Жена путешественника во времени - Одри Ниффенеггер

– Я не злюсь на тебя. – Это правда, но только отчасти.

– Хорошо, – поднимает брови Генри. – Отлично. В чем же тогда дело?

– Ты абсолютно уверен, что место, где ты был, это наш дом? Что, если ты ошибся, и мы откажемся от чего-то абсолютно потрясающего просто потому, что тебе незнаком вид из окна?

– Там было слишком много наших вещей, чтобы это оказался чей-то еще дом. Я допускаю, что это может быть не первый наш дом – я был слишком далеко, чтобы увидеть, сколько тебе лет. Мне показалось, ты была достаточно молодой, но, может, ты просто хорошо сохранилась. Клянусь, там было очень мило, и разве не прекрасно будет иметь мастерскую во дворе, а?

– Да,– вздыхаю я.– Прекрасно. Боже. Жаль, у тебя нет фотографий с твоих экскурсий. Я бы хотела поглядеть на это место. Ты что, не мог на адрес посмотреть, пока был там?

– Извини. Это было буквально пару минут. Иногда мне кажется, что я бы все отдала, чтобы открыть мозг Генри и просмотреть его память, как фильм. Помню, когда я только училась работать на компьютере, мне было четырнадцать, и Марк пытался научить меня рисовать на своем «Макинтоше». Примерно через десять минут мне захотелось засунуть руки в экран и добраться до того, что там внутри. Мне нравится иметь дело с самими вещами, щупать ткань, видеть цвета. Поиски дома в компании с Генри просто сводят меня с ума. Это как управлять одной из жутких машинок с дистанционным управлением. Я всегда врубаю их в стены. Специально.

– Генри. Ты не возражаешь, если я какое-то время одна поищу дом?

– Думаю, нет.– Он выглядит немного обиженным.– Если тебе этого действительно хочется.

– Ну, в результате ведь мы все равно там окажемся, так? В смысле, изменить ничего нельзя.

– Это точно. Да, не обращай на меня внимания. Но постарайся больше не влюбляться в адские местечки, ладно?

Наконец где-то через полтора месяца я нахожу этот дом. Он на Эйнсли, в Линкольн-сквер, бунгало из красного кирпича 1926 года постройки. Кэрол открывает коробку с ключом и вставляет ключ в замок, и когда дверь открывается, меня охватывает невыразимое чувство, что это он… Я иду сразу к задней стене, выглядываю во двор, и вот она – моя будущая мастерская – и виноград. Я поворачиваюсь к Кэрол, которая вопросительно смотрит на меня, и говорю:

– Мы его берем.

Сказать, что она удивлена, это не то слово.

– Вы не хотите посмотреть остальные помещения? Или с мужем посоветоваться?

– О, он его уже видел. Но да, конечно, давайте осмотрим весь дом.

ГЕНРИ: Сегодня день переезда. Весь день была жара; рубашки у грузчиков прилипли к спинам, когда они утром шли вверх по лестнице на наш второй этаж, улыбаясь, потому что думали, что двухкомнатная квартира не займет много времени и к обеду они уже закончат. Улыбки слетели, когда они увидели нашу жилую комнату, тяжеленную викторианскую мебель Клэр и семьдесят восемь коробок с моими книгами. Сейчас уже темно, и мы с Клэр бродим по дому, дотрагиваемся до стен, проводим пальцами по вишневым подоконникам. Босые ноги шлепают по деревянным полам. Пускаем воду в ванну на подпорках в виде лап, включаем и выключаем конфорки на огромной плите «Юниверсал». Занавесок нет; мы выключаем лампу, и через мутные окна на пустой камин льется свет фонарей. Клэр ходит из комнаты в комнату, лаская свой дом, наш дом. Я иду следом, смотрю, как она открывает кладовки, окна, шкафчики. Встает на цыпочки в столовой, дотрагивается кончиками пальцев до узорчатого стекла шкафчика. Затем снимает рубашку. Я провожу языком по ее груди. Дом окружает нас, смотрит на нас, разглядывает, как мы в первый раз занимаемся в нем любовью, в первый раз из многих, и после этого, когда мы лежим на голом полу в окружении коробок, я чувствую, что мы нашли свой дом.

КЛЭР: Воскресенье, жаркий липкий влажный день. Генри, Гомес и я болтаемся в Эванстоне. Мы провели утро на Лайтхауз-Бич, резвились в озере Мичиган и поджаривались на солнце. Гомес захотел закопаться в песок, и мы с Генри помогли ему. Съели бутерброды и подремали. И сейчас идем по теневой стороне Черч-стрит, лижем мороженое, одурманенные солнцем.

– Клэр, у тебя в волосах полно песка, – говорит Генри.

Я останавливаюсь, наклоняюсь и бью по волосам рукой, как будто выбиваю ковер. Такое ощущение, будто я притащила сюда весь песок с пляжа.

– У меня в ушах тоже полно песка. И в других местах, – говорит Гомес.

– Я бы с радостью врезала тебе по башке, но остальное придется проделать самому,– отвечаю я.

Поднимается небольшой бриз, и мы ловим его с радостью. Я закручиваю волосы в шишку и сразу чувствую себя лучше.

– Что будем дальше делать? – спрашивает Гомес. Мы с Генри переглядываемся.

– «Книжная аллея»,– хором говорим мы.

– О боже, – стонет Гомес. – Только не книжный магазин. Боже, Матерь Божья, сжалься над своим жалким слугой…

– Значит, «Книжная аллея»,– радостно констатирует Генри.

– Только пообещайте, что мы не будем там дольше, ну, скажем, трех часов…

– Думаю, в пять они закрываются, – отвечаю я. – А уже половина третьего.

– Иди пока пива купи, – говорит Генри.

– Я думал, в Эванстоне сухой закон.

– Нет, кажется, его отменили. Если сможешь доказать, что ты не член молодежной христианской организации, пиво тебе продадут.

– Я пойду с вами. Один за всех и все за одного. Мы сворачиваем на Шерман, идем мимо бывшего «Маршалла Филда», сейчас здесь лавка по доставке пиццы, мимо бывшего «Уорсити-театра», а сейчас тут «Гэп». Сворачиваем на аллею, в которой располагаются цветочный магазин и починка обуви, и вот наконец Книжная аллея. Я толкаю дверь, и мы проходим в тусклый прохладный магазин, как будто вторгаемся в прошлое.

Роджер сидит за своим маленьким грязным столом, болтая с седым джентльменом насчет, кажется, камерной музыки. Он улыбается, увидев нас.

– Клэр, у меня есть кое-что, что вам понравится,– говорит он.

Генри устремляется в другую сторону магазина, где лежат печатные издания и всякая библиографическая мура. Гомес бродит рядом, рассматривая необычные предметы, рассованные по разным секциям: седло в отделе «Вестерны», охотничью шляпу в «Детективах». Берет круглый леденец из огромной тарелки в детском отделе, не понимая, что они там пролежали долгие годы и о них можно пораниться. Книга, которую дает мне Роджер, это голландский каталог декоративной бумаги, причем с приклеенными образцами. Я сразу же понимаю, что это редкая находка, поэтому кладу каталог ему на столик и принимаюсь за стопку интересующих меня книг. Затем задумчиво разглядываю полки, вдыхая глубокий пыльный аромат книг, клея, старых ковров и дерева. Я вижу, что Генри сидит на полу в отделе искусства, у него на коленях открытая книга. Он красный от загара, волосы торчат в разные стороны. Я рада, что он постригся. Так он кажется мне гораздо более самим собой, с короткой стрижкой. Я смотрю, как он задумчиво берет прядь и пытается накрутить ее на патец, понимает, что не выйдет, и чешет ухо. Я хочу дотронуться до него, пробежаться пальцами по смешно торчащим волосам, но вместо этого разворачиваюсь и зарываюсь в отдел «Путешествия».

ГЕНРИ: Клэр стоит в главном зале у большой стопки новых книг. Роджер не любит, когда люди шарят по книгам без ценников, но я заметил, что он разрешает Клэр делать в своем магазине все, что угодно. Она склонила голову над маленькой красной книжкой. Волосы пытаются вырваться из пучка на затылке, одна лямка сарафана съехала с плеча, открывая небольшой кусок купальника. Это настолько пикантно, настолько притягательно, что я чувствую невероятную потребность подойти к ней, дотронуться до нее и, если получится и никто не будет смотреть, укусить ее, но в то же время я не хочу, чтобы этот момент кончился; и вдруг я замечаю Гомеса, который стоит в отделе «Тайны», глядя на Клэр с выражением, настолько отражающим мое собственное, что я ясно вижу…

В этот момент Клэр поднимает глаза на меня и говорит:

– Смотри, Генри, это Помпеи.

Она протягивает крошечную книгу открыток, и что-то в ее голосе говорит: «Видишь, я выбрала тебя». Я подхожу к ней, обнимаю за плечи, поправляю лямку на плече. Поднимая через секунду взгляд, вижу, что Гомес отвернулся от нас и сосредоточенно рассматривает тома Агаты Кристи.

КЛЭР: Я мою посуду, а Генри режет зеленые перцы. Невероятно розовое солнце садится за январский снег на нашем заднем дворике этим ранним воскресным вечером, мы готовим чили и напеваем «Желтую подводную лодку»:

В нашем славном городкеЖил один моряк седой…[80]

В кастрюле на плите шипят перцы. На строчке: «И друзья от нас теперь не выходят через дверь», я внезапно понимаю, что пою одна, поворачиваюсь и вижу гору одежды Генри на полу и нож на кухонном столе. Половинка перца слегка покачивается на разделочной доске.