника. Тринадцатого октября, во второй половине дня, положил чемодан в багажник «Санлайнера» и, сев за руль, сочинил короткое письмо. Сунул в конверт, запечатал и написал на лицевой стороне имя получателя.

Поехал в Нижний город, припарковался, направился в «Сонный серебряный доллар». В зале нашел только Пита, бармена, как, собственно, и ожидал. Он мыл стаканы и смотрел по телику «Любовь к жизни». С неохотой повернулся ко мне, одним глазом поглядывая на Джона и Маршу, или как там их звали.

– Что вам налить?

– Ничего, но вы можете оказать мне услугу, за которую я выплачу вам компенсацию в размере пяти американских долларов.

Его лицо осталось бесстрастным.

– Правда? И что это за услуга?

Я положил на стойку конверт.

– Передайте его, когда получатель заглянет к вам.

Он глянул на фамилию на лицевой стороне.

– А чего вы хотите от Билла Теркотта? И почему бы вам самому не передать ему этот конверт?

– Это достаточно простое поручение, Пит. Нужна вам пятерка или нет?

– Конечно, нужна. Если не будет вреда. Билли очень хороший человек.

– Вреда ему не будет никакого. Возможно, это письмо принесет пользу.

Я положил пятерку на конверт. Стараниями Пита она исчезла, и он вновь вернулся к «мыльной опере». Я ушел. Теркотт скорее всего получил конверт. Предпринял он какие-то меры или нет, это другой вопрос, один из многих, ответа на которые мне не узнать. А написал я следующее:

Дорогой Била!

С Вашим сердцем какие-то нелады. Вы в самом скором времени должны обратиться к врачу, или будет поздно. Возможно, Вы подумаете, что это шутка, но это не так. Вам может показаться, что я не могу такого знать, но я знаю. Знаю точно так же, как Вы знаете, что Фрэнк Даннинг убил Вашу сестру Клару и Вашего племянника Майки. ПОЖАЛУЙСТА. ПОВЕРЬТЕ МНЕ И ОБРАТИТЕСЬ К ВРАЧУ!

Друг.

Я сел в «Санлайнер» и, выезжая из расположенной под углом к тротуару парковочной клетки, увидел худое недоверчивое лицо мистера Кина, уставившегося на меня через витрину аптечного магазина. Я опустил стекло, выставил руку и показал ему палец. Потом взобрался на Подъем-в-милю и в последний раз уехал из Дерри.

Глава 11

Я ехал на юг по автостраде «Миля-в-минуту» и пытался убедить себя, что мне нет нужды тревожиться о Каролин Пулин. Говорил себе, что она – объект эксперимента Эла Темплтона, не моего, а эксперименты Эла, как и его жизнь, закончились. Напоминал себе, что случай Пулин разительно отличается от случая Дорис, Троя, Тагги и Эллен. Да, Каролин до конца жизни останется с парализованными ногами, да, это ужасно. Но паралич от пули – это одно, а смерть от ударов кувалды – совсем другое. Каролин Пулин все равно ждала долгая и полнокровная жизнь, как в инвалидном кресле, так и без него. Я говорил себе, что это безумие – ставить под удар мою главную миссию, позволяя упрямому прошлому дотянуться до меня, схватить, перемолоть.

Бесполезно.

Первую ночь я собирался провести в Бостоне, но вновь и вновь видел Даннинга на отцовской могиле и раздавленную корзинку цветов. Он заслуживал смерти – черт, его требовалось убить, – однако пятого октября он еще не причинил никакого урона своей семье. Во всяком случае, второй семье. Я мог сказать себе (и говорил!), что первой он урон причинил и к тринадцатому октября был уже дважды убийцей, причем одной из его жертв стал маленький мальчик, – но подтверждением тому являлись лишь слова Билла Теркотта.

В итоге мне захотелось уравновесить причиненное мной зло, пусть обойтись без него не представлялось возможным, каким-то добрым деянием. И вместо того чтобы ехать в Бостон, я свернул с автострады в Оберне и покатил в озерную часть Мэна. Прибыл в пансионат, где останавливался Эл, уже в сумерках. Снял самый большой из четырех домиков с видом на озеро по смехотворным межсезонным расценкам.

Эти пять недель, возможно, стали лучшими в моей жизни. Я никого не видел, кроме пожилой пары, которая хозяйничала в местном магазинчике, где я дважды в неделю покупал продукты, и мистера Уинчелла, владельца пансионата. Он заезжал по воскресеньям, чтобы убедиться, что я в полном здравии и всем доволен. Всякий раз, когда он задавал эти вопросы, я отвечал утвердительно и не лгал. Он дал мне ключ от ангара, где хранилось разное снаряжение, и каждое утро и вечер я брал каноэ, если видел, что вода спокойна. Помню, как в один из таких вечеров я наблюдал полную луну, бесшумно поднимавшуюся над деревьями, серебряную дорожку, которую она проложила на воде, и отражение моего каноэ подо мной, напоминавшее утонувшего близнеца. Где-то закричала гагара, ей ответила еще одна. Скоро к разговору присоединились другие. Я вытащил из воды весло и просто сидел в трехстах ярдах от берега, смотрел на луну и слушал общение гагар. Помнится, подумал: если небеса все-таки есть и они не такие, как здесь и сейчас, я не хочу туда отправляться.

Начали набирать силу осенние цвета: сначала скромно-желтые, потом оранжевые, наконец, слепящие огненно-красные, по мере того как осень прогоняла прочь еще одно мэнское лето. В магазине стояли картонные коробки, доверху наполненные книгами карманного формата без обложек[78], и я прочел не меньше трех десятков: детективы Эда Макбейна, Джона Д. Макдональда, Честера Хаймса и Ричарда С. Пратера, слезливые мелодрамы «Пейтон-плейс» и «Надгробие Дэнни Фишеру», десятки вестернов, один научно-фантастический роман под названием «Охотники на Линкольна», о том, как путешественники во времени пытались записать «забытую» речь Авраама Линкольна.

Если я не читал и не плавал на каноэ, то гулял по лесу. Обычно во второй, подернутой дымкой, половине теплых долгих осенних дней, когда туманно-золотистый свет просачивался сквозь листву. Вечера выдавались такими спокойными, что воздух, казалось, вибрировал от тишины. По шоссе 114 автомобили проезжали редко, а после десяти вечера – практически никогда. В это время часть мира, куда я приехал отдохнуть, принадлежала только гагарам и ветру в хвойных деревьях. Мало-помалу образ Фрэнка Даннинга, лежащего на могиле отца, начал таять, и я уже не столь часто вспоминал, как в мавзолее Трекера бросил еще дымящуюся сувенирную подушку на изумленные глаза убитого.